Жена самурая

— Кажется, я слишком привыкла к его травкам, и они перестали на меня действовать, — она села и подтянула прикрытые тонкой простыней колени к груди, обхватила их ладонями и положила на правое острый подбородок. — Я проснулась еще на рассвете.

— Я скажу Хоши, что ты не спишь.

— Как Санэтомо-кун? — Наоми улыбнулась, вспоминая неприкрыто восхищенный взгляд юноши. — Все еще от тебя без ума?

Такеши хмыкнул и подошел к ней и опустился рядом на татами, и Наоми скользнула ему под руку, поцеловала колючий от щетины подборок и шепнула на выдохе в губы:

— Как долго ты не был дома…

Такеши обнял ее в ответ, сжал в кулак пушистую косу, провел раскрытой ладонью по спине, сосчитав все позвонки — болезнь иссушила Наоми, и та исхудала.

— Санэтомо-кун все еще смотрит на нашу дочь щенячьими глазами, — заговорил Такеши, когда Наоми разорвала их поцелуй, слегка отстранившись.

— А что ты не поделил с Сёгуном?

Он писал ей, что задерживается, потому что остались неразрешенные вопросы, требующие внимания, и Наоми, зная, что он никогда не пишет прямо, истолковала это как спор между ним и Нарамаро.

— Он все еще медлит насчет тех монастырей, — он скривился недовольно и отошел к открытым седзи, тщательно оглядевшись. Снаружи не было ни души — его самураи знали, что им запрещено подходить к этой стене, даже когда они обходят поместье в дозоре. — Он получит восстание к осени, — договорил Такеши, убедившись, что их не подслушивают. — А я — военную кампанию, в которой вновь буду утопать в грязи и талом снегу.

— Это просто глупо, — вспылила Наоми, выслушав его. — Ты говорил, что вы обсуждали это с Нарамаро множество раз!

— Мой храбрый полководец, — Такеши улыбнулся, переведя взгляд на жену. — Довольно, не будем об этом сейчас. Наша дочь выходит замуж сегодня.

— Я уже немного смирилась с этим, — сварливо отозвалась Наоми и протянула к мужу руки.

Он подошел к ней и помог встать, позволив опереться на свое плечо. Ноги еще не до конца слушались ее из-за слабости, но голова почти не кружилась, и мир не расплывался перед глазами. Она чувствовала себя гораздо лучше, чем пару недель назад, когда слегла прямо в самый разгар подготовки к брачной церемонии дочери.

— Хорошо, что мальчишки никуда не уедут и приведут своих жен в поместье, — добавила она и вслед за мужем медленно подошла к распахнутым седзи, жадно вдыхая свежий воздух.

Мальчишки… Двух сыновей родила она Такеши, и тень угасания больше не висела над кланом Минамото подобно занесенному для удара мечу. Таро и Кенджи, разные как огонь и вода. Ее спокойный, рассудительный первенец характером напоминал ей отца Такеши, Кенджи-саму. А вот как раз сын, названный в честь дедушки, удался в саму Наоми: такой же эмоциональный и пылкий, легко загорающийся любой идеей.

Такеши всегда говорил, что, по крайней мере, его характер достался Хоши, раз уж мальчишки на него совсем не похожи. Он лукавил, конечно. И Таро, и Кенджи многое взяли от отца и больше всего на свете хотели вырасти такими же, как он.

Рождение сыновей и впрямь подточило ее здоровье, но Наоми не жалела ни единой секунды, ни одного мгновения. Она смотрела на детей и видела в них свое продолжение. Видела в их улыбках и взглядах Такеши, видела в них Кенджи-саму. Она почти не помнила свою мать, но надеялась, что что-то от бабушки передалось и Хоши, и передастся потом уже ее детям…

— Матушка! — взволнованная, радостная Хоши ворвалась в их спальню без стука — как делала последний раз еще в глубоком детстве. — Таро сказал мне, что ты не спишь!

На ее щеках алели пятна румянца, и она говорила быстро и слегка запыхавшись — словно бежала сюда через все поместье, и Такеши не сомневался, что так оно и было.

— Уже какое-то время, — Наоми посмотрела на дочь, не в силах сдержать ни улыбку, ни слезы.

Хоши надела фурисоде, которое когда-то носила она сама… Она могла бы заказать любой наряд у лучших портных страны, но для встречи почти-уже-мужа выбрала старое кимоно своей матери.

