Страница 2 из 11
А уж в начале девятого являлся и Витюша Глыбин.
Чудо чудное, называла его Люба за глаза и втайне ото всех тихонечко презирала. По ее понятиям, на земле было место разным мужчинам: порядочным, подлым, сильным, слабым, красивым и нет, но таким нелепым, как Витюша…
Такие мужчины не имели права родиться и не имели права на существование, по ее тайным соображениям. В них было слишком много всего в минусе, слишком.
Мелочный, некрасивый, неопрятный, суетливый, завистливый, неумный и в то же время заносчивый. Витюша производил на нее очень угнетающее впечатление. И еще угнетало ее то, что с некоторых пор сестры Колядовы взяли за правило шумно обсуждать возможность их союза – ее и Витюшиного.
– А что, Любаша! Ты у нас женщина разведенная, пока никем не востребованная. Витенька тоже холост. Почему бы вам, так сказать… Витюша, а ты пригласи Любочку на медленный, пригласи… Ой, Витюша, а твое место подле Любочки… Что же это ты, Любочка, за Витюшей совсем не ухаживаешь? У него же тарелка совсем пустая…
Люба в такие моменты заводилась с пол-оборота, но искусно изображала вежливое внимание. Грубить в их коллективе было не принято. Начальник при этом смотрел на Любу с жалостливым пониманием. Танечка с тайным торжеством. Сестры оценивающе. А Витюша вовсю пускал слюни.
Интересно, в чем он сегодня явится на работу? Вчера всем объявили, что их будут представлять свалившемуся на их головы олигарху, и слезно просили одеться поприличнее. Из всех приличных вещей у Глыбина имелась рубашка в мелкую полоску. Он всегда надевал ее по праздникам. Рубашку в полоску и галстук с готовым узлом, что постоянно съезжал у него к уху. В рубашке Витюша прийти не мог, так как был в ней вчера и по неосторожности уронил повидло из пончика на самое видное место. Может, успел постирать и высушить…
Медленно тасуя пустые никчемные мысли, Люба сняла с себя куртку, повесила ее в шкаф на плечики. Вытряхнула из пакета туфли и переобулась. Косынку она успела стянуть еще на лестнице. Включила компьютер и лишь тогда подошла к зеркалу и придирчиво себя оглядела.
Господи! Едва не застонала она вслух. И на что она смеет надеяться?!
Рост? Роста никакого. Метр шестьдесят пять – это не Рост, по теперешним понятиям. Рядом с олигархами всегда те, кто хоть на десять сантиметров выше ее.
Ноги? Ноги, как руки, а руки, как грабли, всегда любил повторять Серега. Специально, гадил, конечно, но могли бы быть и чуть длиннее. Что опять-таки минус при ее надеждах на заезжего олигарха. Придумала же тоже!..
Грудь… Люба ухватила блузку сзади и чуть натянула. Так вот было вроде и ничего. А не натягивая… совсем вроде ничего, почти не угадывалась.
Одно утешение, что хоть портрет лица удался.
«Мордаха, – говаривал Серега, – У тебя, Любань, что надо! Знойная мордаха!»
Что подразумевалось под знойной, для нее до сих пор оставалось загадкой.
Высокие скулы, большой пухлый рот, черные глаза с намеком на восточные корни. Шевелюра, кстати, тоже на это намекала. Таких черных волос на их этаже не было больше ни у кого. В самые гнусные дни их супружества, муженек из-за этого называл ее вороной. Она обижалась, конечно. И однажды, в отместку, взяла и осветлилась. Получилось ужасно. Волосы и не думали уступать химикатам своего природного преимущества и высветлились лишь до соломенного оттенка. Серега тут же окрестил ее клоуном и измывался до тех пор, пока волосы не отросли и не вернули себе первозданный цвет…
Люба осторожно прикрыла дверцу шкафа и села за свой стол. Увиденное в зеркале пусть и не особо ее расстроило, но и не очень воодушевило. Вывод сделан – надежд никаких. Сейчас начнет подтягиваться народ. Пора было приступать к работе.
