Страница 2 из 3
– Морского царя дочь!… ах, красавица!… – восклицает, рот разинув и взгляда своего оторвать от неё не может. А местные только посмеиваются, уж они-то знают кто Юленька такая на самом деле, ведь на их глазах выросла.
2
Но вот как-то под вечер в их деревушку, по недоразумению, иль по оплошности заехал, а скорей всего приволокли, принц тамошнего королевства. А недоразумение вышло такое, в дороге у кареты, в которой везли принца, сломалась ось, колесо возьми да и отвались, а чтоб починить его непременно требовался кузнец. А таковой имелся только в той деревне, где жила Юленька. Ну что поделать, карету надо доставлять туда, а ведь она очень тяжёлая, вся в убранстве да увесистых вензелях. Принца, для облегчения веса кареты, конечно, попросили покинуть оную и поехать дальше верхом на лошади. Однако ехать на лошади принц отказался, а скорее всего, просто не мог, и на то были веские причины.
А заключались они в том, что принц этот, был известный увалень, веса необъятного, да к тому же ещё и лентяй, вот потому-то вылезти из кареты он и не захотел. Тогда лакеи к тому боку кареты, где была сломана ось привязали большую орясину, и потащили её в деревню волоком, а принц так и остался сидеть внутри. Еле-еле, с большими трудностями, но к вечеру карету доставили в деревню. И даже сразу кузнеца нашли. Однако принц выходить наружу так и не собирался, сидит там упёрся и ни в какую. Но чинить-то карету надо, а для этого она должна быть пустой. Вот тут-то вся сопровождавшая принца свита и стала его выманивать, упрашивать под разными предлогами, вылезти наружу.
– Ваше высочество, а там море есть,… пойдемте, прогуляемся по бережку,… посмотрите, какой закат начинается,… какие там краски… какой вид открывается… – канючат лакеи, умоляют его выйти, уговаривают.
– Краски,… а что краски?… – перебил их принц, и слова вставить не даёт, – а их съесть можно?… они что съедобные,… а я проголодался, есть хочу,… а вы мне краски тычете… – капризничает он и кривиться.
– Это верно ваше величество,… краски не едят,… но зато, там рыбка имеется… – раболепно отвечает ему свита.
– Рыбка и краски!… ну что же, вместе это уже интересно,… пойду-ка я, пожалуй, посмотрю… – оживился принц и стал быстрей выбираться из кареты. Уж так на него подействовало словосочетание, «рыба и краски». При этих словах он сразу вспомнил о натюрмортах с форелью, которые предлагал ему написать его учитель рисования, придворный художник.
И вот тут надо пояснить, что у принца помимо тяги к обжорству была ещё одна страсть, он с детства любил рисовать. И какая из этих двух ипостасей его больше привлекала, он и сам до сих пор не мог разобраться. Иной раз, занимаясь живописью, принц забывал про еду. Однако когда эти два понятия сливались вместе, он приходил в восторг. Уж так он обожал и то, и другое. Придворный художник научил его практически в совершенстве владеть кистью, и принц бывало, с упоением писал натюрморты, в коих присутствовали различного рода продукты питания. И это сближало его с учителем, ведь тот тоже любил поесть и тоже страдал от своей полноты. Уж больно она им обоим мешала. Вот и сейчас принц, еле выбравшись из кареты, вздыхая и ухая, явно чувствуя дискомфорт, тяжело ступая, направился к берегу посмотреть на свежие уловы рыбки.
Кстати, надо сказать, что ко всем странностям, какие были у принца, добавлялось ещё и его имя. А звали его Филипп. Казалось бы, ничего особенного, имя как имя, но уж больно оно намекало на его сходство с филином. Ведь принц при ходьбе, переваливаясь с ноги на ногу, также громко ухал и фырчал. Более того, у него были такие же большие и выразительные глаза. И наконец, любимой повадкой принца было питаться по ночам словно филин. Он и теперь, выйдя на бережок, больше думал о еде, нежели о красках уходящего дня. Филиппа больше интересовал улов рыбаков, которые разгружали свои лодки, чем зарево заката.
