Лазарус

На полу в ванной мне казалось, что я сижу на льду своим замерзающим телом, что усугублялось моей одеждой, которая насквозь промокла от пота, когда я подтянула колени к груди и попыталась не заплакать.

Попыталась.

Прошло всего две минуты, прежде чем я превратилась в абсолютное рыдающее месиво. И примерно в это же время дверь открылась, и я услышала, как Лазарус направился ко мне.

Однако он не остановился рядом со мной, а продолжил двигаться в сторону душа, протягивая руку и включая воду. Я слышала, как наполняется вода, испытывая почти неприятное облегчение при мысли о горячей ванне, о чем угодно, лишь бы избавиться от лихорадки и озноба.

Однако, чего я не ожидала, так это того, что Лазарус вернулся ко мне, наклонился, притянул меня к себе и отнес в ванну, где опустил нас обоих в нее полностью одетыми.

— Полагаю, это решит проблему, — сказал он мне на ухо, откидываясь назад, передвигая меня так, чтобы моя спина оказалась у его груди, его рука обхватила мой живот, как якорь.

Вода была обжигающей, слишком горячей, чтобы быть комфортной для любого нормального человека, и, без озноба, я не знала, как он это переносил.

— Зачем ты это делаешь? — услышала я свой вопрос, не осознавая, что даже подумала об этом, прежде чем он сорвался с моих губ.

Позади меня его грудь расширилась, когда он сделал глубокий вдох и медленно отпустил его, его свободная рука, которая не была на моем животе, поднялась, чтобы убрать волосы за ухо.

— Ты веришь в знамения? — странно спросил он.

— Как неопалимая купина (прим.перев.: Неопали́мая купина́ — в Пятикнижии: горящий, но не сгорающий терновый куст, в котором Бог явился Моисею, пасшему овец в пустыне близ горы Синай. Когда Моисей подошёл к кусту, чтобы посмотреть, «отчего куст горит огнём, но не сгорает» (Исх. 3:2), Бог воззвал к нему из горящего куста, призвав вывести народ Израиля из Египта в Обетованную землю. В христианстве Неопалимая купина — один из ветхозаветных прообразов, указывавших на Богоматерь)? — спросила я, слегка улыбнувшись.

— Может быть, не так драматично, но в принципе да.

Серьезно?

На самом деле я не была уверена. Лично я не думала, что у меня когда-либо был такой опыт, но я знала многих людей, которые твердо верили в них. Например, когда моя подруга в старших классах обсуждала «идти до конца» со своим парнем, а затем упала и сломала ногу в трех местах только для того, чтобы узнать, что он уже переспал со всеми девушками в ее команде. Или как коллега однажды сказала мне, что она ехала поздно ночью, и перед ней выехал грузовик с кучей дорожных знаков, указывающих на пункт назначения, самый заметный из которых гласил «притормози», и она по какой-то причине прислушалась к совету, прежде чем грузовик свернул и внезапно темная фигура перебежала дорогу, и, если бы она не притормозила, она, вероятно, сбила бы его и убила.

Так что, возможно, там были какие-то знаки.

Для других людей.

— Наверное, — сказала я, пожимая плечами.

— Ты верующая? Ну или по крайней мере тебя воспитывали в ней?

— В детстве я ходила в воскресную школу, — призналась я, опустив тот факт, что я потеряла свою веру где-то в средней школе и так и не вернула ее.

— Ты помнишь, кем был Лазарь? — спросил он, заставляя меня потратить минуту, чтобы попытаться вспомнить это имя.

— Человек, которого Иисус воскресил из мертвых, — предположила я, примерно на девяносто процентов уверенная, что это было правильно.

— Ммм, — пробормотал он, его пальцы больше не заправляли мои волосы, а двигались вверх и вниз по моей руке так, что от них было так хорошо, как не должно было быть, но было. Я почти хотела обвинить тот факт, что я просто чувствовала себя ужасно в целом и что было приятно чувствовать что-то, что не было болью или ощущением ползания. Но большая часть меня, возможно, думала, что в этом есть что-то большее. — Лазарь был последователем Иисуса, и он был болен, и его сестры послали Иисусу весточку, чтобы попытаться исцелить его. Только когда он появился, он уже умер и был в своей могиле в течение четырех дней.

