Страница 91 из 98
— Какая вы замечательная! Можно я вас обниму? Или хотя бы ручку поцелую? Ну пожалуйста!
— Эй-эй, перестань, — я еле увернулась от загребущих лап практиканта и рявкнула, точнее, пискнула: — Соблюдайте субординацию, я всё-таки ваш руководитель!
— Есть! — с дурацкой улыбкой тот вытянулся по струнке и едва ли не вприпрыжку выбежал из кабинета.
В коридоре послышалось радостное улюлюканье и крики: «Ураа! Не выгнала! А ты говорил выгонит!».
Я упала в кресло и принялась глотать кипяток, чтобы никто опять не отвлёк меня от чаёчка.
Вместе с Сальвадором мы начали давать заболевшим новое лекарство, а Ули в это время уговаривал их сдать кровь для анализа. Селяне на него косились, как на блаженного, но постепенно сдавались в руки медицины. К сожалению, у меня на всё не хватало времени, поэтому вскоре я доверила инфекционную проблему учёным целиком и полностью, и они прекрасно справлялись. Только вот печаль — Халли я в Крайней не обнаружила, а жители сказали, что бородатая женщина куда-то исчезла.
— Жаль, у меня не получилось уговорить её на операцию, — поделилась я с Пискуном.
— Это не твоя вина, Эл. Она сама хозяйка своей жизни.
— Знаю, но всё равно как-то не по себе становится, как представлю, что она отправилась в цирк уродцев.
Увы, теперь я ничего поделать не могла. Но оставалась слабая надежда на то, что Халли вернётся.
Вскоре я полностью укомплектовала первую группу повитух, которые теперь гордо именовались акушерками. Всего двое были левилльскими, остальные приехали из других мест. Пятнадцать женщин от девятнадцати до шестидесяти пяти лет заняли светлую и уютную учебную комнату. Они с любопытством разглядывали медицинские плакаты, которые под моим началом нарисовал местный художник. А инструменты вызывали у них восторг и священный трепет. Правда, женщины в преклонном возрасте отказались учиться хирургии в акушерстве, ссылаясь на то, что у них не будет условий для работы, в глухой-то деревне, годы уже не те и зрение, и вообще скоро на пенсию. Кто помоложе, дали своё согласие.
— Полагаю, нам надо начать с азов: строения таза и анатомии женских органов, — начала я первое занятие. Несмотря на то, что многие из повитух успели принять не один десяток младенцев, с анатомией у них было туговато. Они не знали и того, что в моём мире было известно даже школьницам. Предстояло дать им основные понятия в максимально сжатые сроки.
— Нейра Эллен, — вдруг прервала меня молодая ученица, — у нас в селе часто встречаются женщины, которые в детстве перенесли рахит. У них таз искривлён, и это вызывает проблемы. Мы будем проходить…
— Конечно будем, — я кивнула. — Это очень важная тема, всё зависит от степени тяжести и размеров плода. Иногда можно справиться традиционными способами, иногда помогает только чревосечение и акушерские щипцы. Но давайте обо всём по порядку.
Я решила что, когда к нам поступят первые роженицы, разобью акушерок на небольшие группы. Так удобней, практичней, да и самим роженицам будет некомфортно, если их обступит толпа глазеющих зрителей. Но что поделать, медик должен учиться у постели пациента, другого выхода нет. В годы учёбе в университете нас всей группой запускали в родзал или в операционную, и это было ужасно. Правда, в процессе половина обычно сбегала, испугавшись вида крови или царивших запахов. А разгильдяи мчались в столовую или курилку, делая вид перед преподавателем, что им тоже дурно. Обычно я сразу распознавала таких умников и лепила им отработки.
Первое занятие прошло удачно. После теории мы рассматривали строение тазовых костей, которые я шантажом выманила из коллекции Ойзенберга. Я показывала основные акушерские инструменты и механизм родов, используя в роли младенца купленную когда-то пучеглазую тряпичную куклу. Может, кто-то и считал теорию ненужной и скорей стремился приступить к практике, но лично я так не думала. Если роды неосложнённые, то особая помощь тут не нужна, но нередко встречаются сложные и опасные случаи.
Тогда же я поняла, как на самом деле мне не хватало женского общества. В госпитале я привыкла иметь дело с мужчинами, а теперь душа радовалась. После урока мы даже поболтали о местной моде, мужчинах и разных бытовых штуках. И не было ни аристократических ужимок, ни скованности, ни лицемерия. Акушерки, несмотря на молодой возраст нейры Эллен, восприняли её, как старшую подругу и наставницу.
Когда мы уже собирались расходиться, серебряный браслет вдруг вспыхнул и…
— Ой, какой милашка! — взвизгнула самая молодая ученица, когда перед ними материализовался Пискун.
Умильно хлопая глазками, он проскакал по столу и вскарабкался мне на плечо.
— Простите, я занят. Я только её милашка, — сказал ревниво и прижался ко мне.
— Мамочки, оно говорящее… — другая акушерка сложила руки к груди.
— Я не «оно»! Я Пискун.
Вряд ли малыш представлял, что сейчас начнётся, иначе сидел бы тихо в виде браслета. Увидев перед собой такое чудо-юдо, половина женской группы мгновенно влюбилась и начала просить меня дать погладить питомца. Откуда им было знать, у магов не принято трогать чужих фамильяров?
— А он не кусается?
— Какое милое прозвище!
Не выдержав избытка внимания, тиин сорвался и хотел было вылететь в окно, как вдруг…
— Можно в следующий раз принести ему чего-нибудь вкусненького? — поинтересовалась Сайли.
Услышав про вкусненькое, Пискун резко замер в воздухе и повернулся.
— Что ты сказала? Ты меня угостишь? Так, запомните все, кто хочет меня погладить — несите шоколад!
И на следующее занятие мои акушерки притащили для «милашки Пискуна» целую гору сладостей. Тот ни в чём себе не отказывал, взамен давая прикоснуться к своему мягкому тельцу. Так что я всерьёз стала опасаться, что мой синий друг в скором времени заработает ожирение.
В один из первых осенних дней, когда дневной зной сходит на нет, а солнце теряет прежнюю силу, территорию вокруг госпиталя расчистили и украсили цветами и лентами. На крыльце собрались работники, нейт Эвелейс готовился произнести торжественную речь.
— Народ, не толпитесь! Всем места хватит! — кричал нейт Клавиус, пытаясь совладать с любопытной толпой.
Поддержать меня пришёл Норвин, который после отставки нейта Вайтона успешно руководил штабом, а дедуля Бэйнс подарил мне большой букет хризантем, вызвав на лице несмываемую улыбку.
— Зачем столько цветов? Сразу видно — женщины, — прогнусавил Ойзенберг.