Озеро Радости

И тем не менее она пытается поймать машину до Малмыг, и, конечно, ничего не получается — трафика нет, а тот, что есть — какой-то зловредный: едут машины со скотом, молоковозы, где есть место лишь для водителя и экспедитора (в первом остановившемся молоковозе ей это сообщает экспедитор, во втором — водитель; третий молоковоз не останавливается, так как оказывается возвратившимся на маршрут первым), едут редкие легковушки, которые шарахаются от нее так, будто она Плачка. В девять, запылившаяся, как деревенская кошка, она возвращает себя и груженую сумку «Cobra» в центральный парк, вскрывает банку тушенки с гранатным кольцом на крышке, пытается есть тушенку, сделав из крышки ложку, ранит губы, выкидывает банку, возвращается в пиццерию, обнаруживает, что вместо детей на закате пиццерию захватили алкаши, и поэтому тут с восьми не готовят пиццу, есть только сомнительные бутерброды и еще более сомнительный чебурек, съедает второе, подавляет желание взять сто водки, чтобы не умереть от острого пищевого отравления, отбивается от желающего познакомиться водителя такси, который про себя сначала сообщает, что он водитель такси, и лишь затем имя, — как будто водитель такси — самая престижная работа в Вилейке, которую за два часа можно пройти пешком. Наконец абсолютно измученная, овеваемая ароматом чебурека и оставляющая за собой пыльные следы на потемневшем ночном асфальте, она возвращается к вокзалу, планируя поспать в зале ожидания, и обнаруживает, что вокзал заперт на ночь, с 23.00 до 6.00 — как раз чтобы в нем не отирались такие вот сомнительные бомжары, как она.

Она устраивается на лавке за вокзалом, мгновенно засыпает, ее будит холод через два часа, она расстегивает куртку, надевает все теплые вещи, которые при ней были, испытывает острое желание устроиться в самой сумке, как в спальнике, и так дотягивает до шести, после чего перемещается внутрь вокзала и дремлет на пластиковых стульях, в окружении суетливых отъезжающих.

В Малмыги она прибывает в половину одиннадцатого: за те сутки с небольшим, которые потребовались, чтобы преодолеть сто двадцать километров, она могла бы долететь до Нью-Йорка или Джакарты, переместившись в соседнее полушарие или за экватор.

Плохо соображая после полной тревог и холода ночи, она спрашивает у прохожих, где находится райисполком, и от нее снова шарахаются: как можно идти по Мэйн-стрит Малмыг (конечно, называется она Советская) и не знать, где находится райисполком? Через десять минут она подходит к свежепостроенной церкви, в которой стрельчатые готические окна соседствуют с византийскими куполами, а барочные витые колонны опираются на ренессансные арочки — архитектор, не иначе из местного ДРСУ, объединил все известные ему стили буквально в одном фасаде. По церкви она понимает, что уже близка и вот-вот выйдет к памятнику Ленину, и он действительно оказывается рядом, да что там — сразу за.

Исполком — точная копия минского горисполкома: такой же серый советский функционализм, за одним исключением — четыре этажа здания куда-то делись, возможно ушли под асфальт в связи с уже упомянутой проблемой усиленного притяжения. Над поверхностью Малмыг торчат два ряда окон и огромный флагшток с государственным флагом, по всей видимости тоже играющий роль антенны, транслирующей — нет, не телевизионный сигнал, а стабильность, порядок или что там еще может быть транслируемо через государственные флаги.

Яся, оробев из-за флага, неуверенно заходит внутрь, где ее встречает лихой вахтер с ветеранскими планками и совершенно золотыми устами. Он хмурит чапаевскую монобровь и склонен все категоризировать.

— Я из Минска, — начинает Яся.

— Так тебе в гостиницу нужно! — отрезает он. — В гостиницу, мил барыня! А у нас гостиницы нет! Ближайшая — в Сосенках. Двадцать кэмэ. Но и там гостиница закрылась, кажется! Потому что зачем нужна гостиница в Сосенках?

— Нет, вы не поняли! — объясняет Яся. — Я по распределению!

— Распределение? Значит, в отдел сбыта! Там вся статистика!

