Лик на стене

Еще Мих любил бродить один. Иногда где-то вне Ростова, а иногда по его дебрям. Удивительно, что он ни разу не влипал в истории, зная наш город в его негостеприимных тонах. Мир его как бы не трогал, не угрожал ему. Ходи, смотри, что тут у меня и где. Мих ходил и не вредил ничему, не создавал проблем. Мы, его друзья, в том числе и Лин, были личностями более домашними и приземленными. Духовные люди с возрастом начинали только больше раздражать нас, по мере того как мы теряли иллюзии и вступали во «взрослую жизнь», но Мих, хоть и походил на них, вызывал в нас только любовь и искренний интерес. Иногда он рассказывал о чем-нибудь невероятном, и, если в двадцать пять лет я слушал его и верил каждому слову, то чуть дальше стал относиться к его рассказам как к способу нас развеселить, предоставить нашим усталым от рутины мозгам немного простора. Я помню день, когда Мих и мы – Лин, я (Марк), Ярик и Мокс собрались в нашем старом баре на Суворова и начали болтать о разном. Бар был старый, но он менял свои обличия, названия, своих владельцев за прошедшие годы раз пять. Пол почему-то никто из новых господ так и не перестилал.

– Что, Мих, я слышал ты хочешь снять передачку про наш унылый город? – сказал Ярик. Плотный парень 29 лет, постепенно развивающийся предприниматель, открывший в Ростове уже два фитнес-центра. Никогда не понимал, почему именно фитнес, ведь сам он всегда был далек от спорта. И он никогда внятно не объяснял, как пришел к своему бизнесу. Однако, он был доволен ходом дел и заметно поправлялся с каждым месяцем. С ним мы познакомились в универе и очень сдружились, благодаря взаимной любви к тяжелой музыке. Пытались играть вместе и очень любили вечерком обсуждать с другими музыкантами наше звездное будущее. Сейчас я думаю, что многие группу затем и собирают, чтобы вместе обсуждать планы, говорить, что «у нас-то уж все серьезно». А потом расходятся по семьям, работам, делать детей, жить реальной жизнью. На Маше он женился в двадцать три и многие наши мечты быстро зашились. Маша, как это бывает в случае жен друзей, не любила нашу компанию – мы норовили пробудить в Ярике вкус к приключениям, даже если это приключение – прийти домой после 00:00, а не до. И тогда приключение получалось само, но другое, с огнедышащей Машей в главной роли.

– Я думал об этом. Хотел про Ростов снять чего-нибудь такое. Про наш старый фонд, про то, как у нас всем пофиг, там, наверху, что с ним будет. Думал, как бы начать это, чего говорить. И пошел, значит, гулять по центру и там, в район Чехова и Станиславского, туда к реке. Думал может на Парамоны завернуть. В общем, там есть старые домишки, и срань там полнейшая стоит, но что-то меня потянуло между ними походить. Вы же знаете, меня духи берегут. Или Кришна, я не определился с религиозными взглядами на сегодня… Ладно, сегодня у меня шаманизм, поэтому духи. Ну вот, я хожу там, прикуриваю очередную сигаретку от предыдущей. Прислоняюсь к стенке, а там как бы домишки друг на друга смотрят, крыши свисают, всякие перекладины, ты как в зальчике. Ну и чувствую вдруг, что-то меняется. Объяснить трудно, это когда внезапно клюешь носом в офисе. Образы идут, звуки разные. Было такое, а? Я смотрю на стену здания… А там рисунок. Даже не так… Я бы не назвал это иконой, но что-то в этом рисунке такое было, именно иконическое. Лицо женщины. Ты бы ее, Мокс, назвал эльфийкой, наверное. Нарисованная синими и голубыми красками, глаза зеленые. Но глаза эти, ребята… Блин, они были живыми. И что-то сказало внутри меня, что нужно валить. Валить, так как я попал не в то место, сел не на тот аэродром. Я потихоньку отвел взгляд от этой стены и в темпе свалил. И по спине, я отвечаю вам, у меня бегал такой холодок, что я аж трясся. Боялся оборачиваться! Никогда ничего подобного не чувствовал…

Мокс – художник во втором поколении, мой друг с детства. Всю жизнь ищет место в этой самой жизни. Пока он не стал сколько-нибудь знаменитым или преуспевающим рисовальщиком. То обломится что-то, то полный голяк и приходится бегать по друзьям, занимать и перезанимать. Когда получается, помогаю ему. Как в случае, наверное, многих художников и вообще творческих людей, предприниматель в нем умер не родившись.