Когда он заговорил об этом, зазвенели колокольчики.

Хотя я не могу понять, какое, черт возьми, это имеет отношение к знакам.

— И он воскресил его из мертвых, — сказала я, немного нетерпеливая, чтобы добраться до того, что он хотел сказать.

— Да, — согласился он, его рука скользнула вниз, его ладонь накрыла мою, его пальцы скользнули между моими пальцами и сжались. Держа меня за руку. Он держал мою чертову руку. — Есть идеи, в каком городе это было?

Город? Я едва помнила основные детали этой истории, не говоря уже о таких незначительных вещах, как город.

Когда я покачала головой, его рука слегка сжала мою.

— Бетания (прим.перев.: Бетания или то, что в местном масштабе известно как Аль-Эйзария или аль-Азария («место Лазаря»), является городом на Западном берегу. Имя Аль-Эйзария относится к новозаветной фигуре Лазаря из Вифании, который, согласно Евангелию от Иоанна, был воскрешен из мертвых Иисусом. Традиционное место чуда, Могила Лазаря, в городе является местом паломничества).

Я почувствовала, как мой желудок странно сжался от этого, от странного совпадения, которое, ну, может быть, можно было бы рассматривать как знак для того, кто твердо в них верил. Даже находясь в некотором замешательстве, это казалось в некотором смысле довольно поэтичным.

Но если у него, возможно, были какие-то психопатические убеждения, что это означало, что мы были… обречены или что-то в этом роде…

— Я не слишком религиозен, и эта часть моего обучения в детстве вернулась ко мне, когда я увидел твое удостоверение личности. Если я и сомневался в том, чтобы попытаться помочь тебе, я думаю, что все сомнения исчезли прямо тогда.

Ладно, значит, это было не совсем странно.

Это было на грани странного, но, возможно, если бы я больше верила в знаки, я бы увидела это точно так же как и он.

— Бетания была городом, куда приходили больные, чтобы исцелиться, — добавил он, заставляя мой живот снова сжаться, возможно, понимая немного больше, почему это можно рассматривать как знак. — Я чертовски уверен, что был болен. И я бы продолжал быть таким.

— Так ты… восстал из мертвых? — спросила я, желая посмотреть, как он относится к этому.

— И да, и нет, — ответил он, кивнув.

— Не хочешь поподробнее рассказать об этом?

— Конечно. Но не сейчас. Ты чувствуешь себя немного лучше? — спросил он, его теплое дыхание коснулось моих волос.

Мне стало лучше. Я чувствовала себя не очень хорошо — отнюдь. Но я не дрожала, и горячая вода немного ослабила боль в мышцах, ровно настолько, чтобы сделать ее более терпимой.

— Я думаю, что с этого момента я буду просто жить в ванне, — сказала я.

— Как давно ты употребляешь? — спросил он, заставив мое тело инстинктивно подпрыгнуть.

Я не говорила об употреблении.

У меня не было друзей-наркоманов.

У меня не было семьи, которой было бы не наплевать на мою зависимость.

Я функционировала.

Я ходила на работу, оплачивала счета, делала все, что должна была делать, чтобы выглядеть нормальной и здоровой.

Так что никто никогда не спрашивал.

И это делало так, что мне никогда не приходилось говорить об этом вне моего собственного внутреннего монолога.

Я обнаружила, что это усугубляло ситуацию, когда мне приходилось противостоять этому таким образом. Мой живот скрутило достаточно, чтобы я всерьез задумалась, не вырвет ли меня, когда мое сердце снова набрало скорость.

Но я должна была поговорить об этом, верно?

Это было частью процесса восстановления.

Шаг первый — признать, что у тебя была проблема.

— Шесть месяцев.

— О, пф, — сказал он, и я почувствовала, как он пожал плечами подо мной. — Тогда все будет не так уж плохо, — объявил он, заставив меня задуматься, как, черт возьми, могло быть еще хуже. — Эти первые пару дней все равно будут отстойными, но у тебя не будет недель и месяцев или эмоционального дерьма, с которым нужно справиться.