– Привет. Как дела? О! Новая блузка! Дорогая? Тебе идет. Хотя я бы такой цвет не купила. Слишком как-то уж претенциозно… – На ходу стягивая с себя легкий плащ, переобуваясь в туфли и попутно включая электрическую мешалку, Танечка Савельева без устали ее рассматривала и с удовольствием критиковала. – И чего ты на такой сочной зелени остановилась? Нужно было что-нибудь пастельное, нежное. Ты же черная вся! Глаза черные, волосы, кожа… Нет, эта зелень, слишком грубо…
Савельева проговорила до самого прихода Михаила Эдуардовича. И договорилась до того, что Люба уже была готова снять с себя блузку и натянуть свой белый халат в мелкую дырочку, такой привычный и не раздражающий глаз коллегам.
Но в отличие от Тани, остальные были более лояльны и либо не заметили ее обновки, либо одобрительно кивнули. Витюша явился в своей полосатой рубашке. Пятно от повидла он усердно замывал с вечера, и оно теперь угадывалось контрастным ореолом, начинающимся от подмышки и заканчивающимся рядом пуговиц в засохшей мыльной пене.
– Приехал, нет? – спросила Колядова Ольга Ивановна.
Никто не спросил: кто. Все и так знали, кого она имела в виду.
– Не знаю, – первой начала Люба.
– Не видел, – качнул мудрой седой головой из своего угла Симанов.
– Приехал, – вдруг удивил всех Глыбин своей осведомленностью. – Сказали, вызывать не станут. Будут ходить по отделам, знакомиться.
– Опп-па! А как же день рождения? – воскликнула Таня.
По традиции до обеда они затягивали с поздравлениями, никогда с утра не распыляясь. Ближе к одиннадцати начинали двигать столы, расставлять стулья, греметь посудой. А где-то минут за десять-пятнадцать уже и рассаживались. Тут и начинались и поздравления, и цветы, и вручение подарков, а то и стихотворные посвящения. А теперь что же?! Как же они раньше положенного обеденного времени начнут суетиться, если высочайшее начальство станет ходить по кабинетам?..
В размышлениях они промучались вплоть до обеда, не зная, как поступить. Жутко затянули с приготовлениями, издергались и решили все же начинать. Первые тосты произносили, косясь на стеклянные двери в кабинет. Потом осмелели, заговорили громче, а уж после того, как диктор по радио оповестил о том, что в Москве полдень, закрыли дверь на замок и загалдели вовсю.
Они пригубили за день рождения сегодняшний, за день рождения как таковой, за здоровье, и четвертый раз, как водится, за любовь. Скушали почти все бутерброды с икрой и семгой. Сложили на одну тарелку сыр и колбасу, намереваясь попить в три часа чайку с тем, что осталось. Собрали грязные тарелки в одну стопку на край большого стола и засуетились с чаем.
– Ум-мм, какой тортик, Михаил Эдуардович! – попискивала Мария Ивановна, впихивая в себя второй по счету кусок. – Какая же у вас жена! Ну, чудо просто, а не женщина. Руки золотые. Витюша, нравится?
Вопрос был непонятен ни Витюше, ни кому бы то ни было за столом. То ли тортик должен был нравиться, то ли золотые руки госпожи Симановой, то ли лично она должна была произвести впечатление. Это осталось загадкой. Понятно всем было одно: это был пробный шар в лузу вечного своднического нытья.
Сейчас начнется, поняла Люба и встала из-за стола.
– Пойду помою посуду, – проговорила она в ответ на вопросительные взгляды коллег. – Визита к нам еще не было, а вдруг…
Вдруг случилось тут же.
Стоило ей отпереть дверь, взять в руки горку грязных тарелок и выйти из кабинета, как навстречу ей двинулось как раз то, чего они все с таким нетерпением ждали и чего одновременно так боялись. Делегация…
– День добрый, господа. – насмешливо проговорил высокий светловолосый мужчина. – Пьянствуем на рабочем месте? Ну-ну, похвально…
Их генеральный, стоящий у самой двери и преградивший все пути отступления Закатовой Любе, сделался страшен лицом.
«Всех уволю!!! – говорил его взгляд. – Нет, сначала сотру в порошок, а потом уволю!!! Или, наоборот, сначала уволю, а потом уже…»
– Мы обедали, – вдруг подала голос Люба, и кто бы ее за язык тянул. – Сегодня у Михаила Эдуардовича день рождения. Мы обедали. А вы… Вы не хотите чаю, господа?!
Господ она выделила особенно, для контраста. Они-то уж точно были господами. В дорогих костюмах, без единой складки и заломов по швам. В ботинках ручной работы и часах стоимостью в зарплату сотрудника лаборатории за год.