Новая жизнь. Финал

Я жду. Она поднимает глаза на меня. Мы молчим. В тишине кабинета кажется сейчас урони канцелярскую скрепку — раздаться оглушительный грохот. Я слышу ее дыхание — едва-едва но слышу.

— Ты не собираешься выйти? — наконец спрашивает она. Сейчас все решится. Темный внутри меня уже сделал ставку «all-in». Все на зеро. Моя жизнь, жизнь госпожи Накано с заряженным одним патроном револьвером — все на кону. Жизнь, смерть, долг, наследие… уговорить госпожу Накано не выбивать себе мозги — невозможно. Это решение она должна принять сама. Но я могу дать ей почву для размышлений… или повод для мести. И то и другое есть повод немного задержаться на этом свете. Она мне нужна, это чистый эгоизм и расчет, тут нет никакой жалости к противнику. Просто мы сейчас можем стать союзниками, я делаю это не из жалости и не потому, что меня привлекают красивые, сильные и немного надломленные женщины, нет… или? А, черт, разберусь потом, почему я делаю именно так, придумаю потом, рационализирую, подведу платформу, объясню и себе, и ей, а пока…

— Не собираюсь — говорю, я вставая и поправляю брюки: — дело в том, что у вас, госпожа Накано — должок передо мной. Даже два сразу. А вы собираетесь уйти, так и не уплатив по счетам.

— Какие еще долги? Это не смешно.

— Сперва вы шантажировали меня и Ю-тян, а потом опубликовали информацию о ней как о дочке мошенника. А только что обвиняли нас в своих собственных проебах и едва не пристрелили. Как по мне — тянет на должок.

— Благодаря твоей подружке… или тому, кто под нее замаскировался — у меня нет сейчас денег — откликается госпожа Накано: — так что можешь встать в очередь кредиторов. После моей смерти может тебе что-то и достанется. Например, серебряная ложка. Этого достаточно для буракумина?

— Не люблю стоять в очередях. — говорю я, подойдя к ней и она — встает со своего кресла, не желая смотреть на меня снизу вверх. Револьвер в ее руке прижимается к моему животу. Она смотрит мне прямо в глаза с вызовом, и я вдруг понимаю, что госпожа Накано Наоки — неожиданно ниже меня. И что эти темные глаза, горящие яростью — все же смотрят на меня снизу вверх. Распухшая переносица, струйка крови от прикушенной губы, стекающая по подбородку, размазанная косметика… даже так госпожа Накано была прекрасна в своей ярости.

— Некоторые долги можно уплатить и без денег — говорю я и кладу свои руки ей на плечи. Она вздрагивает.

— Ты же понимаешь, что стоит мне только пошевелить пальцем и ты умрешь? — спрашивает она, не отрывая от меня глаз.

— О, и еще как. Это придает всему … остроту. — говорю я и резко дергаю ткань, что-то трещит, разлетаются во все стороны пуговицы, рубашки на плечах у госпожи Накано больше нет, она осталась висеть на ее руках и если бы она только захотела, то у меня в животе сейчас была бы дырка сорок четвертого магнум… и это безумно весело!

— Ты ходишь по чертовски тонкому льду, Такахаси Кента — говорит стоящая прямо передо мной госпожа Накано и я вижу, как вздымается ее грудь, вижу, как бьется тонкая синяя жилка у нее на шее, вижу какая она живая… как ей нравится жить.

— Всегда так делал — отвечаю я ей: — раз уж ты все равно собралась умирать… я воспользуюсь твоим телом в уплату долга. Возможно несколько раз.

— Я тебя ненавижу… — говорит госпожа Накано, все еще упирая револьвер мне в живот, а я снимаю с ее плеча бретельку бюстгальтера и тяну его вниз, обнажая упругие, спелые плоды… ее темные глаза горят яростью, она снова прикусывает губу, и я слышу, как щелкает взводимый курок. Пятьдесят граммов усилия на спусковом крючке — это все, что отделяет меня от мучительной смерти. Интересно, сколько нужно усилия, чтобы сжать эти великолепные спелые плоды, чтобы заставить госпожу Накано стонать и умолять о прощении? Жизнь скучна без риска, жми на газ, не сворачивай… это будет весело!

— Я тоже от тебя не в восторге — отвечаю я, стягивая вниз бюстгальтер окончательно и моя рука начинает ласкать упругую плоть эфирного директора и наследницы древнего рода самураев.

