Страница 12 из 15
Дома, уже зимой, мне никак не хотели верить, что я каждый день разматывал по двадцать километров ниток по тайге и бросал их, не сматывал назад, пока я не показал фотографию, на которой видно, как из ящичка в моей руке тянется нитка и скрывается вдали. Поверили.
В этом заходе мы попали на детальный участок: здесь профиля пробиты не через 4 километра, а через 2, и пикеты ставятся не через 500 метров, а через 250, то есть сеть пикетов получается гуще. Я так понимаю, что это наиболее перспективный участок на нефть, и поэтому его надо разведать более тщательно, детально. Ну, а у нас за счёт этого получаются более короткие петли, всего 16 километров, а не 20. Но и дни укорачиваются, приходится поднажимать, чтобы успеть завершить маршрут засветло. В этот раз с нами нет Бельчика, его хозяин-тунгус ушёл с ним в тайгу готовить своё зимовье к зимней охоте. Но Славка ружьё всё равно берёт в рейс, иногда встречаются рябчики, они глупые птицы – рассядутся и не улетают, только посвистывают, их и без собаки легко добыть.
В работе дни пробегают быстро, но ещё быстрее тают продукты, этому помогает и непогода – два дня пришлось просидеть из-за дождя, поливал не переставая. Прошло восемь дней, и у нас почти всё кончилось, а до заброски своей мы ещё не дошли, на пару дней не хватило. Мы с Вилем помозговали, и вырисовалось такое решение: надо после маршрута кому-то сбегать на Нижнюю Тунгуску и принести немного продуктов, чтобы дотянуть эти два дня. «Кому-то» получается мне, моя петля ближе. Значит, мне и идти. Так и порешили.
Я с утра запасся фонариком, а компас у меня всегда с собой. Утром в рейс вышли пораньше, но всё равно рано закончить не удалось, солнце уже начало склоняться к верхушкам деревьев. Плохо, что у нас стоянка почти в двух километрах от конечного пикета, ближе не нашлось воды. Замкнув петлю, мы со Славкой разошлись: он пошёл на табор, а я за продуктами на Нижнюю Тунгуску, до неё шесть километров. Представляя, как я буду возвращаться в темноте, я наказал, чтобы Славка протянул за собой нитку из спидометра до самого лагеря, я буду идти перпендикулярно, на неё наткнусь и по ней приду к палатке.
Больше часа шёл я до Тунгуски: торопился до темноты успеть найти продукты. Сначала по магистрали вышел в долину речки Хаил, потом вдоль неё спустился к Тунгуске, как раз на стрелке обозначено место заброски продуктов. Всё оказалось классно, Зуевский не промахнулся: горка продуктов, накрытая брезентовым плащом, красовалась на большой травянистой поляне на самом берегу реки. У меня сразу подпрыгнуло настроение – нашёл! При последнем свете угасающего дня я накидал банок в рюкзак, отсыпал сухарей, всё снова накрыл и рванул обратно, пока чуть-чуть что-то видно. Ещё среди продуктов было несколько писем, в том числе одно мне, но я не стал читать, терять время, дорога каждая минута.
Стемнело очень быстро, я зажёг фонарик, свечу под ноги, но это плохо помогает, скорость моя сразу упала, иду очень осторожно. С фонариком, с одной стороны, хорошо, но с, другой стороны, видно только под ногами, а вдаль – абсолютная чернота. Это меня и подвело, я незаметно ушёл в другой распадок, ответвляющийся от Хаила. Иду, вглядываюсь, жду, что выскочу на нашу магистраль, а её всё нету и нету. Сверил по компасу направление – иду намного правее, почти на 90 градусов. Тогда я и понял, что свернул в другой распадок. Прикинул по карте, где я примерно нахожусь – лагерь от меня почти на севере, чуть левее, я так и пошёл, напрямик.
Терять мне теперь больше нечего, темнее уже не будет, так я уселся под лиственницей и стал читать письмо из дома, это так приятно – получить письмо. Прочитал – и пошёл дальше. Взошла луна, стало чуть виднее, хотя бы силуэты деревьев просматриваются, я фонарик убрал. Глаза постепенно пообвыкли к темноте, иду потихоньку, руки стараюсь держать перед собой, чтобы глаза защитить от веток. Иногда спотыкаюсь о колодины, падаю, но падаю мягко, смягчаю руками, да и мох мягкий, не на камни падаю. Иду, слежу за временем, а по времени рассчитываю и расстояние, прикидываю, когда я выйду на линию профиля, где натянута нитка.
