Страница 3 из 21
Иван не обиделся на очередную шутку полицейского, а поднялся с колен, стряхнул снег со штанин и предложил:
– А не пойти ли нам по тем самым следам до того места, где логово крадуна нашего откроется?
– Верно говоришь, верно. Так и сделаем. То мне не впервой искать подлецов тех. Глядишь, пойдем вдвоем, да и вора вмиг найдем.
Иван уже перестал удивляться шуткам и прибауткам полицейского чина, что он считал несвойственным для их брата. Но вот тут, в Сибири, наверно, все иначе, и, как ни крути, а встречаются веселые полицейские, каковых в столицах ему знать не доводилось. Там были больше все строгие и надменные служители закона в полицейской форме и с простым народом долго не разговаривали, а тут же, надавав взашей, посылали куда следует.
Но вслух ничего не сказал, считая, что не время говорить об этом. И они тут же отправились по впечатывавшимся в снег следам с подковкой, прямиком к реке, а дальше по льду на другую сторону. И вскоре они остановились у выкопанной в береговом обрыве пещерке, заставленной досками от чьего-то забора, где через щели меж досками видны были языки пламени от зажженного костерка.
– Ты, что ли, там, Карась? – громко крикнул полицейский и шашкой ткнул в одну из досок. – Не устал награбленное-то на себе переть? Давай выходи, пока я добрый…
– Ты что ли, Петрович? – послышался сиплый, явно простуженный голос из пещеры. – Лучше вы к нам, чем я к вам. То всегда успеется…
– Да ты, Карась, твою мать и всю ее родню, хоть знаешь, чей лабаз грабанул?
– А зачем мне знать? Вот ты мне, глядишь, все и выскажешь… Верно говорю?
– Так то ж самого купца Селиванова! Или думаешь, он тебя в совестной суд пригласит? Не дождешься. Вокруг него такие ухари хаживают, они тебя, и глазом моргнуть не успеешь, до ближайшей проруби доволокут, и моли бога, чтоб крестное знамение дали на себя наложить, а там поплывешь подо льдом не знамо куда, и никто тебя вовек не сыщет. Да, честно сказать, и искать не станут. Лучше айда со мной в участок, глядишь, так и мне, и тебе спокойней будет. И мешок с железками крадеными, что в углу припрятал, захвати с собой. Может, тогда все и обойдется. Ну, решай, я вовнутрь не полезу, не потому, что боюсь, а перепачкаться в копоти не желаю. А коль ерепениться станешь, сейчас свистну, казачки, что в дозоре, прискачут и тебя пиками достанут. Тогда поздно будет, они за магарыч точнехонько Селиванову на тебя донесут, гляди, а то пожалеешь.
Обитатель пещеры для вида поскреб затылок под шапкой и несмело шагнул наружу, привычным движением заложил руки за спину и обреченно произнес:
– Веди уж, что ли, Петрович…
Он был невысокого роста, заросший бородой по самые глаза, и лишь вызывал удивление его большой вздутый живот, неестественно выпиравший из-под овчинной шубейки.
Иван Павлович почему-то смотрел не на него, но потом, не желая тянуть время, круто развернулся и зашагал по той же тропинке обратно к противоположному берегу. Следом шел пойманный ими разбойник с закинутыми назад руками, а позади – полицейский с побрякивающими в мешке украденными железками на его широком плече. Дойдя до постоялого двора, они остановились, чтобы отдышаться, и Менделеев спросил стража порядка, по какой именно улице ему идти дальше к гимназии. Тот, отдуваясь, указал направление и добавил:
– Да нам пока что дорожка вместе лежит, а там я поверну к участку, а гимназию оттуда вы сами увидите, до нее рукой будет подать.
Прощаясь на перекрестке, Менделеев не выдержал и, отойдя чуть в сторону, спросил полицейского:
– Скажите, а за что его прозвали Карасем?
Тот в ответ расхохотался и пояснил:
– Ты его пузо видел? Оно, как и у Карася, всегда икряное. Любого вспорешь и обязательно икра найдется. Так и у этого разбойника пузо вздутое. Потому и прозвание ему такое дали. Я его уже раз пять, а то и больше ловил. Так-то он смирный. А как становится жрать нечего, то крадет для пропитания потихоньку там, где плохо лежит.
