Страница 52 из 86
— Нейра Эллен! — закричали с порога. — Там соседи тоже… того… этого… Животы крутит, а кто — то уже кулем на полу валяется. Микстурку дадите? Или настойчик?
— Всех, кто вчера ел кровяную колбасу и грибы, ко мне! — скомандовала я и велела Лайне и Делле выяснить, кто из заболевших ел только грибы, кто только кровянку, а кто и то, и то. А потом добавила шёпотом: — Да уж, погуляли на свадебке.
Взволнованная Делла схватила меня за рукав:
— Нейра Эллен, что с этими людьми? Они… не заразны? Нам не грозит эпидемия?
Я покачала головой, чувствуя, что борьба предстоит трудная и долгая.
— Нет, милая. Не заразны. И это хорошо. Но у них ботулизм — а это уже очень плохо.
Перво-наперво требовалось промывание желудка, чтобы удалить остатки заражённой пищи. Загвоздка была и в том, что симптомы могли проявиться не сразу, а через несколько дней, и внешне здоровый человек мог оказаться уже больным. Тут не угадаешь.
Как не угадаешь, кто заболеет, а кто нет, потому что поражается не вся пища, а только её участки. «Гнёзда» заразы.
Очень пригодилась полая трубка из бриоля, которую я порезала на несколько частей. Как в воду глядела, когда думала, что её можно использовать как зонд. Ослабленным больным нельзя позволить захлебнуться.
Лайна быстро пробежалась по соседям, выведав, кто ещё вчера успел полакомиться кровяной колбасой, и у кого начались нарушения зрения, глотания, дыхания, параличи, и беда с кишечником. И велела всем явиться пред мои очи.
Надо было торопиться, и мне очень помогала Делла. Она держалась молодцом, хотя я видела, как её мутит.
— Ничего-ничего, нейра Эллен. Я нормально себя чувствую, я справлюсь.
Пока мы были заняты делом, я не переставала рассказывать девушке, с чем мы имеет дело, стараясь говорить максимально просто и понятно.
Споры этой заразы живут в земле и, попадая вместе с плохо вымытыми продуктами в благоприятную среду — тепло и недостаток кислорода, начинают размножаться. Многие считали, что можно им заболеть, только неудачно поев грибочки, но это далеко не так.
В зону риска попадали и закрутки из овощей, и продукты, приготовленные из мяса заражённых животных или рыб. Кстати, само слово «ботулизм» произошло от латинского слова «колбаса».
Помнится, преподаватель с кафедры инфекционных болезней любил нас пугать. Говорил, вот вы, студенты, привезёте из дома баулы с мамиными закрутками, спрячете в общаге под кровать, а в тепле и вакууме начнут размножаться споры ботулизма. И говорил ещё с такими интонациями, что казалось, будто слушаешь триллер. После этого мы ещё месяц боялись есть закрутки, а я всю жизнь в магазинах тщательно проверяла консервы на наличие даже малейшего вздутия.
Этот же преподаватель рассказал историю из практики, когда целая семья отравилась солёными огурцами. И да, с тех пор, перед консервацией, огурцы я мыла до скрипа.
Я старалась держаться, но это было страшно — в полной мере прочувствовать собственную беспомощность. И в нашем мире такое заболевание лечить тяжело, а здесь, да ещё тогда, когда противоботулинической сыворотки не было ещё и в помине…
Заболело больше двух десятков человек. Мы быстро прошлись по другим домам, Делла осмелела и теперь сама проверяла пациентов, используя навыки, которым научилась, глядя на меня.
— Нейра, а почему у некоторых веки как будто нависают? — спросила она.
— Потому что болезнь поражает нервы мозга.
Я понимала, что, если хочу сделать из Деллы не только акушерку, надо начинать с азов. С самого-самого, начала, а это дело не одного года. Но я готова рискнуть, потому что меня сюда забросило явно не случайно. Если есть высшие силы, то у них на меня свои планы.
В чемодане не было ничего, похожего на сыворотку. Я изучила его содержимое вдоль и поперёк, как и справочник лекарственных средств. История будет идти своим чередом и, пока не появились лаборатории, микроскопы и прочее, надо как-то справляться.
— Нейра Эллен!
Ко мне в панике подбежала Лайна, когда я отошла от очередного больного. Женщина тряслась, в глазах стояли слёзы.
— Отец задыхается!
Вместе мы бросились вновь к дому Лусима, который совсем ослаб. Он не открывал глаз, слабо хрипел, пытаясь протолкнуть в лёгкие живительный кислород, но болезнь вцепилась мёртвой хваткой.
— Эл… — Пискун вскочил ко мне на плечо и стал перебирать маленькими лапками. — Ты ведь маг, почему ты в себя так не веришь?
— Потому что я не знаю… не знаю, что и как надо делать.
— Я тебя сейчас укушу! — угрожающе пискнул малыш. — Не смотри, что я такой милый, зубы у меня острые. Давай! — тиин прыгнул ко мне на запястье, обернувшись браслетом.
Пискун прав. Зачем мне это чёртова сила, если я ей не пользуюсь? Если надеюсь только на лекарства и собственные руки, как в современном мире. Но даже там, в мире самолётов и небоскрёбов, возможны чудеса, которые не объяснить наукой.
Когда пациент внезапно идёт на поправку, даже если врачи уже готовы отключить аппараты жизнеобеспечения. Когда человек, которому предрекали смерть ещё в младенчестве, проживает долгую и хорошую жизнь. Когда встаёт тот, чей шанс на поправку был меньше одного процента.
Отчаянье било фонтаном, рождало внутри злость — волну за волной. Они накатывали толчками, заставляя сердце биться громче, а непознанную силу, которой я не доверяла, которую боялась, разгораться под кожей.
Разорвав рубашку старика Лусима, я коснулась пальцами его груди. Повела вверх и стороны, по дугам рёбер, по ледяной коже. Закрыла глаза, позволяя вспыхнуть другому зрению, где весь мир в ало-чёрных тонах.
Сначала думала, глазные яблоки лопнут от напряжения. Долго бродившая внутри магия, наконец, нашла выход и хлынула потоком. Я видела, как на вдохе расправляются альвеолы лёгких, как по сосудам течёт багровая жидкость, как пульсирует слабое сердце. Это напоминало какой-то старый мультик, когда герой, уменьшившись до размеров эритроцита, попал в тело другого человека, чтобы «починить» его изнутри.
И да, мне надо было очень быстро разобраться, как именно чинить. И слушать свою интуицию, потому что кроме неё у меня больше нет подсказчиков.
Я чувствовала пульсацию, чувствовала, как фамильяр собирает магию по всему телу и концентрирует её в руках. Пальцы словно налились свинцом, подушечки нещадно покалывало, кожа раскалилась, хотя внешне ничего не поменялось.