nD^x мiра

– Чтобы ни случилось, ничего не делай. Стой на месте и ничего не делай. Хорошо?

Федя улыбнулся, потом нахмурился, его лицо стало очень тревожным. Он кивнул, что сделает так, и Кай похлопал по могучему плечу, подмигнув, чтобы он не боялся. Кочегар смотрел на ребят и прислушивался. Он жестом показал на дверь, Кай кивнул.

Шорох за дверью стал отчетливее, шумели специально, предупреждая. Кай и Федя готовили оставшиеся мешки, кочегар расчищал место в печи.

– Тебе надо здесь поработать. Тут тихо и спокойно, никого нет. Поработаешь, подумаешь. Знаешь, сколько я всего передумал, давно бы уже в яму посадили, если бы рот открыл, – усмехнулся кочегар и сам втолкнул очередное тело в зев печи. – Пусть тебе там будет лучше, чем здесь. Я хочу, чтобы так было, иначе, зачем все эти страдания, за что они нам?

Кай не успел ответить, мысль больно вонзилась в голову, как дверь раскрылась настежь. Его заломали два особиста, а третий, для надежности, ударил Кая между ног. Кай охнул и на несколько секунд потерял сознание. Боль была такой дикой, что заполнила его всего, он дышал с трудом, чувствуя, как воздух разрывает каждую альвеолу его легких, нарезает горло и сердце на тонкие слайсы, как в фильмах про мирную жизнь. Федя стоял на месте, Кай, придя в себя, мотал головой, и Федя помнил, что должен стоять. Кочегар опасно поигрывал багром, жесткие мускулы перекатывались по его рукам, на животе проступил каменный пресс. Он был готов в любую секунду одним ударом размозжить башку каждому из особистов. Четвертый держал кочегара на прицеле, автомат дрожал в его руках.

– Никому не двигаться! – прохрипел третий особист. – Именем закона вы арестованы за предательство Родины!

– И что же он такое сделал-то? – недобро спросил кочегар и сделал короткий шаг к ним, автоматчик сильнее затряс стволом, выпучив глаза.

– Не надо, – выдавил из себя Кай.

– Вы обвиняетесь в умышленном отравлении и заражении людей. Вы продали Родину нашим врагам и будете наказаны по всей строгости! – проорал третий. – Увести эту падаль!

12

– Ты чего жрать не ходил? – спросил Дима и ткнул кулаком в бок лежащего на верхней койке Славу.

– Не хочу. Я тараканами закусил и хватит, – зевая, ответил Слава. – Наши все ходили?

– Все, кроме Шухера, он еще не вернулся?

– Должен был, – Слава долго зевал. – Он предупреждал, что по возвращении будут мурыжить особисты. У него чутье на такое дерьмо.

– Да, Болт тоже что-то такое говорил. Сказал, что надо быть осторожнее, не болтать.

– Не болтать в принципе хороший совет, – Слава сел и спрыгнул на пол, как распрямленная пружина, будто бы и не спал пару минут назад. – Шухер вообще сказал, чтобы я в столовую не ходил. Что-то там не то, оттуда через пару дней прямо к Маше, а через неделю в печку.

– Не придумывай, а на одних тараканах сдохнуть можно, – Дима поморщился, в животе заурчало. – Мне тараканов мало – это ты привык каннибализмом заниматься.

– Очень смешно, – огрызнулся Слава и ловко подсек Диму.

Слава был на полголовы ниже его и сильно уже в плечах. Дима больше походил на громилу Болта, брился наголо и во всем подражал ему. Он не ожидал и упал на одно колено, успев сориентироваться и встать в защитную стойку. Так они играли все время, но по мере того, как Дима обрастал мышечной массой, ширился в плечах и бедрах, Слава все чаще выигрывал, оставаясь таким же быстрым и ловким.

Дима сел на койку и сделал вид, что устал. Слава прошелся по жилому отсеку, выполняя несложную зарядку. Этот ритуал повторялся раз за разом, пока Слава не убедился, что нигде ушей не выросло. Он сел рядом с Димой и достал из кармана два таракана.

– Не, не надо, – поморщился Дима, живот его опять заурчал. – Короче, разведка донесла: Кая и Федора Григорьевича арестовали. Кай в изоляторе, а Федю избили и вернули.

– Федю то за что? – гневно зашипел Слава. – А Кая за что в яму?

– Никто не знает. Болт шепнул, что им шьют диверсию и предательство Родины.

– А они других слов не знают! – слишком громко воскликнул Слава и прикусил язык.

– Болт сказал всем передать, чтобы не болтали. Будут допрашивать – отвечать строго, как в рапорте указали. Я сходил в библиотеку, перечитал, для надежности. Ты ничего не забыл?

– Я все помню. Меня Шухер научил. Должно быть два: один в базу, второй для себя.

