Страница 5 из 21
– Зачем тебе Иола? – удивился Геродот. – Ты ценишь ее как повариху?
Жрица покачала головой:
– Готовит Иола отлично, но не это главное…
Поднявшись с канапелона, она поманила за собой галикарнасца:
– Иди за мной.
Пришлось снова обогнуть храм. Из пронаоса Метримота повела Геродота в главный зал Герайона – наос. Родственники проводили обоих недоуменными взглядами.
В наосе царил полумрак. Сквозь арку адитона виднелся древний деревянный идол сидящей на троне Геры. Посреди зала на мраморном постаменте стояла огромная медная чаша с выпуклыми, как у тыквы, долями. На ее натертых до блеска боках отражались огоньки тлеющих тимиатерионов.
Верхний обод чаши был украшен виноградными лозами, две внушительные ручки по бокам изгибались побегами аканта, по краю широкой круглой подставки бежала непрерывная лента из символа вечной жизни меандра.
Жрица показала рукой на чашу:
– Это кратер для смешивания вина, который лакедемоняне везли в подарок Крезу.
Геродот с пониманием закивал:
– Да, я знаю, мне про него еще в Дельфах рассказывали… Послы заявили геронтам, что по дороге их ограбили саммеоты.
– Нет! – резко сказала Метримота. – На послов никто не нападал, геоморы выкупили кратер, чтобы посвятить его в Герайон.
– Тогда зачем они придумали грабеж? – Галикарнасец не мог скрыть удивления.
– Чтобы иметь предлог для нападения на Самос, – уверенно заявила жрица. – Спарта попыталась это сделать при Поликрате, когда изгнанные тираном мятежники попросили эфоров о помощи. Объединившись с коринфянами, лакедемоняне послали к острову флотилию. Им даже удалось захватить одну из крепостных башен, однако Поликрат сумел отбить атаку. Сорокадневная осада полиса закончилась безуспешно для Спарты, тогда флотилия отплыла домой… И дело здесь вовсе не в чаше. Захватчики хотели оставить на острове гарнизон, чтобы контролировать торговые пути из Эллады в прибрежные полисы Ионии.
Геродот слушал жрицу, затаив дыхание. Он только что узнал одну из тайн большой политики.
Метримота обвела зал рукой:
– Все, что ты здесь видишь, – это дары Герайону от царей, свободных полисов и богатых адептов… И не только из Эллады. Вон те два деревянных ксоана – подарок фараона Амасиса… Бронзовые доспехи и серебряные сосуды раньше находились во дворце Поликрата. Они были пожертвованы храму писцом Поликрата, Меандрием… Картины на деревянных досках с изображением переправы армии Дария по понтонному мосту через Геллеспонт посвятил в Герайон строитель этого моста Мандрокл… Медный кратер с опорой в виде трех коленопреклоненных статуй и венцом из голов грифонов по верхней кромке – подарок самосских купцов, которые плыли в Египет, но из-за бури оказались в Тартессе. Вернувшись домой, они удачно распродали тартесские товары, а на десятую часть прибыли заказали этот кратер…
Геродот уважительно взирал на реликвии. Ему всегда хотелось узнать их историю, но удобный случай представился только сейчас.
– Так вот… – продолжила Метримота. – Сокровищам храма требуется уход. Младшая жрица, которая этим занималась, умерла от укуса змеи… Я долго присматривалась к Иоле. Мне нравится ее чистоплотность, аккуратность в работе и доброжелательный нрав. Думаю, в ее лице я найду прекрасную замену умершей жрице… Я с ней поговорила. Иола мне рассказала, что до рождения сына совершала паломничество в эфесский Артемисион. Но после того, как стала матерью, начала регулярно посещать храм Зевса Карийского в Миласе. Там она приносила жертвы к алтарю Геры и просила богиню о здоровье для мальчика…
Вздохнув, она закончила:
– Иола недавно пережила тяжелое потрясение, потеряла мужа… Как женщина я ее понимаю. Она призналась, что горе ее сломило, поэтому ей хотелось бы переехать в Миласу и посвятить себя служению Гере… Но ведь она уже в храме Геры… Зачем куда-то уезжать?
Геродот возразил:
– Ты сказала, что ей придется стать гиеродулой, то есть добровольно отказаться от свободы.