– Мих, гонишь! Я хочу посмотреть, прямо сейчас идем! – Мокс был уже немного веселый и по нему было видно, что веселье с переменным успехом длится не первый вечер.

Лин – единственная девочка в нашей компании. В нашем самом тесном кругу, разумеется. Моя девушка. И она хотела домой, так как была сильно уставшей после совещания своих директоров, которых я от души ненавижу, хоть ни разу не видел. Лин также обрубила Мокса фразой: «Ребят, вам нечего делать сейчас что ли?».

Моксу было нечего делать. Мих тоже был свободной птицей, хотя он явно не ожидал, что кто-то предложит пойти почти к самому Дону, чтобы посмотреть на какой-то там рисунок.

Мих: Ну, Мокс же просто шутит, чего нам туда ходить?

Но Мокса, кажется, понесло, а реакция унылых друзей придала его веселью нужный градус:

Мокс: Ребята, да тут идти минут двадцать до Станиславского! Чего тут сидеть? Давайте, там воздух отличный сейчас, закат будет. М?

Мих: Слушай, Мокс, погулять я не против, но туда я сейчас не хочу. Ты не понял, видимо, о чем я говорил. Какая-то там фигня. Я не от восторга оттуда свалил. У нее глаза были живые! Не хочешь, не верь, но это было самое страшное, что я видел в жизни. А я, на минуточку, мир посмотрел побольше вашего, домоседского.

Я заметил, что Мих ничуть не шутил, он был явно обеспокоен идеей Мокса.

Мокс: Ну, кто-то значит рисует отлично, ест мой хлеб. Я хочу видеть это. И когда, если не сейчас? Мы же не раньше, чем через неделю сможем собраться нормально, и то не факт.

Лин сказала мне усталыми глазами все, что думала, и отлучилась в уборную. Она явно хотела, чтобы я проводил ее домой, как только она вернется.

Я: Я так скажу, мы с Лин идем ее провожать домой, и я потом уже до вас не добегу. Соберетесь туда – напишите потом. А лучше фотку пришлите.

Честно говоря, мне было все равно, что там за стена. Я хотел домой, душ, секс и спать. Но Лин явно не собиралась меня оставлять этой ночью, поэтому моя программа грустно сокращалась до «душ и спать». Еще и до своей квартиры пилить.

Ярик: Слушай, давайте без этих приколов. Мих пусть сам занимается всем, и Мокс пусть с ним сбегает. Давайте посидим просто полчасика вот так и всё.

Сцена с прощанием друзей, вялых рукопожатия как попало, всем бы поцеловать Лин в щёчку. «Пошел ты», «пошел ты сам», «увидимся!», «Лин, бросай этого мудака!»

***

Лето, почти девять вечера и еще не так темно. Ростов гудит, не успокаивается. Вообще, это впервые пришло мне в голову, здесь никогда не бывает тихо. Глупо, да? Это же город. Но иногда мы ведь говорим о тишине. А когда она реально случается? Я хотел поговорить об этом с Лин, но она явно не в том философском настроении и предпочла бы пройтись молча. В городе, я сейчас о центре, может быть тихо, но, чтобы тишина – вряд ли. Даже когда нет явного шума, всегда сохраняется пульсация. Помолчите в ночи, послушайте, что остается за случайными клаксонами машин, за криками припозднившейся тусовки. Тихо? Пусто? Нет, город мотает своей гигантской лопастью круглосуточно. Она состоит из механизмов, рек электричества и нашего копошения в бетонных гнездах. Это и есть город, изгнавший тишину навсегда. Город, заполняющий собой пустынную и молчаливую степь, боящийся хотя бы на секунду остановиться.

И вот Лин уже тащит ключи из своего маленького дамского рюкзака, устало поглядывает на меня. Решает, оставить меня на ночь или прогнать прочь. «Слушай, я сегодня что-то просто без сил, давай…»

Я: Без проблем, Алин, я пойду к себе.

Лин: Прости, я тебя от ребят оторвала, но одной до дома не хотелось идти.

Я: Все ок, долой объяснения. Я прогуляюсь, подышу воздухом.

Лин: Вызови такси, чего шататься? М?

Расставание. Отработанные пара чмоков в губы, и любовники образуют две отдельные сущности. Одна теперь подносит магнит к замку подъездной двери, а другая прокладывает путь через шумно задремывающий Ростов.