– И сейчас отпустите?
– А что с ним делать? За такие дела в тюрьму не сажают, а у нас в участке еды на него не припасено. Тем паче железки эти я сейчас обратно в лабаз снесу, так что купцу придется всего лишь замок поменять, да чего покрепче на двери повесить. А лучше будет, коль они доброго караульного сыщут, вот и все дела. Ну, прощай, господин учитель, может, и свидимся еще…
И он вместе с задержанным отправился к освещенному полицейскому участку, а Менделеев направился к зданию гимназии, видному издалека.
По дороге ему попался осанистый двухэтажный особняк в два этажа по пять окон в каждом, и лишь одно из них было освещено. Проходя мимо, он на ходу подумал, что, наверно, занимают его состоятельные люди, и не мог удержаться, чтоб не пообещать себе, если все сложится удачно, то приобрести для будущей семьи точно такой же дом. По примеру своих родителей он мечтал со временем тоже обзавестись большой семьей, чтобы в доме всегда слышались детские голоса, было бы весело и шумно. Иначе, думал он, какая же это жизнь без детей, вызывающая лишь тоску и уныние. При этом даже не подозревал, что всего лишь через год дом этот станет для него родным и близким и жена его будет рожать чуть не каждый год, а потому они вскоре обзаведутся многочисленным семейством и все желания его исполнятся.
А тот двухэтажный особняк, построенный сравнительно недавно, после большого пожара принадлежал почтенному семейству купцов Корнильевых. Правда, за последние годы они подрастеряли свой капитал, со смертью главы семейства и всем в доме управляла оставшаяся после него вдова Марфа Ивановна, в том числе немалым числом дворни под два десятка душ. То были приписные крестьяне со стекольной фабрики, большую часть которых после остановки производства она сочла за лучшее забрать в город, где они вели под ее приглядом мелкую торговлю.
Само семейство Корнильевых, не считая вышедших замуж дочек, состояло из находившихся при ней двух ее великовозрастных сыновей: Дмитрия и Якова. Причем жена первого не так давно скончалась после родов, оставив ему двух мальчиков-подростков и дочь Марию. Преждевременная смерть любимой супруги тяжело сказалась на здоровье Дмитрия Васильевича: он надолго слег, долго болел и в результате потерял память, хотя, как можно было предположить, рассудка окончательно не лишился, но вот только ни к каким торговым или коммерческим делам стал не способен. После смерти супруги он так и не женился, и его трое детей жили вместе с многочисленным семейством Корнильевых, где всеми делами управляла, несмотря на почтенный возраст, вдовствующая Марфа Ивановна.
Еще с ними проживала жена младшего сына Якова – Агриппина Степановна, вышедшая повторно замуж за младшего Якова Корнильева. А ее первый муж, сосланный в Сибирь за своеволие и дерзость, лишившийся дворянства Наум Чеглоков, благополучно скончался в одном из своих имений, едва отбыв сибирскую ссылку. Детей у них не было, и, судя по всему, появления на свет младенца после брака с Яковом тоже не предвиделось.
Глава третья
На другое утро Менделеев, встретившись с Гаревским, обменялись приветствиями, после чего последний поинтересовался у Ивана Павловича:
– Чем закончился ваш розыск? Жаль, что я в том не участвовал, хотелось бы посмотреть и поближе познакомиться с местными обычаями.
– Да ничего интересного, обычаи как везде: крадут, их ловят, а потом или отпускают, или на каторгу.
– Даже так? Но воришку-то вы, как понимаю, нашли? Не подозревал, что у вас имеются способности к сыску. Грязное дело, я вам доложу, водить дружбу с будушниками да урядниками. То же самое, что полового из трактира к себе в гости пригласить. Надеюсь, вы того же мнения?
– При чем тут мое мнение? Если у вас что похитят, куда обратитесь? К предводителю дворянства или к городовому?
Этот вопрос поставил Гаревского в явное замешательство, и он ответил на него довольно неопределенно:
– Смотря по обстоятельствам, а лучше всего не зевать, тогда и все на месте будет. Но меня интересует другое: где вы приобрели свои навыки в сыске?