— Я убью тебя — говорит госпожа Накано: — клянусь, я убью тебя а потом…

— Ты слишком много говоришь — отвечаю я и мои губы находят ее губы, а ее язык вдруг оказывается у меня во рту. Когда именно револьвер падает на роскошные ковры, которые устилают пол — мы не слышим. И только одна мысль бьется у меня в голове, пока я лихорадочно стягиваю с госпожи Накано ее юбку-карандаш и пристраиваю ее на огромной полированной столешнице.

Прости, Ю-тян…

Глава 14

— И чего ты к нему привязался? — спрашивает Акая Но, больше известная на Восточном побережье как «Бритва Но», частично из-за своего острого язычка, а частично из-за давней привычки таскать лезвие бритвы за щекой, еще с тех пор, когда она дралась в женских бандах за власть и авторитет на районе.

Намикадзе Ото, бывший вакагасира Семьи Кумы, вздохнул и покачал головой. В салоне комфортабельного черного автомобиля представительского класса было прохладно, царил полумрак. Но самое главное, что обеспечивал этот салон — не комфорт с кондиционированным воздухом, не приятный полумрак и мягкие кресла. Главным преимуществом салона автомобиля такого класса была небольшая кнопка, на которую он надавил, едва услышав вопрос. Пассажиров и водителя разделила плавно выехавшая звуконепроницаемая перегородка. Все. С этого момента они наедине.

— Ты же меня знаешь, Бритва — говорит он, открывая небольшой бар и окидывая взглядом несколько бутылок с напитками, от виски и шампанского и до минеральной воды и апельсинового сока: — я просто так никуда не бросаюсь. Вспомни наш район, вспомни откуда мы с тобой начинали. Помнишь? Постоянный холод в общаге, жили черте-где, порой на пожрать денег не было и томатным супом обходились. Мисаку-тян с соседней улицы? А теперь… вот. — он обводит взглядом роскошный салон автомобиля: — мы уже влиятельны. У нас уже есть власть и деньги. И только небольшой шаг отделяет нас с тобой от вершины.

— Так ты уже там, на вершине своей — рубит «Бритва Но»: — когда Кума-сан умер, по всем правилам должен был власть над Семьей взять его наследник, заместитель. Все это знают. Просто … уж больно много наших людей в этой «Резне в Сейтеки» погибло. Все знают, что не только Кума, но и Ногаки-сан, и все советники, все, кто выше рангом, все умерли. А кто не умер, так тот, как Ситагаки-сан в больнице. Ты же остался за старшего… фактически уже управляешь. Вся семья тебе лояльна, ну, кроме Собакоголовых Инумуры. Этот сын кобеля и суки продолжает воду мутить.

— Вот ты и обозначила важный вопрос. Инумура-сан. Можно называть его и его последователей Собакоголовыми, можно смеяться, что его предки были голоногими, как и он сам, можно считать его смешным чудаком, но нельзя забывать, что под ним половина игорных домов побережья. И пусть его люди в основном промышляют в деревнях и небольших поселках, но недооценивать бойцов Инумуры я бы не стал. — отвечает Намикадзе Ото, про себя думая, что войну они бы может и выиграли, уж больно разрозненны силы Инумуры, неорганизованы и необучены его бойцы, у них нет выхода на поставки огнестрельного оружия… но это все бойцы Инумуры компенсировали звериной яростью и деревенской крепостью. А сейчас нам меньше всего нужна свара внутри Семьи, и так уже Хисаюки Ма, по прозвищу «Черный Ма» руки в Сейтеки тянет, мол осталась Семья без оябуна, погоревали и будет, достойных среди них нет, давайте под руку к «Черному Ма», тем более что тут рядышком совсем. Рукой подать.

Так что драка внутри Семьи ни ему, ни Инумуре не с руки, а ведь Инумура и его бойцы — только верхушка айсберга. Есть еще эти чертовы додзе, которые «мзду уважения» сразу же платить перестали, как Кума умер, и то верно — это же не дань, не налог, а именно «мзда уважения к достойному человеку», а так как человек умер и непонятно кто сейчас во главе… в общем до лучших времен, чао-бамбино-сори, а даже и будет кто новый — еще посмотрим платить или нет. Обнаглели твари, что сказать. А ведь он даже как встарь, как деды делали — пройтись по школам и додзе с молодыми бойцами и втолковать в этих уродов немного истины — не может. Потому как следят сейчас за ними из Главного Полицейского Управления и все местные копы, которым они деньги платили — как один от сотрудничества отказались и предупредили чтобы Семья на дно залегла. Временно.