Монстр

И будь я проклята, если это не было так приятно.

Но дело было не в этом.

Дело в том, что он развлекался за мой счет.

Я уже была долбаным пленником.

Это было просто… так нехорошо.

Прежде чем я обдумала это, по-настоящему, прежде чем я даже поняла, что это происходит, моя рука качнулась назад, затем метнулась вперед, приземлившись с удовлетворительным треском на его щеку.

На секунду в его глазах отразилось удивление. Затем снисходительная улыбка сменилась озорной, и я поняла, что снова облажалась.

— Нравится грубость, да? — спросил он, проводя рукой по щеке, которая была приятного красного оттенка.

— Иди трахни себя сам, — сказала я, ныряя под его руку и проносясь мимо него.

Я не успела пройти и двух футов, как он развернулся, и его рука обхватила мой живот, таща меня назад, пока я не врезалась спиной в его грудь. — Не так быстро, — сказал он, забавляясь.

— Отпусти меня, — прорычала я.

— Расскажи мне о разрушении империи Лекса, — сказал он обманчиво спокойным голосом. Как будто он почти не обращал внимания на мой гнев.

— Нет.

— Ты уверена, что хочешь, чтобы это был твой ответ? — спросил он, его свободная рука медленно начала пробегать вверх по моему бедру, опасно скользя внутрь. Вопреки себе, моя голова упала ему на грудь.

Это было во всех отношениях неправильно. Как сотня оттенков дерьма. Если бы я не собиралась в ближайшее время оказаться в городской могиле, я бы обязательно сходила по этому поводу к психиатру.

Потому что я не хотела, чтобы он останавливался. Я искренне хотела, чтобы эта рука продолжала двигаться вверх, продолжала скользить внутрь, пока не найдет то, что искала. Пока я не получу некоторое облегчение от внутренней потребности в нем.

Но это была именно та причина, по которой это нужно было прекратить.

— Остановись, — сказала я, мой голос был странной смесью дрожи и силы.

Брейкер выдохнул так, что мои волосы заплясали вокруг лица. Но его рука соскользнула. — Зануда, — обвинил он, отталкивая меня и выходя из-за моей спины. Он направился к двери, давая мне понять, что он уходит. Но потом он повернул обратно. — У меня нет ничего, кроме времени, чтобы измотать тебя, — сказал он, и это прозвучало как обещание. — Ты расскажешь мне, во что, черт возьми, ты ввязалась.

А потом он исчез.

Глава 5

Брейкер

Что, черт возьми, со мной было не так?

Мне никогда не следовало прикасаться к ней руками (или ртом). Неважно, какую информацию я пытался из нее вытянуть. Она была маленькой и напуганной и очень серьезно размышляла о собственной смерти.

И я еще больше заморочил ей голову.

Это не было оправданием тому, что она была чертовски великолепна. Может быть, не в современном смысле — все эти задницы и сиськи. Она была классической — длинные ноги и высокая. Соедините это с этими глазами лани, этим острым языком и этим характером…

Блядь.

Выйдя из здания, я пошел пешком, оставив свой грузовик припаркованным перед складом. Это было не мой дом. Многим детям нравилось использовать это здание, чтобы пить, трахаться и драться. Но когда мой грузовик стоял у входа, они знали, что нужно развлекаться в другом месте. Это был гребаный мертвый город. Было много других заброшенных зданий, в которые можно было вломиться.

Я подошел к двери тату-салона на углу, ударив кулаком по двери, пока стекло зловеще не задрожало. Уже почти рассвело. Заведение было закрыто уже несколько часов.

— Лучше хотеть трахаться или драться, если ты появляешься в такой час, — проворчал голос изнутри за несколько секунд до того, как дверь открылась.

И там был Пейн.

И, да, это было его настоящее гребаное имя (прим.перев.: pain — боль). В его свидетельстве о рождении и все такое. Ирония судьбы заключалась в том, что он был татуировщиком.

Он был примерно моего возраста, на три дюйма выше и сложен примерно так же крепко. У него была светлая кожа, с поразительными светло-зелеными глазами. Без рубашки, все его тело было покрыто темными чернилами до подбородка. Сучкам он нравился — отчасти потому, что он был хорош собой, а отчасти потому, что он точно знал, какие фразы им скормить, чтобы вытащить их из трусиков менее чем за пятнадцать минут.