Яся начинает пугаться: тут, в Малмыгах, возможно, говорят на каком-то другом языке, которым она не владеет. Языке, в котором значения у слов примерно такие же, но с легким сдвигом.

— Я по распределению! Из Минска! Молодой специалист!

— А, молодой специалист! Так тебе в БРСМ! Это раньше комсомол у нас был, а теперь БРСМ, — объясняет он ей. — Только у них свое здание, вместе с отделом молодежи.

Яся понимает, что, возможно, она ошиблась, заговорив с дедом. Есть такие привратники, которые стоят у дверей просто для того, чтобы умные люди их обходили. Она широко улыбается ему и пятится спиной к лестнице. Но вахтер чуток, его не проведешь.

— Э, секундочку, мил барыня! Ты куда это? Тут режимный объект! Тем более с гранатометной сумкой!

Тогда Яся кладет «гранатометную сумку» на пузырчатый пол исполкома, расстегивает ее (дед, фронтовик или нет, заметно напрягается, ожидая появления не иначе как фауст-патрона) и достает предписание о распределении.

— Вот! У меня документ! — предъявляет она.

Дед вчитывается в напечатанные в Минске строчки, зачем-то проверяет печать на просвет, как водяные знаки, и удивляется:

— Так что ж ты сразу не сказала? Что молодой специалист из Минска по распределению? Тебе на второй этаж в первый кабинет, к председателю. Чечуха Виктор Павлович.

Яся поднимается на второй этаж, понимая, что сейчас тот странный сон, в который ее забросила Вавилонская лотерея, достигнет кульминации и что окружившая ее вдруг действительность также пронзительно экзотична, как культура ковбоев американского Техаса, но совершенно не изучена — ни антропологами, ни астрономами, ни психиатрами. В коридоре на стенах портреты победителей конкурса «Властелин села» — перепуганные загорелые люди в одинаковых пиджаках; всмотревшись, она обнаруживает, что пиджак на самом деле один — его, похоже выдавали перед съемкой фотографы, так что на некоторых «властелинах» костюмчик висит, на других — едва сходится, и что-то это ей напоминает, что-то из детства, но на тонкую игру ассоциаций нет времени.

Она ожидает увидеть секретаршу из разряда мстительных провинциальных красавиц, но приемной нет — за обычной дверью с табличкой (номер кабинета, но не фамилия) — кабинет, в котором на компьютере набирает что-то одним пальцем мужчина. И Яся с порога начинает лепетать, повторяя уже отрепетированную перед золотозубым вахтером речевку, но мужчина встает, делает несколько энергичных шагов и протягивает ей руку:

— Да, да, мне звонили из Минска, я вас дожидаюсь! Чечуха Виктор Павлович! Председатель Малмыжского районного исполнительного комитета! Присаживайтесь!

Она устраивается на лавке напротив конторского стола и протягивает документы. Местная власть изучает их внимательно, доходит до графы с фамилией и крякает:

— Не дочка? — спрашивает Виктор Павлович. Потом бросает на нее быстрый взгляд и усмехается. — Устала, наверное, отвечать на эту глупость. Ну какая ты дочка — нормальная девушка! Была бы дочка, не приехала целину поднимать, правда?

Закончив читать, он захлопывает личное дело и кладет его на стол. Затем устраивает обе свои ладони по бокам от папки, энергично склоняется вперед и спрашивает, официально, вернувшись к обращению на вы:

— Так чем я вам могу помочь, Янина Сергеевна?

Яся вскидывает брови:

— Что вы имеете в виду? Это меня вам в рабство прислали, не вас — мне!

— Так, секундочку, — председатель морщится. — Давайте без этого вот диссидентства. Министерство распоряжается вас здесь разместить и трудоустроить сроком на два года, я должен принять к исполнению.

— Погодите, — Яся хмыкает, — то есть вы не присылали заявку на молодого специалиста? В отдел идеологии?

— В настоящий момент отдел идеологии в райисполкоме укомплектован полностью, более того, ввиду дефицита ставок он объединен с отделом культуры. В отделе работает опытный специалист Скоробей Ирина Павловна, трудовой стаж — тридцать пять лет, замещать ее вами я не имею морального права.