– Таковы правила фиаса, – возразила жрица. – Но это ненадолго, только до весеннего равноденствия. Во время празднования Великих Дионисий она пройдет инициацию и станет младшей жрицей, при этом будет пользоваться полной свободой.
– А Формион? – с сомнением в голосе спросил галикарнасец. – Ты лишаешь его матери.
Метримота казалась непреклонной:
– Формион уже не ребенок и не нуждается в материнской опеке. Сегодня он доказал, что умеет постоять за себя. Пока вы живете с нами, он сможет видеться с ней. А потом пусть сам решает… Формион тоже может остаться в храме, если захочет. Сначала будет помощником эпитропа, а когда ему исполнится восемнадцать, я назначу его неокором, пусть следит за чистотой на теменосе.
Жрица отвела глаза в сторону.
Потом бесцветным голосом добавила:
– Но Формиона придется оскопить… В Герайоне не место полноценным мужчинам.
В пронаос Геродот вернулся озабоченным.
Услышав о предложении Метримоты, Иола не колебалась:
– Я согласна… По всем приметам у меня будет девочка, значит, в Герайоне ее ждет сносная жизнь. А мне больше ничего и не надо, лишь бы дочь была сыта и здорова… Время все расставит по своим местам.
Затем она с грустью в глазах посмотрела на Формиона:
– Сынок, я не хочу, чтобы ты стал евнухом… Наш род не должен пресечься, поэтому нам придется расстаться.
Порез на кисти саднил.
Нарвав свежих листьев подорожника, Батт сменил повязку. Он валялся на травяном тюфяке, когда ветки над лазом раздвинулись. В шалаш протиснулись общинники из дружины архонта Самоса – судовладельца Антифема.
Саммеоты доходчиво объяснили наксосцу, чтобы он убирался с острова, пока цел. Синекожий не стал нарываться, молча собрал пожитки и направился в сторону гавани.
Уцелевшие наемники из Галикарнаса отплыли домой еще на рассвете. Столкнувшись с достойным отпором, они резонно посчитали, что выполнить поручение Лигдамида им не под силу.
Но родственники Паниасида никуда с острова не денутся, потому что только здесь они могут чувствовать себя в безопасности. Пусть сначала Лигдамид договорится с архонтом Самоса о выдаче беглецов. И тогда они вернутся.
В голове Батта зрел план. Пока он караулил беженцев, у него была возможность расспросить про Герайон многочисленных босяков, которые побирались перед входом на теменос.
Он узнал, что в храме среди прочей ритуальной утвари уже семьдесят пять лет хранится медный кратер лакедемонян, который послы везли лидийскому царю Крезу в знак благодарности за подаренное им золото для статуи Аполлона в Форнаке.
Но по каким-то причинам не довезли. Одни говорили, что корабль ограбили пираты, другие утверждали, будто послы сами продали чашу саммеотам, узнав о пленении Креза шахом Киром. Как бы то ни было, собственность Спарты находится здесь, на этом острове.
Солнце еще не успело спрятаться за скалы Самоса, а керкур с синим всевидящим оком на простёганном кожаном парусе уже плыл на запад. До пиратского архипелага Фурни его гнал муссон с гор Карии со скоростью в четыре узла. Затем сбоку резко ударил Скирон, привалил керкур бортом к волнам, но дал выпрямиться и уже больше не мешал.
«Наверняка кратер обошелся спартиатам недешево, – размышлял Батт, сидя на полубаке, пока капитан и матросы управлялись с парусом, – Интересно, после осады Самоса при Поликрате они делали еще попытки вернуть его? Вот бы подговорить лакедемонян на новый штурм Самоса… Они получат кратер, а я – родственников Паниасида».
Батт посчитал, что плыть через Эгейское море в Мессению или Лаконику для разговора с царями Спарты глупо. Ну, скажут спасибо за заботу об их собственности – и все. Спасибо за пояс не заткнешь, похлебку из него не сваришь. Не пиратское это дело – задаром пуп надрывать. А плавание стоит денег.
Да и какую помощь он может предложить? Его самого только что вышвырнули с острова. Собрать ватагу и украсть кратер, чтобы вернуть его лакедемонянам за выкуп?
Но ограбить храм эллинской богини для эллина немыслимо. За такое святотатство положена смерть. У него земля будет гореть под ногами по всей Элладе. Здесь нужны иноверцы.