Страница 6 из 94
В своей работе «Относительно практики» Мао Цзэ-дун дал очень глубокий анализ соотношения «непосредственного» и «косвенного» опыта в процессе познания действительности: «...знания человека складываются из двух частей — данных непосредственного опыта и данных косвенного опыта. Вместе с тем то, что для меня является косвенным опытом, для других остается непосредственным опытом. Следовательно, если взять знания в целом, то никакие знания не могут быть оторваны от непосредственного опыта. Источник всех знаний лежит в ощущениях, получаемых органами чувств человека из объективно существующего внешнего мира...».
Когда мы изучаем какую-либо науку, предлагающую нам итоги познания действительности в форме понятий, мы приобретаем «косвенный» опыт. Для проверки или закрепления знания мы можем прибегнуть и к непосредственному опыту, но это будет иметь лишь вспомогательное, облегчающее значение. Для восприятия научной истины человек не нуждается в чувственно-наглядном соприкосновении со всей совокупностью отдельных явлений, обобщенных уже для нас ученым. Косвенный опыт я воспринимаю уже, так сказать, обработанным, осмысленным, обобщенным, вместе с теми или иными выводами.
Таким образом, при косвенном опыте, в принципе говоря, минуется ступень «чувственного познания», как ее называет Мао Цзэ-дун. Сам характер научного мышления предполагает способность к движению разума в абстракциях, в отвлеченностях общих понятий. Поэтому, приобретя с помощью науки косвенный опыт, человек осваивает, так сказать, уже готовые результаты. Правда, здесь и лежит опасность так называемых «книжных» знаний, без которых не может существовать ни один человек, желающий знать что-либо в действительности, но которые, не будучи оплодотворенными живым и непосредственным опытом, добываемым в практике, могут дать только чисто «теоретическое» обогащение человеческому уму. Наука вне практики мертва, ученый вне практики не более, как «книжный червь», в лучшем случае «ходячая энциклопедия», кладезь готовых истин, иначе — начетчик и схоласт.
Итак, когда я черпаю в научном труде какие-то новые для себя истины, я миную чувственную ступень познания. Теоретическое познание обладает несомненным достоинством всеобщности, хотя и не имеет достоинства непосредственной действительности. Теоретическая механика, бесспорно, дает человеку бесконечно более глубокое познание физических законов, чем то, которое он может почерпнуть лишь в своем непосредственном опыте обращения с конкретными предметами, но в научной абстракции математических формул тускнеет непосредственно чувственное ощущение единичных явлений.
Образная форма обобщения действительности очень специфична по сравнению с научным обобщением в понятии.
В ощущении, в непосредственном опыте человек всегда соприкасается только с единичными явлениями самой реальной действительности. Нельзя чувственно воспринять яблоко вообще, понятие яблока, можно вывести это понятие из ряда конкретных восприятий отдельных яблок.
Искусство, создавая образ, то есть воплощая результаты познания в конкретно-чувственной форме, сообщает общему форму единичного, того, что может быть предметом непосредственного чувственного восприятия. Восприятие произведения искусства всегда предполагает чувственную ступень познания. Познанное приобретает облик объекта познания, обобщенное — вид единичного явления.
Мы указывали, что результаты науки принимаются изучающим эту науку человеком как косвенный для него опыт. Разумеется, и научное понятие может быть воспринято лишь через посредство ощущений. Геометрическая теорема должна быть прочитана глазами или по крайней мере выслушана. Но в данном случае и глаз и ухо воспринимают не единичные явления — источник математического обобщения, — а уже самое научное обобщение, выраженное словесно.
Геометрия, оперирующая линиями, поверхностями, геометрическими фигурами, отвлекается от единичных явлений; она «даёт свои законы, абстрагируясь от конкретных предметов, рассматривая предметы, как тела, лишённые конкретности, и определяя отношения между ними не как конкретные отношения таких-то конкретных предметов, а как отношения тел вообще, лишённые всякой конкретности».
В отличие от науки, искусство никогда не абстрагируется от конкретных предметов, а наоборот, все воплощает в форме единичных явлений, то есть в буквальном смысле слова «воплощает» идею в плоти реальных предметов. Самые отвлеченные и всеобщие идеи художник способен воплощать лишь с помощью изображения тех или иных конкретных явлений. Идея материнства содержится в образе Сикстинской мадонны Рафаэля, идея патриотического самопожертвования — в облике трех братьев Горациев (картина Давида), идея советского гуманизма — в фигуре советского воина, бережно держащего на руках ребенка (скульптура Вучетича), и т. д. Произведение искусства всегда выступает как предмет непосредственного, эмоционального, чувственного восприятия. Художник как бы возвращает обобщение в мир реально существующих предметов и явлений объективной действительности.
Разумеется, однако, и произведение искусства для всякого, его воспринимающего, в действительности есть предмет косвенного опыта. Так — по существу, но по форме искусство предлагает результаты познания в виде непосредственно, чувственно воспринимаемых явлений. Наиболее очевидно это в кино, театре и в изобразительном искусстве, где результат познания, обобщения выражается через конкретное изображение данного предмета, данного явления. Картина дает нам, хотя, разумеется, и в преобразованной форме, зрелище того, что мы могли бы увидеть и в самой действительности. Я вижу, как везут боярыню Морозову по старинной московской улочке. Вижу, как готовится купеческая семья встретить жениха-майора, вижу, как суетятся грачи на еще по-зимнему голом дереве, и т. д.
Мое восприятие здесь есть восприятие единичных явлений, хотя и воспроизведенных мастерством живописца, это — восприятие того, что является в жизни предметом непосредственного опыта, начинающегося с чувственного познания предмета.
Художественный образ обладает, иными словами, достоинством непосредственности. В реалистическом искусстве нет опасности ухода в сухую абстракцию, не наполненную живым содержанием; ибо реалистический образ есть конкретное единство общего и единичного, результат одновременно и абстрагирующей силы человеческого разума и непосредственно чувственного восприятия отдельного. В этом одна из исходных точек уяснения проблемы мастерства. Идея художника и возникает и реализуется в неразрывной связи с ее образной формой, с ее, иными словами, воплощением в единичном. Но об этом — впоследствии. Пока обратимся к дальнейшему анализу интересующей нас проблемы.
В «Допросе коммунистов» Б. Иогансона все последовательно индивидуализировано, но каждый персонаж картины — не только данное лицо, он несет в себе «олицетворение» характерных черт множества людей. Сила и глубина обобщения в художественном произведении не только не противоречит индивидуализации, но, наоборот, истинное богатство и глубину образ приобретает только при наиболее яркой убедительности единичного.
Б. Иогансон. Допрос коммунистов.
В конце двадцатых — начале тридцатых годов «теоретики» РАПХ под флагом борьбы «за диалектический метод в живописи» требовали от мастеров искусства отвлечения от всех неповторимо индивидуальных черт наблюдаемой натуры. Это на практике приводило к грубой схематизации и уводило художников от подлинно глубокого и правдивого отражения жизни.
В искусстве общее становится подлинно убедительным, когда оно непосредственно обнаруживается в облике характерного единичного факта. Определенное типичное умонастроение раскрывается с помощью передачи душевного состояния данного лица. Так, мужество и преданность делу народа, характерные для русских революционеров, воплощены Репиным в изображении гневно-презрительного отказа обреченного на казнь революционера от церковного «утешения».