Страница 4 из 5
Я не терял времени. Не целясь, я выпустил обойму в образовавшуюся брешь, потом быстро перезарядил табельное. Из коридора послышался хор тяжелых шагов, уходящих к ближайшей переборке. С этого момента действовать нужно было быстро, так как оцепление, дежурившее на лестнице, не стало бы разбираться в сути вещей. И была максимальная вероятность, что эти ребята тоже начнут в нас стрелять.
— Трое. Стой здесь! — я переступил через тело и занял позицию у проёма, нацелившись в сторону отборного мата.
Сразу высовываться из укрытия было бы самоубийством, так что я снял фуражку и изо всех сил бросил её в проём. Как и предполагалось, фуражка пришла в негодность до момента касания с поверхностью пола. В этот же момент я выглянул из проёма и, увидев оттопыренный локоть, показывающийся из-за бетонной переборки, пустил туда три пули. В локоть попала одна, но её хватило для того, чтобы противник с криком вернулся в укрытие. Ситуация улучшалась с каждой секундой.
— Туда, — я указал помощнику на противоположную переборку и тихо добавил: — Громко!
Ещё один магазин пошёл на огонь на подавление. Я выстрелил дважды, взял паузу, потом выстрелил ещё раз в тот момент, когда полковник вынырнул из-за переборки. К сожалению, лицо полковника сохранило природное количество отверстий, однако я добился цели. Теперь противник боялся меня немного больше. Сделав ещё пару выстрелов, я достал запасной магазин и жестом скомандовал помощнику выдвигаться.
Он побежал, а я перестал стрелять. И это возымело тот эффект, которого я ожидал. Как только шаги стихли, один из оставшихся охранников подумал, что мы оба отступили, и выглянул, чтобы проверить свои догадки. Выглянул он больше, чем надо было, и за это был незамедлительно наказан тремя пулями в грудь. Оторопев, он грузно рухнул на пол, уменьшая эффективность стрельбы противника.
Я засунул в пистолет последний магазин; мой помощник вёл ожесточенную перестрелку. По звукам я понял, что со стороны противника был всего один пистолет, видимо, второе тело из охраны было серьёзно ранено. Это в разы облегчало задачу.
— Стоп! — гаркнул я, и помощник сразу же подчинился.
Выждав, пока стрельба стихнет, я осторожно высунулся из-за укрытия. В меня не стреляли, и это уже было прекрасно. Пользуясь моментом, я подбежал к переборке, из-за которой вёлся обстрел, и на секунду встретился взглядом с Раулем, который стоял за укрытием в противоположном углу. Переглядывались мы не долго: я рефлекторно всадил в недавнего знакомого четыре пули. Тот сполз по стене, плюясь кровью.
Как и предполагалось, для полковника это стало полнейшей неожиданностью. Он удивился, испугался и совершил ошибку, выдвинув оружие из-за переборки дальше, чем надо бы. Здесь опять сработали мои инстинкты: резким движением я ухватился за пистолет, и, прыгнув под ним, оказался по ту сторону переборки. В этот момент полковник осознал безвыходность положения и попытался ударить меня ногой в живот, но не успел — пуля прошла навылет…
— Стоять! Не двигаться! Что здесь происходит? — через мгновение в поле зрения появился сержант с взведённым автоматом и пятком бравых товарищей.
— Разоблачение заговора в высших эшелонах власти! — я встал по стойке смирно. — Доложите об инциденте в штаб немедленно! И мне нужно выпить.
— При всём уважении, никак нельзя, сэр! У меня приказ: никого не выпускать!
— Да, я в курсе, я его отдал. А теперь марш работать! Или вы хотите под трибунал?! — я грозно взглянул на оцепление, и жестом поманил за собой помощника.
Мы с помощником стояли на балконе отеля, попивая холодный «Сингани» из гранёных стаканов и закусывая разнообразными колбасами. Под нами двигался город: люди струйками переходили с одной улицы на другую, потоки автомобилей ветвились и сливались в единую сеть, а над ними молчаливо громоздились силуэты домов, гордые в своей фундаментальности. Город жил, несмотря на войну. Несмотря на смерти семи человек за одно утро. Несмотря ни на что.
— Так убийцами были те четверо? — мой помощник облокотился на перила.
