Страница 19 из 21
– А кому и куда я должен сообщать эти сведения? – спросил Геродот.
– Давай так, – уклончиво ответил Менон, – у тебя в Афинах есть друг, Софокл, вот ему и пиши, а он передаст твое послание Кимону… Так мы избежим ненужной огласки в случае, если письмо перехватят враги. И еще… В разведке принято шифровать послания. Например, коня можно назвать овцой, колесницу телкой с теленком, а пехотинца паломником. Допустим, ты узнал, что в Эфес отплыл гиппос с табуном из ста коней. А ведь от Эфеса в Сарды ведет прямая дорога. Значит, ты сообщаешь: идет перевозка овец на пастбище. Отплыл гиппос, хозяин сотни овец Ификрат, сын Ламприска, капитан – Гермолик, сын Артемия… Под пастбищем будем подразумевать Сарды… Всем понятно, что происходит.
– А как обозначать боевые корабли?
– Пока никак, вряд ли дело дойдет до маневра персидских флотилий вблизи Самоса. Это уже боевые действия в зоне влияния Делосской симмахии, на которые Ксеркс не осмелится. На будущее условимся так: триаконтера – это мул, пентеконтера – бык, триера – вол, запряженный в повозку.
– Я должен отбирать сведения на свое усмотрение?
– Сам решай, что важно, а что нет… Всегда можно обсудить детали в личной беседе.
– С кем? – удивился Геродот. – Софокл и Кимон в Афинах, ты в Галикарнасе.
– С Харисием, – ответил Менон, кивнув на капитана. – Не утаивай ничего, что может заслуживать внимания. Любая мелочь может оказаться ключом к тщательно скрываемому врагом секрету. Кроме того, Харисий будет передавать тебе поручения от меня. Вы оба – напарники… Договорились?
Геродот кивнул.
Менон продолжал давать указания агенту до вечера. Закончив деловой разговор, хозяева предложили гостям обед. Затем все вместе совершили тройное возлияние в честь Гестии, Зевса Олимпийского, домашних богов Херила и Поликриты, а также Зевса Сотера, и еще долго сидели в саду, потягивая вино из канфаров под оглушительное пение обалдевших от весеннего раздолья птиц.
Геродот помогал Поликрите собирать первый урожай персиков.
Саммеотка стояла на садовой стремянке, а галикарнасец придерживал ее за талию. Голое плечо Поликриты находилась так близко от его лица, что он не удержался, потерся о него щекой.
– Эй! – с деланным возмущением воскликнула Поликрита. – Мне щекотно, не отвлекай.
А сама хитро улыбнулась.
По саду растекался нежный фруктовый аромат. Сорванные с нижних веток желто-оранжевые плоды уже были аккуратно уложены в корзину. Туда же отправились персики, поднятые с земли. Теперь Поликрита тянулась к верхним веткам.
Внезапно она охнула и покачнулась. Геродот обхватил ее бедра. Потом осторожно опустил саммеотку на землю. Когда она повернулась к нему лицом, их губы встретились.
Геродот прижал Поликриту спиной к стволу, жадно прильнул к ее шее, спрятав лицо в густых каштановых волосах. Он шептал нежные слова, наслаждаясь запахом кожи, а она подалась вперед, чувствуя его нетерпение, возбуждение, молодую необузданную страсть.
Через несколько мгновений влюбленные лежали под деревом, забыв и о персиках, и о скромности, позволяя телу делать то, о чем потом так сладко вспоминать в одиночестве.
– Ты когда понял, что я тебе нравлюсь? – спросила Поликрита после того, как Геродот в изнеможении откинулся на спину.
– Да сразу… В самую первую встречу, – легко ответил он. – Правда, сначала это чувство было неосознанным. А когда ты начала рассказывать про Диониса, я не столько слушал, сколько смотрел на твои губы, ямочки на щеках, маленькие мочки ушей… Мне все в тебе нравилось… Нравится… Только…
– Что? – тревожно спросила она.
– Твой рассказ немного пугал… Я представлял себе, как ты несешься по лесу, размахивая тирсом в окружении таких же неистовых подруг. Даже «Вакханок» перечитал… А потом все думал – может, это правда…
– Ты о чем? – решила уточнить саммеотка.
– Кровожадность, распущенность, одержимость…
Поликрита ответила не сразу. Она лежала, кусая губы и глядя в небо.