Он бросил на меня один взгляд и вздохнул. — Выпьешь? — спросил он, уже направляясь обратно в салон, мимо тату-кабинетов и вниз по коридору, который вел в его квартиру.

Пейну нравились хорошие вещи. Его квартира была полностью переделана. Стены перекрашены в темно-синий цвет. Полы отполированы и окрашены в темный цвет, просто избегая черного. Кухня (которой он не пользовался) была по последнему слову техники — белая плитка и белые шкафы, стойка из белого мрамора, приборы из нержавеющей стали. В противоположном конце комнаты стояла его огромная калифорнийская двуспальная кровать с белым одеялом. В центре комнаты гостиная зона в темно-синих цветах и самый большой доступный плоский экран.

Он прошел на кухню, где стояло несколько бутылок алкоголя, и налил нам по стакану.

Я подошел, выпил свой стакан залпом и прислонился к стойке.

— Во что ты теперь ввязался? — спросил он, потягивая свой напиток.

— Лекс Кит удерживает Шотера.

Воздух стал заметно гуще. — Что? — спросил он, его тон стал убийственным.

Видеть ли… дело было в том… мы с Шотом были вместе. Были вместе с того момента, когда я застал его спящим у моего дома, когда мне было девятнадцать. И под «моим домом» я подразумевал заброшенный магазин, в котором я жил. Никому не было дела до этого, и я был там уже полгода. Черт возьми, к тому моменту я уже оборудовал это место телевидением и электричеством.

Я вышел из своей парадной двери, и там был он. Пятнадцатилетний, маленький, неряшливый.

— Йоу, — сказал я, пиная его криперсы (прим.перев.: Криперсы (или криперы) — это полуботинки на утолщенной подошве и с небольшой шнуровкой, еще одно их название — флатформы) своими ботинками.

Его глаза распахнулись, его тело каким-то образом перешло от сна и сидения к бодрствованию и стоянию в течение мгновения. На нем были черные узкие джинсы, белая футболка и кожаная куртка. Из тех хороших. Которые стоят несколько баксов. Он не был уличным ребенком. Или он был на улице недолго. Его лицо было худощавым, волосы светлого оттенка, которые колебались на грани каштанового, коротко подстриженные, слегка зачесанные назад, и темно-зеленые глаза.

— Что ты… — остальная часть моего предложения оборвалась, когда его рука в тумане потянулась к поясу брюк и вернулась с пистолетом. Прицеливаясь. Идеально прицеливаясь, чтобы сделать дырку мне между глаз. И его гребаная рука была тверда, как у снайпера.

— Знаю, что это нечестная игра, но я бы никогда не победил тебя в бою, — сказал он, пожимая плечами.

— Я не собирался драться с тобой, малыш, — сказал я, качая головой. — Я собирался отвести тебя позавтракать.

— Почему? — спросил он, подозрительно глядя на меня.

— Потому что я голоден, — сказал я, отворачиваясь от него и его пистолета и направляясь вниз по улице.

Я не успел пройти и пяти футов, как он зашагал рядом со мной.

— Ты знаешь, как пользоваться этим пистолетом. — Это был не вопрос. Пятнадцать, и он держал пистолет, как опытный профессионал.

— Я не вырос бы в Алабаме, не научившись пользоваться оружием, — протянул он, давая понять, что активно работал над тем, чтобы избавиться от акцента.

— Далеко от юга, — заметил я, открывая дверь закусочной дальше по улице.

— Далеко от сукиного сына, который вырастил меня, — легко сказал он, одарив официантку, которая была по крайней мере на десять лет старше его, улыбкой, которая заставила ее покраснеть. Румянцем. — Ну так что? — спросил он, просматривая меню. — Ты просто добрый самаритянин? Помогаешь бездомным детям на твоем пороге?

— Черт возьми, нет, — сказал я, качая головой. В какой-то момент я был одним из тех бездомных детей. Я знал, как важна была для них гордость. Я не раздавал подачки, если только кому-то действительно не нужна была помощь. И даже тогда, в половине случаев это было брошено мне в лицо. Таково было отношение улиц. Это было то, что я уважал.