Уже почти в двенадцать часов ночи я упёрся в нитку, почувствовал её натяжение и остановился, расчёт оказался правильным. На сердце сразу стало радостно, теперь-то я уж точно дойду. Взялся одной рукой за нитку и двинулся потихоньку вдоль неё. А вскоре услышал крики наших – ждут, подают сигналы. Я тоже прокричал, но не знаю, услышали ли. Да я вскоре и сам пришёл, никто не спит, ждут меня. Как приятно после ночных скитаний оказаться у костра! Конец темноте, конец одиночеству и всем страхам! Это можно почувствовать только, когда сам испытаешь. Я снял рюкзак, отдал письма Вилю и Валерке и продукты Олегу – теперь у него есть из чего варить. Консервные банки все оказались помятые, сухари раскрошились – это когда я падал-кувыркался, в рюкзаке всё помялось, но ничего, съедим и так за милую душу.
А на следующий день я впервые увидел медведя. Мы шли со Славкой по профилю, он впереди с топором и прибором, а я за ним, иду со спидометром, тяну нитку. Только перешли небольшой ручей, стали подниматься по склону распадка – и нос к носу столкнулись с медведем, он шёл навстречу по нашей просеке. Славка его увидел на какое-то мгновение раньше и сразу среагировал, заорал на него со всей силы, не помню что, но точно – матом. Бедный медведь со страху одним прыжком развернулся и как дал стрекоча обратно, вверх по склону, только задница замелькала между деревьев. А мы рассмеялись и пошли следом, нам надо продолжать работу. Медведь был небольшой, молодой ещё, наверно, потому мы и столкнулись с ним, что он шёл и за шумом своих шагов нас не слышал. А вообще-то, если медведь услышит человека, он уходит, его и не увидишь, это Славка меня так просветил.
Буквально через день Славка опять встретил медведя, но уже без меня. Он под вечер решил сбегать на Нижнюю Тунгуску порыбачить, до неё всего километра три. Ушёл, а не прошло часа, вернулся, рассказывает:
– Иду я, значит, по профилю, ни о чём таком не думаю, а в одном месте заросли какие-то густые: и ольшанник, и пихточки молоденькие. Что-то они мне не понравились – сумрачно, дико. Я остановился и услышал какую-то возню в этих зарослях, будто кто-то продирается. Стал смотреть, вглядываться и увидел – метрах в двадцати от меня медленно так идёт огромный медведь, если ему встать на задние лапы, то я топором до его башки не дотянулся бы. Вот это влип. Но меня он вроде не видит, идёт не ко мне, а поперёк моего пути. Я, не разворачиваясь, стал пятиться потихоньку, пятиться, разворачиваться боюсь, говорят, что медведь со спины нападает, а как удалился, что медведя видно не стало, развернулся и как драпанул! Ну её к чёрту, эту рыбалку.
Посмеялись мы, и Славка с нами (теперь-то смешно, а каково тогда было?), поговорили о медведях, о разных случаях. Баек о медведях в народе ходит много, если всем верить, то в тайгу шага не шагнёшь. Виль у нас самый опытный, уже шесть лет работает в экспедиции, и ничего: жив-здоров, до сих пор медведи не съели. Он нам сказал, что нападение медведя на человека – большая редкость, он, как и всякий зверь, человека боится и, услышав, уходит. И медведица уводит своих медвежат, если почует человека, так что надо в тайге больше шуметь – это лучшая защита.
У нас в отряде есть карабин, старенький, кавалерийский, но мы его в рейсы не берём (лишний груз), а таскает его каюр, если что – пугануть косолапого, чтобы лошадей не напугал. А стрелять по медведю – лучше не стрелять, не такие уж мы охотники, можем ранить – ещё больше проблем будет.
Медведи медведями, а работа работой, если за каждым кустом медведя ждать – много не наработаешь. У нас и без медведей трудностей хватает: ежедневные маршруты по этой глухой тайге, по болотам, по марям, ежедневная и ежеминутная борьба с гнусом, к которому невозможно привыкнуть. Ближе к осени не стало жары и исчезли пауты, зато всё больше и больше становится мошки, этой мелкой твари, которая норовит залезть в любую щель: под обшлага рукавов, под воротник, в голенища сапог и разъедает тело до крови. Материмся, но терпим, раз выбрали такую работу.