Разумеется, среди тех рыбаков была и Юля. Они с отцом тоже недавно вернулись и даже уже успели разгрузить улов. И сейчас Юленька, перекинув через плечо часть снастей, статно выпрямившись, словно античная богиня, шествовала по прибрежному песку в лучах заходящего солнца. Сквозь тонкое ситцевое платьице просвечивалась её идеальная, стройная фигура. Выгоревшие на солнце светлые волосы распались по её загорелым плечам, глаза светились лазурью моря, радостная улыбка, довольного уловом рыбака, гуляла на её устах. От неё веяло свежестью морского бриза и мягкой теплотой убегающих вдаль волн.
И надо же такому быть, именно в этот самый момент она попалась на глаза еле бредущему по берегу принцу Филиппу. Увидев её он просто остолбенел, дыхание перехватило, глаза и без того выпученные вообще вылезли из орбит, а рот открылся шире, чем пасть у зевающего бегемота. Ну а Юля, как шла мимо, так и прошла, даже слова не сказала. Лишь слегка рассмеялась, мельком взглянув на стоящего у неё на пути странно одетого толстяка. Это уже потом, чуть позже, придя домой, она от матери узнала, что к ним в деревню приехал важный вельможа. Тут-то Юля и поняла, что это за толстяк повстречался ей на берегу. Такое открытие рассмешило её больше прежнего. Она и представить себе не могла, что принцы могут быть такими упитанными и выглядеть так потешно.
Филипп же тем временем там, на берегу, погрузился в полный ступор, ведь никого прекрасней в своей жизни он раньше не встречал. Нет, ну конечно до этого случая он видел женщин, но только во время прогулок, и то мимолётом, из окна своей кареты, да ещё и во дворце ему попадались. Ну, тех женщин, которых он видел на прогулках, тех вообще плохо замечал, так как в дороге ему вечно хотелось есть. Во дворце же женщины ходили в пышных кринолинах, с набелёнными лицами и на голове носили большие, напудренные парики. А потому, не вызывали у принца ни малейшего интереса, на его вкус они были попросту неаппетитны. И для него увидеть Юлю во всей её природной красоте, на фоне моря, в лучах заходящего солнца, было подобно грому среди ясного неба. Да почти так оно и было, гром грянул, сердце его дрогнуло и затрепетало. Впервые в жизни он ощутил эту сладкую боль, эту тревогу неведенья, и жить по-другому он теперь уже не мог. Осмысление приходило постепенно, очнувшись от первого потрясения, принц вдруг заметил, что вокруг него суетятся придворные.
– Ваше высочество, что с вами?… вы в порядке?… принц очнитесь!… – обступив его, наперебой, гомонили они.
– Тихо господа,… тихо… – собравшись с мыслями, не своим голосом, вяло произнёс принц. Но и этого хватило, чтобы все замолчали. Гримасы удивления появились на лицах придворных. Чтобы так скованно и даже жалобно приказывал их капризный принц, да такого на их служебном веку ещё никогда не было.
– Помогите мне дойти до гостиницы,… мы остаёмся здесь… – всё больше приходя в себя, уже намного уверенней потребовал Филипп. Придворные, быстро отыскав в деревни более или менее подходящую таверну со скромным чистым номером, привели туда ухающего принца. Филипп заперся в этой крохотной каморке, что так громко называлась номером, плюхнулся на кровать и горько зарыдал. Впервые в жизни принц осознал, какой же он отвратительный и уродливый. Первая встреченная им нормальная девушка, смеялась над его нелепым видом. Теперь он понимал, что все женщины в его окружении, и придворные дамы, и кухарки, и няньки, попросту врали и льстили ему. И от такого откровения принцу стало только ещё горче.
Но хуже всего ему было от ощущения внезапно нахлынувшей любви, коя охватила всё его существо до последней клеточки и жгла изнутри. И что ещё обидней, любовь эта была именно к той девушке, которая столь задорно надсмеялась над его несуразным обликом. Да уж, нет на свете ничего хуже, чем неразделённая любовь. Сердце его было разбито, безнадёжней положенья и представить себе нельзя. Прислуга попыталась достучаться до принца, но его уверенный окрик.
– Пошли вон!… надоели все!… – брошенный им через закрытую дверь, заставил придворных прекратить всякие попытки выйти с ним на контакт. Филипп лежал лицом вверх и мучаемый свалившимися на него обстоятельствами даже и не замечал той убогой обстановки, в которой он сейчас находился.