Страница 8 из 42
— Итак, минут тридцать тому назад я встретил одного старого товарища, — начал свой рассказ Яра.
— Фамилия?
— Зачем?
— Пробью по своим каналам, что за птица.
— Не надо. Я за него ручаюсь!
— Сейчас, братец, время такое, что ни за кого ручаться нельзя!
— Согласен. Пиши.
— Я так запомню.
— Альметьев Николай… По отчеству, кажется, Петрович. Воевал, ранен…
— Это он сам тебе сказал? — как-то не по-доброму косясь, высказал преждевременные сомнения Копытцев.
— Нет.
— Тогда откуда столь исчерпывающие данные?
— Все просто… Форма, хромота… Вот я и сделал соответствующие выводы.
— Поспешно сделал — согласись… Время очень сложное! Война…
— Блин! — "взорвался" Плечов, более остальных качеств ценивший в людях постоянство, преданность и верность. — Очерствел ты, Леха, в тылу, заматерел, ожесточился до неприличия.
— Хотелось бы взглянуть на твою реакцию, господин беспечный, если б на твоем пути ежедневно встречалось столько врагов! — парировал его претензии собеседник.
— Он мой друг. Близкий. И этим все сказано, — резко отрубил Ярослав. — Ты ведь сам только что утверждал, что дружба всего дороже.
— Что ж… Не стану спорить… Давай по сути. Без воды и досужих домыслов.
— Есть! Значит, из библиотеки мы вышли вместе: я и Рыбаков. А тут, откуда ни возьмись, — Колька, староста нашей группы. Окликнул меня, обнял…
Борис тем временем скрылся в переходе, где сразу привлек внимание патруля.
— Чем?
— Не знаю. Когда я подоспел, они уже разговаривали на повышенных тонах. Естественно, пришлось заступиться… А начальник…
— Опять же — фамилия!
— Лейтенант Кияшко.
— Ты не ошибаешься?
— Нет. Хочешь, взгляни сам, — Ярослав с победным видом протянул товарищу "конфискованную ксиву".
Очи Копытцева мгновенно покинули глубокие глазницы и поперли ввысь под широкий лоб.
— Откуда это у тебя?
— Изъял…
— Опять самоуправничаешь? Ты хоть представляешь, что нас ждет, если начальство вдруг узнает об этих шалостях?
— Тридцать лет расстрела, не менее.
— Хотя… Как он себя повел, когда ты выхватывал служебное удостоверение? — вернулся к здравому смыслу Алексей Иванович.
— Ноги в руки — и убег.
— Значит, это не наш кадр… Точно…
— Вот и я пришел к такому выводу!
В тот же вечер Копытцев приехал к своему другу, как он сам не раз говаривал, в целях "маскировки", — на пироги. А на самом деле — для прояснения ситуации с двумя встреченными сегодня его агентом подозрительными лицами.
Начал с начальника патруля.
— Смотри. Человека с такой фамилией — Кияшко — в наших органах нет и никогда не было. Во всяком случае, здесь, в первопрестольной.
— Чего и следовало ожидать, — самодовольно хмыкнул Яра, отчетливо понимая, что ему в очередной раз удалось не только избежать уголовной ответственности, но и повысить стоимость своих "рыночных акций" в глазах требовательного руководства.
— А вот сомнений в подлинности удостоверения у нас поначалу не возникло, — спокойным тоном продолжил комиссар, хотя внутри (опытный психолог Плечов не мог этого не заметить) у него все бурлило от негодования. — Я уже, грешным делом, подумал, что какой-то "крот" завелся в нашей конторе… Ан нет. Собрали комиссию, выслушали мнение специалистов… Один из них, кстати, ранее уже отличившийся — при разоблачении фашистских диверсантов с фальшивыми солдатскими книжками — ну, ты должен помнить то нашумевшее дело с ржавеющими скрепками.
— Откуда? Я только из лесу вышел!
— …Обнаружил маленькую детальку, прямо указывающую на то, что документ был сделан за кордоном. Но, скорее всего, не в Германии, а за океаном — только там существует подобная технология производства красителей для полиграфических потребностей.
— Каким образом ему удалось так быстро это выяснить? — засомневался в правильности скоропалительных выводов эксперта Плечов.
