Страница 6 из 78
— Дяденька, я не знаю, правда… Избили меня, на улице бросили. Я шел-шел, даже не знаю куда шел. Людей вокруг нет, темно. Потом смотрю — машина! Я было к ней, а она взорвалась. Меня откинуло, а когда поднялся, смотрю, дядька стоит возле нее, горящей, и молниями с рук пуляет. А него тоже кто-то бьет. Но у того щит или поле какое-то, все поглощает.
Закончил и проникновенно посмотрел на военного. Мол, ну смотри какой я несчастный, маленький и безобидный! Разве могу я врать? Да ни в жисть! Особенно хорошо, я считаю, получилось с этим «дяденькой». Откуда только такое слово раскопал?
Некоторое время мужчина рассматривал меня. Неприятно так глядел, как на комара какого. Будто раздумывал — сейчас тебя прихлопнуть или погодить маленько. Потом рывком развернулся, словно по команде «кругом» и быстро пошел к выходу из бокса. Бросив через плечо.
— Никуда не уходи!
«Петросян, блин! Куда я, нахрен, из ведомственного госпиталя денусь!— презрительно подумал я. И тут же спохватился: — А Петросян — это кто?»
Оставаясь один, я еще раз пробежался по своей легенде, и пришел к выводу, что держаться нужно именно ее. Причем, даже врать не придется, а это важно. Мало ли, вдруг у них есть полиграф, чтобы проверить мою правдивость. А так, прикинусь валенком, буду давить на жалость и амнезию. Глядишь, и пронесет. Других вариантов я все равно не вижу.
Ждать вышло недолго. Уже через несколько минут в палату быстрым шагом вошли двое: уже знакомый мне офицер, и средних лет дядька с лицом грустной жабы, залысинами и больничном халате. Врач, надо полагать.
Ничего не говоря, этот тип подошел ко мне, довольно грубо ухватил за шею, и повернул голову на бок. Потрогал пальцами рану на затылке, не удовлетворился осмотром, снял пластырь. Потом снул нос в бумажки, что-то пробормотал, похоже, ругательство, и опять вернулся к созерцанию рубца на голове.
— Это странно. — наконец произнес он.
— Что? — тут же отозвался военный.
Я предпочел помалкивать. Пусть умные люди меж собой сами все порешают, я тут пока в уголке серой тряпкой полежу.
— Рана на его затылке. На обследовании этому не придали значения, провели лишь сканирование мозга на предмет повреждений. — принялся объяснять врач. — Ничего не выявили. Вероятно, действовали в спешке. Или не связали одно с другим.
Даже я почувствовал, что медик оправдывается. И ему это очень не нравится.
— И что? — подстегнул его офицер. — Что странно?
— Рана. Видите ли, характер рассечения ткани свидетельствует об очень сильном ударе. Такой всегда сопровождается отеком мозга. Обширным. В девяноста процентах это заканчивается смертью пациента. Точнее, превращение его в растение — функции мозга отмирают, и жизнь можно поддерживать лишь аппаратно.
— В девяноста процентах. — повторил военный. — Ну, значит пацану повезло, и он попал в десятку везунчиков. Не так уж и странно.
— Вы не понимаете! — воскликнул врач. — Удар, повлекший такие повреждения кожного покрова и тканей черепа, неизбежно бы привел к оттеку мозга! Неизбежно, понимаете? А у пациента — никаких следов, даже сотрясения нет! Это нонсенс!
— Амнезия возможна?
Офицер был мужчиной практичным, предпочитающим в дебри не лезть. Его интересовала конкретная информация, и он сейчас ее проверял, пригласив для этого специалиста. А все эти оттеки, нонсенсы и прочие, его интересовало постольку поскольку.
— Да, конечно… — немного растерянно проговорил врач. — но дело не в этом!
— Спасибо, Петр Андреевич. Можете быть свободны.
Доктор вышел, горя обидой и возмущением, а оставшийся особист — я не сомневался, что это именно офицер разведки или контрразведки — испытующе посмотрел на меня. Нехорошо посмотрел.
Меня, впрочем, это сейчас не слишком волновало. Мне только что сообщили, что я как бы умер, но при этом почему-то остался жив. Что мне теперь его пугающие взгляды?