Наоми все-таки всхлипнула от счастья, зажав рот рукой, и Хоши ворохом праздничного шелка — длинный подол кимоно, ленты рукавов — подбежала к матери и обняла ее, точно также смеясь и плача одновременно.

Никем не замеченный и не услышанный, Такеши вышел из комнаты, оставив своих женщин наедине.

***

Перед самым рассветом поместье окутал густой туман. Выйдя на крыльцо, Такеши сделал глубокий вдох, и прохладный утренний воздух обжег легкие. Дом еще спал, утопая в темно-серой пелене, и вокруг стояла тишина. Пройдет еще совсем немного времени, и она заполнится голосами слуг и самураев, обыденной рутиной поместья, суетой перед подготовкой свадебной церемонии его дочери.

Такеши поправил на плечах плащ и сошел на гравийную дорожку. Вечерняя трапеза с Асакура прошла, как и предполагалось, — спокойно, чинно и тихо. Он давно уже не представлял при каждой встрече, как сносит головы мужчинам этого клана. Прошли годы, но его ненависть к Дайго-сану ничуть не утихла. Напротив, каждый раз, когда слабость одолевала Наоми, приковывая ее к их спальне и футону, когда жена была вынуждена лежать сутки напролет, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье, Такеши вспоминал еще ярче, по чьей вине все это происходит.

Но немое восхищение щенка — жениха его дочери — слегка примиряло Такеши с действительностью. Его лучшая месть заключалась даже не в том, что он убил стариса Асакура, а в том, что его внук, наследник клана, был без ума от его, Такеши, дочери. Хоши Минамото будет вертеть своим мужем, как ей только заблагорассудится, и это не могло привидеться старику Дайго даже в его самых худших кошмарах.

Такеши прошел вглубь поместья и не удивился, когда услышал звуки ударов и шум, доносившиеся со стороны тренировочной площадки. Он направился в ту сторону и остановился в тени деревьев, надежно скрытый их густой листвой. На противоположном крае он увидел Таро: тот раз за разом отрабатывал удар, используя деревянный манекен.

Его старшему сыну приходилось непросто: расти в тени великого отца всегда тяжело, и особенно — когда ты сам всего лишь «хорош». Таро был ответственным и старательным, занимался с наставниками, тренировался днями и ночами, и боевому искусству его обучал Мусасибо-сама, но он не был выдающимся, как его отец. И он чувствовал это, понимал уже сейчас, хотя никогда и ни за что не признался бы. И не заговорил бы об этом. Но Такеши знал, что сын знает.

Мальчишка — благодаря Мамору, Масато и другим самураям, благодаря своей матери и старшим сестрам, в конце концов — вырос на рассказах о свершениях, победах и подвигах отца, хотя сам Такеши никогда не назвал бы ничего из того, что он сделал, подвигом. Спустя годы о большей части своих военных кампаний он думал, как о провальных. О том, что привело к войне с Тайра, он и вовсе старался не вспоминать.

Но летописцы и очевидцы тех событий его взглядов не разделяли и превозносили их с Сёгуном военные свершения.

Таро рассказывали о том, что его отец в совершенстве владел двумя руками и мог в одиночку победить отряд в десять, двенадцать самураев. Что даже с одной рукой его отец все еще был велик, и противник боялся приближаться к нему. Что его отец убил своего брата, дважды бежал из плена и вырезал клан Тайра под корень, поставив точку в той войне. Едва не стал Сёгуном и отказался от этого титула сам.

Его сыну многое рассказывали о нем, и не все из тех слов было правдой, и Такеши никак не мог повлиять ни на рассказчиков, ни на то, что слышал, запоминал и понимал Таро.

С Кенджи было… проще. То ли к моменту его рождения утихли разговоры и пересуды, то ли все болтливые языки успокоились, всласть обсудив клан Минамото, но о своем великом отце Кенджи слышал и знал гораздо меньше, чем его старший брат. Все бремя быть сыном великого Такеши Минамото досталось Таро. Первым сыном. Сыном, которого ждали одиннадцать лет.

Конечно, это бремя сгибало Таро к земле.

Такеши шагнул вперед — под ногой хрустнула ветка — и сын услышал, остановил замах и обернулся, чтобы увидеть, как к нему через тренировочную площадку идет отец.