– Я так не могу. У тебя голова всегда была лучше, – вздохнул Дима. – Что-то живот болит. Это все ты, напугал меня.

Слава услышал, что воздух у входа задвигался, и стал болтать про девушек с тараканьей фермы. Дима живо и громко отвечал, отпуская сальные шуточки. Вошел Шухер и пошел к ним. Его койка была рядом, со Славой они делили одну тумбочку.

Слава достал детскую магнитную доску и быстро написал: «Кая в яму». Шухер кивнул, что знает. Он собирался спать, переодевался.

«В столовую не ходить», – написал Шухер и стер, когда Слава и Дима прочли.

«Я ходил», – написал Дима. Шухер задумался.

– Давно ходил?

– Да полчаса назад, – ответил Дима.

– Пошли. Слава, за мной, – Шухер потянул Диму в санузел.

Шухер заставил Диму выпить воды и вырвать все, что он съел. Слава стоял у входа, чтобы задержать ненужных свидетелей. Когда они вернулись, Дима лежал на койке и кашлял. Он сильно побледнел, а живот продолжал урчать.

«Почту забрали, – написал Шухер. «Еду травят. Все пришло в последнем вагоне».

Слава и Дима удивленно смотрели на Шухера и молчали. Он продолжил писать, тут же стирая: «Я все запомнил, Маше передам. Зараза пришла с гумпайком от наших. В других убежищах дела шьют врачам, лепят диверсию».

– Надо это сжечь, – шепотом сказал Слава.

«Нет, надо залить дезинфектором. Тогда штамм гибнет», – написал Шухер.

– А есть это потом можно будет?

– Нет, придется выбросить, – ответил Шухер и отложил доску, – деактивировать надо, чтобы не расползлось, а то в воду попадет.

– А, понял, – сказал Дима и часто задышал. Его тошнило.

– Иди воду пей. Тебе надо промыться полностью, – сказал Шухер, и Дима послушно ушел.

– Пошалим? – улыбнулся Шухер.

– Ага, – обрадовался Слава.

– Пока спать, – Шухер закинул в рот сразу пять тараканов и захрустел, довольно улыбаясь. Слава последовал его примеру.

Когда вернулся Дима, они уже спали. Дима повздыхал и лег на свою койку. Его мучил вопрос, хотелось встать и пойти, сообщить всем. Он полез в тумбочку за жетоном и увидел в ящике магнитную доску: «Мы вместе». Дима выдохнул и лег. Эта фраза означала, что Шухер всем передал, а это передадут и дальше тем, кому можно.

Каждые две минуты заходил и уходил особист. Маша раньше не видела этих людей, к ней они точно не попадали. В первые часы допроса она еще различала их лица, сопоставляя с названными ей именами, уверенности в том, что это были их имена, у нее не было. Допрос длился более шести часов, Маша отмечала это по внутренним часам, и особисты слились в одного, постоянно сменяющего друг друга. И дело было даже не в том, что их лица и головы были слишком похожи, глаз замечал, что они разного роста, кто-то толще, кто-то уродливее, главное было в том, что это был один и тот же человек. Она много лет назад читала такую книгу про жизнь в прошлом, как люди, работавшие и живущие в одной стране, напоминающей один большой лагерь заключенных, сливались в одно целое, неразделимое, не дополняя и не исключая друг друга – однородная серо-бурая масса. Эту книгу ей переписал Роман Евгеньевич, преподававший юной медсестре врачебное дело. Он увидел в ней живой ум и неравнодушие к людям, желание делать больше, не задумываясь о себе. Он сказал ей об этом позже, когда Маша стала Марией Султановной, уважаемым врачом, и ее знали во всех убежищах.

Маша улыбнулась про себя, не выдав лицом ничего, кроме мертвенно-бледной усталости. Она не сохраняла письма, которые приносили разведчики, а запоминала их наизусть. Губы, едва двигаясь, шептали его письмо, строгое, четкое, как и его лекции и семинары, как и он сам, но и доброе, полное отеческой любви. Маша тогда написала ему ответ, сознавшись, что сразу же выбрала его на роль своего тайного отца, которого ей не хватало все детство, и очень остро не хватает сейчас. Тут же всколыхнулись воспоминания о брате, встало перед глазами ухмыляющееся лицо Муслима, и ее затошнило от отвращения. Почему память настолько жестока, и когда она думает о чем-то хорошем, вспоминает о хороших, любимых людях, то обязательно откроется пыльный шкаф в закоулках памяти, и выйдет грязный скалящийся скелет, она читала об этом в одной книге, но уже не помнила, в какой. Доступ врача был гораздо глубже, чем у разведчиков, про остальных и говорить не стоило. Она могла открыть в библиотеке такие разделы, о существовании которых не знали, наверное, даже эти тени людей, сменяющие друг друга перед ней.