— Нет, там немного другое, — я нравоучительно поднял руку с куском колбасы. — Рауль испугался трибунала и вместе с охранкой пришил генералову жену, а полковнику сказал, что это был я. А полковник и так был обо мне не лучшего мнения. Рауль просто захотел избавиться от меня, потому что он не уследил за здоровьем генерала, а это на расстрел тянет. А я — единственный в округе, который может что-то кому-то доложить. Как-то так.
— Тогда Сафрон убил? — помощник по щенячьи ждал одобрения.
— Ты идиот, если так подумал. Серьёзно. Я под присягой это могу сказать, если хочешь. Сафрон — один из самых мужественных людей, если я всё правильно понял в этой истории.
— Тогда кто убийца? — мой помощник недоуменно уставился на мой стакан.
— Это суицид. Почему? Представь: ты перехватываешь важное сообщение, где говорят, что тебя скоро убьют. Но ты ничего не можешь предпринять, так как если ты всё-таки что-то сделаешь, то убийца поймёт, что ты умеешь перехватывать его письма. А это приведёт к ужасным последствиям. И тебе остается только принять неизбежное. Знаешь, это расследование — тоже своеобразная форма суицида.
— Я не очень понял, товарищ комиссар, — помощник залпом опустошил стакан.
— К слову, сколько времени? — я последовал его примеру.
— Ровно одиннадцать, а что?
— Сейчас ты всё поймёшь, мой друг.
И ядерная ракета, прочертив в небе длинный след, обрушилась на город, превращая всё сущее в пепел…
Александра СИТЛЕВА
ОРФЕЙ ПОГИБ В НЬЮ-ЙОРКЕ, ЕГО МОГИЛА — БЕТОН
Жить — это уникальный шанс.
— … И почему же я не могу выйти?
— Вы нарушаете закон!
Больше всего я не люблю, когда по утрам дом наполняется криками, но так повелось — и я всё ещё не привык. Последнее время слишком часто первые лучи солнца опережаются первыми свирепыми возгласами.
— Да? И какой же такой закон?
Я вышел посмотреть на сегодняшних нарушителей моего равновесия и воров моего прекрасного уютного сна: оказывается, они опять идентичны предыдущим: такие же смешные шапочки на всё лицо, странные белые мешки вместо одежды. Что им нужно, чего они требуют столь назойливо, даже агрессивно?
Послышался топот — мой друг тоже проснулся; его близость я ощутил по раздавшемуся зловонному душку, вечно его сопровождавшего, несмываемого даже самыми изысканными шампунями. Он уселся рядом, уставившись на пришедших. Те, в свою очередь, тоже ощутили этот отвратительный аромат, переключив своё внимание на нас.
— Паспорта на них, пожалуйста, — сказала одна из.., вытаскивая из мешка на своём теле квадратный предмет и тыкая им в нас. Мой друг, горло которого сразу же задрожало в выражении непримиримой злобы, выдвинулся, закрывая меня своим большим и могучим телом.
— Крайне прошу покинуть мой дом, иначе я буду вынужден вызвать полицию!
— Вызывайте, и, если окажется, что у них нет документов, на вас будет ещё одно нарушение.
— Вам самим не стыдно за себя? Думаете, это останется безнаказанным? Я не знал, о чём они говорят, но, по совпадению с тем, как человек начал двигать своей чёрной штучкой, мне вдруг сильно захотелось броситься на неё и съесть, однако я смиренно выжидал, когда человек освободится и сервирует мне отвратительные сухие комочки.
Но вот, из угла донёсся знакомый плач — так я определял для себя этот ни на что не похожий, одновременно приятный и неприятный звук, — и я бросился к нему. Я любил этого человека, хоть и приходил он слишком редко и ничего мне не приносил, любил его и никогда не забывал.
Сегодня он выглядел иначе: весь сияющий так ярко, что я не мог смотреть на него пристально, и я опустил голову. Тогда он склонился и взял меня, как мать, которую я не помню, но помню её запах и тепло, он взял и поднял меня. Я остолбенел, конечности мои не двигались, но мне было невероятно спокойно, и я забыл обо всём, меня укачивало на волнах блаженства — я оказался нигде и везде. Я спросил его неведомое мне, не произнося ни слова: