Варяжский сокол

Карочей не стал выбрасывать на стол все свои фишки, игра предполагалась затяжной, ставки были слишком высоки, и сейчас он с интересом ждал, как будет оправдываться хитрый кудесник. Конечно, кудесник мог заявить, что пятнадцатилетний Трасик уже успел стать ближником Макоши, но это был бы слишком опрометчивый ход. И, видимо, поэтому Гордон выбрал более мягкий способ защиты.

– Меня ввели в заблуждение, – хрипло сказал он, откинувшись на спинку деревянного кресла. – Она сказала мне, что мальчику уже исполнилось восемнадцать лет и он прошел все положенные испытания.

– Ты имеешь в виду его мать Синильду?

– Да. Она была ведуньей Макоши высокого ранга посвящения и теткой великого князя Свентислава. Именно поэтому я поручился за нее перед тогдашним кудесником и волхвами.

– И теперь волхвы напомнили тебе об этом поручительстве?

– Да, – скрипнул зубами Гордон. – Я вынужден был назначить время. Суд на Калиновом мосту состоится через седмицу.

– Время у нас еще есть, – утешил кудесника Карочей. – А за что Синильда так ненавидела князя Драговита?

– Она его любила! – неожиданно вырвалось у Гордона. – Это была безумная и противоестественная страсть, переросшая в неистовую ненависть. Я слишком поздно догадался об этом.

Карочей кудеснику не поверил. Все этот человек знал и, вероятно, подсыпал соль на сердечные раны вдовствующей княгини, пока не довел ее до исступления. И первой жертвой этой мстительной и жадной до мужских ласк колдуньи стал ее сын Трасик.

– Я тебе сочувствую, уважаемый Гордон, но согласись, за ошибки надо платить, тем более за такие губительные, как твоя. Я уже назвал цену.

– Как я могу быть в тебе уверен? – глухо проговорил кудесник.

– Полноте, уважаемый. Какая тебе нужна еще уверенность? Ты один из владык этого города и этой земли, а я здесь только гость. Уж это скорее я должен требовать у тебя какое-то обеспечение собственной безопасности. Но я благоразумен сам и верю в благоразумие других людей.

– Хорошо, – злобно выдохнул Гордон. – Не забудь только боготура Осташа.

– О, – протянул Карочей, – это обойдется тебе в лишнюю тысячу денариев. Пойми меня правильно, уважаемый Гордон, я ведь не сам буду убивать этих людей. А наемники – люди суеверные. Шутка сказать – Велесов ближник. Ты же знаешь, как мстят за убийство боготуров.

– Я бы нанял убийц значительно дешевле, – прошипел кудесник загнанным в угол гадом.

– А потом эти убийцы стали бы полоскать твое почти священное имя по всем кабакам Волыни и ближайших городов. Тебе нужны неприятности, уважаемый Гордон?

– А чье имя будут полоскать в твоем случае?

– Разумеется, мое, – усмехнулся Карочей. – Через седмицу после того, как я покину ваш славный город, ты, уважаемый Гордон, сможешь во всеуслышанье объявить меня убийцей. Я даже готов тебе оставить десяток свидетелей, которые подтвердят мою вину пред ликом любых богов.

– Я принимаю твои условия, иудей.

– Я предпочитаю, чтобы меня называли ганом, но это несущественно. Шесть тысяч денариев с тебя, уважаемый Гордон.

– Ты уверен, что сумеешь унести их на себе?

– Эти деньги, кудесник, ты доставишь сегодня ночью в дом рабби Зиновия. Я предупрежу старика, а то при виде такой суммы его, чего доброго, хватит удар.

– Боюсь, что он этой суммы даже не заметит, – криво усмехнулся кудесник.

Однако Гордон ошибся, рабби Зиновий не только заметил привезенный в его дом незнакомыми людьми среди ночи сундук с серебряными монетами, но и высказал в этой связи ряд нелицеприятных замечаний по адресу изворотливого гана, навестившего его поутру.

– Мы же договорились, что ты забудешь мое имя, ган Карочей.

– К сожалению, рабби, твое имя очень хорошо известно кудеснику Гордону и за твоим домом установлена слежка.

– Это его серебро?

– Да. Уважаемый Гордон оказался очень щедрым человеком, – усмехнулся Карочей, присаживаясь к столу.

– Это потому, что тебе его деньги не тратить, уважаемый ган. Тебя убьют сразу, как только ты устранишь мешающих кудеснику людей, а я вынужден буду вернуть Гордону денарии, чтобы не портить отношения с влиятельным человеком.

– Выходит, кудесник Гордон человек не только щедрый, но и коварный. Спасибо за предупреждение, рабби, я его учту. Кстати, ты не знаешь, уважаемый, что связывает кудесника Чернобога с благочестивым христианином Гийомом Саксом?

Рабби Зиновий довольно долго и с интересом разглядывал степного гана, наконец его тонкие губы расплылись в улыбке:

– А ты умнее, чем я полагал, Карочей. Недаром же к тебе так благоволит бек Ицхак.

– Ты не ответил на мой вопрос, уважаемый.

– Я думаю, что ты уже и сам обо всем догадался, ган. Именно Гийом Сакс убьет тебя, когда ты завершишь здесь свои скорбные и кровавые дела.

– И давно кудесник работает на Людовика Тевтона?

– Думаю, что он работал еще на великого Карла.

– Надо отдать должное христианам, они умеют обделывать свои дела, – усмехнулся Карочей.

– Я не вмешивался в это дело, поскольку выгода Тевтона – это наша выгода.

– Я понимаю тебя, рабби Зиновий, но мне польза кагана ближе выгоды сына императора. Хазарским купцам нужен порт в Варяжском море, почему бы этим портом не стать Микельбору?

– Вряд ли с этим согласится каган Славомир и его неспокойные руги.

– А мы не будем об этом говорить ни императору Людовику Благочестивому, ни его сыну, ни кагану ругов. В Микельбор будут плавать исключительно славянские купцы. А князь Трасик сможет даже показательно разорвать свои отношения с Тевтоном и тем самым заслужить доверие Славомира.

– Боюсь, что Трасику это сделать не позволит кудесник Гордон, – покачал головой Зиновий.

– А разве кудесник вечен? Капля яда в бокал, и все будет кончено.

– А где ты найдешь надежный яд, ган?

– Его дашь мне ты, рабби. Это тот самый яд, который ты приготовил для меня.

Уважаемый Зиновий рассмеялся, смех можно было счесть добродушным, если бы не маленькие и абсолютно серьезные глазки иудея, которые сверлили лоб скифа, силясь проникнуть в его потаенные мысли.

– Ты не мог бы оказать мне услугу, рабби? – улыбнулся Карочей. – Не хочется тащить сундук с серебром через чужие земли. Пара строк с указанием суммы и твоей подписью для одного из хазарских купцов, и все мои трудности будут разрешены. Да, чуть не забыл, тысячу сто денариев ты передашь Витовту, он зайдет за ними в полдень, а остальные в полном твоем распоряжении.

Рабби Зиновий открыл конторку и с усмешкой взялся за гусиное перо. Карочей с интересом следил, как быстро бежит это перо по пергаменту. Сам он писать не умел, но в цифрах кое-как разбирался.

– А почему же всего четыре тысячи, рабби? – удивленно спросил он, пробежав глазами послание.

– А как же моя прибыль, уважаемый ган? – развел руками Зиновий. – Всякий труд должен быть оплачен.

Карочей не стал спорить. В конце концов, должен же и рабби что-то заработать на этом славном деле, тем более что он честно поделился с заезжим скифом сведениями, собранными в Волыни. Что же касается суммы в четыре тысячи денариев, то это вполне приличная плата за те усилия, которые Карочей предпринимал во славу кагана и к пользе хазарских купцов. Впрочем, с купцов ган еще собирался содрать изрядную толику за удобный порт в Варяжском море, преподнесенный им на блюде. Все-таки не зря он напросился в компаньоны к Ицхаку Жучину, ибо путешествие в дальние страны бывает порой куда прибыльней для расторопного человека, чем грабеж ближайших соседей. А чем еще, кроме набегов, может добывать средства к существованию степной ган, не получивший в наследство от отца ничего, кроме меча и тощей клячи? Ну, разве что умом. А вот как раз с мозгами у ганов были большие проблемы, и Карочей после удачно проведенной сделки чувствовал себя в этом скорбном ряду счастливым исключением.

У князя Трасика имелся к гану Карочею серьезный разговор. Об этом он намекал ему на протяжении нескольких дней, но все почему-то откладывал объяснение, боясь, видимо, нарваться на решительный отпор. Разумеется, Карочей уже давно догадался, о чем пойдет речь, и удивлялся мягкотелости великого князя, который медлил в столь серьезном и опасном для него деле. С таким характером князю нелегко будет усидеть на великом столе. Видимо, все эти годы Трасика подпирали мать, княгиня Синильда, и кудесник Гордон. Одну опору он уже потерял, а скоро ему предстояло утратить и вторую. Со стороны гана Карочея было бы слишком жестоко бросить ободритского князя на произвол судьбы в бушующем море житейских и государственных проблем. Дабы облегчить Трасику задачу, он сам завел разговор на интересующую обоих тему. И князь, и ган опасались чужих ушей, а потому разговор вели в беседке, расположенной на берегу чудесного искусственного пруда, в котором как раз сейчас резвились два белых лебедя. От дома князя собеседников отделяли заросли, однако не настолько густые, чтобы там могли с удобствами разместиться чужие уши.