Наконец, со вздохом заговорила:
– Понимаешь… Жизнь домохозяйки монотонна и предсказуема. Женщине хочется хотя бы раз в год почувствовать полную свободу. От всего – надоевшего быта, хлопот у очага, хнычущих детей, да и чего греха таить – грубого, вечно чем-то недовольного мужа… Конечно, на вакханалию приходят не только те, кому опостылели размеренные бесцветные будни. Среди нас есть и порочные девушки, и затаившие злобу на весь мир старухи, и запойные вдовы, которые впадают в буйство после первого кувшина вина… Но каждая из нас мечтает о том ослепительном моменте, когда можно отбросить стыд вместе с условностями общества, чтобы обрести священное умопомрачение, с головой погрузиться в тайны ночного леса… Одна из таких тайн – это упоение яростью, взрыв кровавого безумия, когда вакханки бросаются с тирсами даже на вооруженных мечами и топорами мужчин… Именно так мы победили пиратов в Скалистой бухте…
– Я не понимаю, – взволнованно прервал ее Геродот. – Вот вы в шалашах предаетесь чувственным наслаждениям, вы пьяны, разнежены, умиротворены… И вдруг срываетесь с места, несетесь по лесу с перекошенными злобой лицами.
Поликрита грустно усмехнулась:
– Это просто… В каждой из нас есть не только частичка Диониса, но и частичка его матери Семелы, земной женщины. Ведь это так по-земному, когда на смену чувственности приходит жестокость.
Приподнявшись на локте, Геродот пристально посмотрел саммеотке в глаза:
– Не хотел бы я оказаться на твоем пути в такой момент… Но мне почему-то кажется, что ты не такая… Лучше, чем они… И как мне уберечь нас с тобой от этой непредсказуемой двойственности?
– Просто люби меня, – тихо сказала Поликрита.
Тогда он поцеловал ее. Сначала нежно, а потом истомленно, хмельно…
В конце мунихиона[13] вновь приплыл Харисий.
На Самос тихо опускался вечер. Дневная жара отступила под напором морской прохлады. Снова друзья отправились в сад, чтобы обо всем обстоятельно поговорить.
Вишни, потеряв нежно-розовые покровы, казались нагими, а черешни уже были густо обсыпаны оранжево-желтыми гроздьями. Ветви мушмулы сгибались под тяжестью ранних плодов. Абрикосы еще только наливались сладостью. Зато в траве краснели россыпи сочной зрелой клубники.
Друзей никто не беспокоил. Разговор неспешно протекал под поздний обед. Геродот попросил Поликриту приготовить кикеон на красном вине, ячменной муке и тертом сыре.
Перед каждым из сотрапезников стояла миска с миттлотосом – паштетом из меда, сыра и чеснока. Разлом свежеиспеченного ячменного каравая еще пах дымом.
Наконец, Харисий перешел к главному:
– Менон хочет поручить тебе важное задание… Но придется отправиться в Сарды.
Геродот опешил:
– В Лидию?
Харисий кивнул:
– Да… Ему стало известно от Кимона, что Ксеркс готовится к войне по всей акватории Нашего моря[14]. Стратег просит проверить, насколько эти сведения соответствуют действительности… Если это так, то по Царскому пути должны следовать войска. Вот откуда именно они идут – из Армении, Каппадокии, Мидии или из самих Сус – и важно выяснить… Само собой разумеется, надо их посчитать.
– На Царском пути стоят пикеты такабаров. Мне придется объяснять, кто я такой и что собираюсь делать в Сардах… Я дальше Сард не смогу проехать.
– И не надо… – Харисий выложил на стол папирусный свиток: – Это подорожная купеческой гильдии Галикарнаса. По документу ты грамматевс гильдии, который ищет надежного поставщика дифтер для канцелярии Народного собрания… Все печати на месте, комар носа не подточит. Подорожной тебе будет достаточно, чтобы свободно передвигаться по Сардам и окрестностям.
Глухо звякнул кошель.
– Деньги на расходы, – пояснил капитан.
Геродот растерянно смотрел на него. Лидия… Так далеко от дома на восток он еще не забирался. Мало того, что это чужая земля, так еще придется выполнять опасное задание.
13
Мунихион – месяц афинского календаря, апрель-май.
14
Наше море – Эгейское море.