— Не знаю, — красноречиво подернув плечами, признался Алексей. — Он просто соскреб краску с заглавных букв на твердой обложке и попробовал ее на вкус.
— Чертовщина какая-то, — не сдержался сексот.
— Мы… Я принял решение передать документ в его лабораторию для более тщательного исследования. Через три дня профессор обещает предоставить неоспоримые доказательства подделки.
— Что ж, будем ждать… Валяй далее, — прошипел Ярослав.
— Валяю, — улыбнулся Копытцев так, как это умел лишь он один: широко, искренне, лучезарно, солнечно. — Твой университетский друг…
— Альметьев?
— Так точно… Он оказался, по сути, нашим коллегой — диверсантом ОМСБОНа…
— Чего?
— Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД СССР, созданной при штабе партизанского движения. В ее состав вошли многие выдающиеся советские спортсмены…
— Например?
— Зачем тебе?
— Может, знаю кого…
— Чемпионы СССР по боксу Щербаков и Королев, по лыжному спорту — Кулакова, по легкой атлетике — братья Знаменские, по тяжелой — Шатов. Под общим руководством старшего майора Судоплатова.
— Опачки! Какие имена! — восторженно вырвалось у Плечова.
— А также целый батальон коминтерновцев, — проигнорировал его не в меру бурное ликование Копытцев, — костяк которого составили бойцы интернациональных бригад, сражавшиеся с фашизмом еще в Испании: болгары, немцы, австрийцы, чехи…
— Хорошенькое дельце!
— Одобряешь?
— Еще бы! С такими ребятами я сам пошел бы в огонь и в воду.
— Кстати, из нашей альма-матер…
— Имеешь в виду МГУ?
— А то что же еще! Там тоже немало народа обреталось…
— Назовите пофамильно, пожалуйста!
— Валера Москаленко с геолого-почвенного факультета.
— Не знаю такого. Каким спортом он занимался?
— Не самбо.
— Понятное дело!
— В нашей стране сей вид спорта не очень развит, но до войны он был представлен на зимних олимпийских играх в качестве демонстрационного. На Западе это называется состязания или, если хочешь, гонки военных патрулей. Когда спортсмены-лыжники соревнуются не только в скорости, но и в меткости стрельбы.
— Извращение какое-то…
— Однако я продолжу с твоего разрешения…
— Давай!
— Женя Ануфриев[1] с философского…
— Тоже не помню, — горестно вздохнул Яра. — Может, с головой что-то не так? Раньше проблем с памятью у меня не наблюдалось…
— В сорок первом он только закончил школу и стал посещать рабфак. А вот сдать вступительные экзамены не успел: отправился добровольцем на фронт, — пояснил Алексей.
— Теперь ясно.
— Между прочим, твой друг успел отличиться. В бою под деревней Хлуднево, где 27 наших ребят осуществили героическую атаку на моторизованную колонну врага из нескольких танков и четырех сотен пехотинцев. За это по горячим следам был удостоен ордена Красного Знамени, — торжественным тоном объявил Алексей.
— Вот видишь. Не зря я за него ручался! — обрадовался Ярослав.
— Согласен. В том бою Николай был тяжело ранен в ногу, но ампутировать конечность не позволил и, как ни странно, выкарабкался. Сейчас снова просится на фронт, подает один рапорт за другим.
— Ничего, если я приглашу его в гости?
— Ничего. Когда ты собираешься это сделать?
— Не далее, как завтра. В такое же время.
— Надеюсь, что и я найду возможность присоединиться к вам, — хитро прищурившись, прошептал комиссар, поднимаясь с оставшегося в наследство от Фролушкина широкого старинного кресла, наконец-то нашедшего свое постоянное место в углу кухни (бедная Ольга долго мучалась, не зная, куда его приткнуть). После чего как бы невзначай добавил: — Ну, какие выводы из сегодняшней беседы ты сделал?
— Кто-то следит за каждым моим шагом в Москве, — задумчиво бросил Плечов, вставая с обычной, но очень любимой табуретки собственной работы ("два дня строгал!"). — И это наверняка связано с предстоящим делом, о сути которого мне неизвестно ровным счетом ничего.
1
Упомянутый Евгений Александрович Ануфриев позже вырастет в знаменитого советского философа, заслуженного деятеля науки РСФСР, заслуженного профессора Московского университета. — С. Б.