Корнилов - 1

Глава 13 Бердичев — Могилев

После четырёх дней переговоров Керенский всё же уступил, и генерал наконец принял пост Верховного Главнокомандующего. Разумеется, прежде, чем отправляться в Могилёв, необходимо было сдать командование фронтом начальнику штаба, то есть, генералу Духонину, и Корнилов снова отправился в город.

Настроение в штабе было приподнятым, каждый встречный генерал или офицер считал своим долгом поздравить Корнилова и выразить свою поддержку. Некоторые молча пожимали генералу руку, некоторые рассыпались в лестных эпитетах, некоторые открыто ругали Керенского, который так долго упирался. По общему настроению штаба можно было решить, что Корнилова поддерживает вся армия целиком, и это немного пьянило его. Волна народной любви поднималась всё выше и выше.

Правые газеты с радостью встречали назначение Корнилова, левые брызгали ядом на контрреволюционера и нового бонапарта, но в целом общество приветствовало его как настоящего героя, фронтовика и умелого полководца, который обязательно наведёт порядок в армии. Люди истосковались по сильной власти, которой в стране не было уже больше двадцати лет.

Про наведение порядка в тылу пока встречались только робкие предположения, но народ всё-таки ждал. Хоть и терпение его подходило к концу.

Участились самозахваты помещичьих земель с полного согласия земельных комитетов, дезертиры наводнили тыл, уголовники, выпущенные из тюрем в начале революции, чувствовали себя хозяевами положения, беспризорники и сироты ютились по чердакам и подвалам. Смутное время, как оно есть, и всё это требовало внимания и решения. Проблем накопилась целая куча ещё при царе, а при Временном правительстве их становилось только больше, потому что никто не осмеливался брать на себя ответственность, лишь перекладывая её друг на друга. Все ждали созыва Учредительного Собрания, но действовать надо было уже сейчас.

Генерал передал Духонину целый пакет распоряжений и приказов, подробно проинструктировав его, как действовать в той или иной ситуации до прибытия нового командующего фронтом. Черемисова всё-таки сняли с должности,военное министерство срочно заменило его генералом Балуевым, но назначение это было поспешное и случайное, и Корнилов предпочёл бы видеть на Юго-Западном фронте именно Деникина, и никого другого. Балуев командовал 11-й армией во время отступления, и она бежала резвее всех, так что особого доверия к нему Корнилов не испытывал.

В остальном же всё шло по плану. Поезд вывели с запасных путей, железнодорожники начали готовить его к отправлению, пока генерал со свитой заканчивал с делами в городе.

Обедать ему пришлось прямо там, в городе, в штабе, в компании Духонина, Голицына, Завойко, Хана и ещё двух полковников. На столе стояла бутылка красного вина, к которой никто не притрагивался, все и так были веселы.

— Позвольте ещё раз поздравить вас, Лавр Георгиевич! — высоким тенором произнёс Духонин.

— Благодарю, Николай Николаевич, — кивнул Корнилов.

Сам же при этом он подумал о том, что если ход истории не удастся вытащить из намеченной колеи, такие же поздравления будет принимать сам Духонин, и финал этого назначения ему не понравится.

— Надеемся и ждём, Ваше Высокопревосходительство, что в армии и тылу наконец-то будет наведён порядок в самом скором времени, — произнёс полковник Лебедев. — Все офицеры за вас.

Корнилов благодарно кивнул. Вот, кстати, и оплот контрреволюции, привыкший насаждать дисциплину зуботычинами и порками, неспособный проявить в этом деле фантазию и смекалку. Военная косточка, деревянный по пояс лампасный дегенерат. Но придётся опираться и на таких, главное, держать их подальше от действительно важных направлений.

Союз офицеров армии и флота, в который входил Лебедев и от имени которого сейчас говорил, созданный сразу после Февральской революции, был совершенно аполитичной структурой, что в условиях Смутного времени было совершенно глупо. Этот союз в итоге выступал чем-то вроде клуба по интересам, пионерского кружка, в котором дети собирают гербарии, и реальной силой не обладал. Большинство офицеров, особенно кадровых, продолжало считать, что армия должна оставаться вне политики, и что бесчестно смешивать политику и армию. Те же офицеры, которые пришли в армию из вольноопределяющихся, прапорщики, унтер-офицеры, с армией связанные исключительно по воле случая, так не считали, и часто входили в солдатские комитеты и являлись членами партий, как тот же прапорщик Крыленко.

Хотя и некоторые старшие офицеры и даже генералы вроде Черемисова, сочувствовали левым партиям и активно помогали разложению фронта. Таких вредителей необходимо было убирать как можно скорее. Оппортунисты вроде Брусилова, готовые услужить и нашим, и вашим, тоже скорее вредили, чем помогали, такие кадры чутко держали нос по ветру и переобувались в прыжке, стоило только политической ситуации немного измениться.

Впрочем, новоиспечённый Верховный за обедом предпочитал не думать о таком, наоборот, он решил позволить себе немного расслабиться и отдохнуть перед тем, как ехать в Ставку и с головой погружаться в работу. Как раз там, в Могилёве, его ждут настоящие авгиевы конюшни.

— Господа, господа! Послушайте презабавнейший анекдот! — воскликнул полковник Голицын.

— Извольте! Просим! — наперебой заголосили остальные.

— На скачках. Один другому. Не можете ли вы одолжить мне рубль на ставку? В долг дать не могу, а если как нищему — извольте! — сдерживая хохот, произнёс Голицын.

Грянул взрыв смеха, Духонин даже хлопнул себя по коленке, Завойко хихикал, прикрываясь салфеткой. Корнилов тоже сделал вид, будто ему смешно, хотя он и не понял, в чём, собственно, юмор.

Генерал тут же вспомнил несколько анекдотов про поручика Ржевского, но рассказывать не стал, предпочитая слушать рассказ полковника Лебедева про то, как на фронте он разгонял братания пулемётным огнём поверх голов.

Вскоре обед кончился, и Верховный отправился снова сдавать дела Духонину. Вообще, он надеялся снова встретить Савинкова в штабе фронта, но комиссар по какой-то причине спешно уехал в Петроград, и Корнилов очень надеялся, что тот не забудет их разговор в саду. Можно было бы телеграфировать в Петроград местоположение Ленина, но это было опасно, на телеграфе могли работать большевики или им сочувствующие, а насчёт шифра договориться они не успели.