Страница 9 из 13
Кое-какие детали изменены для увязки сюжета, но переживания героя подлинные. Они, как видно из сделанной 21 апреля 1956 года записи в «Дневнике», из пионерского отрочества, из комсомольской юности самого Федора Абрамова.
Для нас же этот рассказ ценен тем, что позволяет уяснить, как происходило превращение ребенка, мечтавшего стать похожим на святого праведного Артемия, и ставшего, по крайней мере внешне, похожим на него, в правоверного советского комсомольца.
«Выдвинулся» в эти годы и другой брат – Василий Александрович Абрамов, которого сам Федор Александрович назовет потом братом-другом.
После семилетней школы Василий Александрович Абрамов был направлен на курсы учителей, и в 1933 году (ему было 22 года) его приняли на работу сначала статистиком, а затем он стал инспектором школ в Карпогорском РОНО[24].
К брату Василию и переехал в 1934 году Федор Абрамов…
«Был мартовский воскресный, морозный и ясный, день 1934 года, – вспоминал писатель. – Четырнадцатилетний деревенский паренек, с холщовой котомкой за плечами, в которой вместе с бельишком была какая-то пара ячменных сухариков (тогда ведь была карточная система – 300 граммов хлеба на иждивенца!), в больших растоптанных валенках с ноги старшего брата, я впервые в своей жизни вступил в нашу районную столицу – Карпогоры.
Тогда это было обыкновенное северное село, но все мне казалось в нем удивительным: и каменный магазин с железными дверями и нарядной вывеской, и огромное, по моим тогдашним представлениям, здание двухэтажной школы под высоким, мохнатым от снега тополем, где мне предстояло учиться, и необычное для моей родной деревни многолюдье на главной улице»…
«Федор Абрамов пришел в нашу школу в середине учебного года, – подтверждает эти воспоминания классный руководитель П.Ф. Фофанова[25]. – Попал ко мне в класс. Был он маленьким, худеньким, очень скромным мальчиком. Одевался так же, как и все. Но его сразу заметили, так как он учился хорошо».
То ли перевод посреди учебного года, то ли пропущенные месяцы сказались на учебных успехах Федора Абрамова, но в его табелях за пятый, шестой классы мы находим – русский язык, биология, физкультура – тройки. Однако уже к седьмому классу Абрамов снова превращается в первого ученика: у него только три четверки, остальные – пятерки.
Когда летом 1935 года директор школы И.Г. Фофанов издавал приказ о премировании учащихся за хорошую учебу, первой в списке значилась фамилия ученика 7‐го «А» класса Федора Абрамова[26].
Сохранилась фотография лучших учеников Карпогорской средней школы. Во втором ряду третий слева – Федор Абрамов.
Еще сохранились воспоминания, что в седьмом классе Федор Абрамов прочитал свою первую книгу…
Несомненно, Федор Абрамов любил учиться, но кроме того – вот он высокий пафос времени первых пятилеток! – учиться хорошо было не просто почетно, но и выгодно.
Чтобы поощрить детей за успехи, в Карпогорской школе ежемесячно выплачивали столько рублей, сколько было отличных оценок, и учеба отличника Федора Абрамова становилась подспорьем семейному бюджету – в Карпогоры к этому времени, вырвавшись из колхозной неволи, перебралась вся семья Абрамовых…
Ульяна Александровна Абрамова вспоминала, что, когда в самом конце 1936 года она вышла замуж за Василия Александровича Абрамова, в семье были «мать, уже не работавшая в колхозе по состоянию здоровья, муж Василий, его сестра Мария – в то время она училась в педагогическом техникуме в Емецке, брат Федор, учившийся в восьмом классе Карпогорской средней школы».
Можно добавить тут, что еще один Абрамов – Николай Александрович (Коля Лыпыха) стал к тому времени секретарем Кушкопольской ячейки ВКП(б).
Ну, а сам Федор Абрамов в восьмом классе твердо возглавил список лучших карпогорских учеников.
Отнюдь не случайно переломные в жизни лучшего ученика Карпогорской школы совпадают с переломом в жизни всей страны.
Любопытно, что в те самые дни, когда Федор Абрамов вступал в 1936 году в комсомол, русский философ Георгий Федотов написал статью «СССР и фашизм».
«За последние годы социальное и идеологическое содержание сталинской диктатуры совершенно переродилось… – говорил он. – Национальное сознание в очень строгой и повышенной форме – национальной гордости и даже тщеславия – сменило прежний интернационализм»[27]…
Поразительно, насколько точно эмигрант Федотов понял смысл происходивших в СССР перемен. Человеконенавистнической идеологии «чудо-партии» Троцкого, Зиновьева, Бухарина и иже с ними, И.В. Сталин противопоставил традиционные идеи русской государственности.
У Федора Абрамова не найти столь четких и категоричных оценок, но читаешь его «Дневники» и видишь, что сформулированное Георгием Федотовым прозрение содержится в этих воспоминаниях на уровне ощущения совершающегося преображения жизни как воздух времени…
Именно в середине тридцатых, укрепляя свою власть от посягательств со стороны троцкистско-ленинской гвардии, И.В. Сталин как бы нечаянно сломал хребет большевистской русофобии.
Назовем несколько наиболее существенных на этом пути событий.
15 мая 1934 года вышло постановление СНК «О преподавании отечественной истории в школах СССР». Это была первая попытка вернуться к запрещенному наркомом А.В. Луначарским преподаванию истории с патриотических позиций.
1 декабря в Ленинграде, возле своего кабинета, в Смольном, в пять часов вечера Л.В. Николаевым был застрелен 48‐летний Сергей Миронович Киров (Костриков), и, воспользовавшись этим случаем, И.В. Сталин возложил моральную ответственность за убийство русофоба Кирова на еще больших русофобов Г.Е. Зиновьева (Апфельбаума) и М.Б. Каменева (Розенфельда). Вместе с руководителями Госплана и отраслевых Наркоматов: А.В. Герцберг, С.М. Гессен, Л.Я. Файвилович и другими они были арестованы. Всем им предъявили обвинение в организации московского центра, якобы организовавшего убийство С.М. Кирова.
1 января 1935 года отменили карточки на хлеб и муку, введенные в конце 1928 года. Тогда же восстановили празднование Нового года и возродили традицию новогодних елок, ранее осуждавшихся как «религиозный предрассудок».
7 марта вышел циркуляр об изъятии из библиотек сочинений Л.Д. Троцкого, Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева.
25 июня распустили Общество старых большевиков, выступавших против арестов «оппозиционеров», а 30 декабря отменили ограничения на поступление в вузы по социальному признаку.
12 июня 1936 года началось всенародное обсуждение новой Конституции СССР, а 19 августа 1936 года на Преображение Господне в Октябрьском зале Дома Союзов военная коллегия Верховного суда СССР приступила к слушанию дела Антисоветского троцкистско-зиновьевского центра. Перед судом предстали Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов, И.Н. Смирнов, С.В. Мрачковский…
В ходе проходившего шесть дней суда все 16 обвиняемых признались в создании «террористического центра», связях с Л.Д. Троцким, участии в убийстве С.М. Кирова и подготовке заговора против И.В. Сталина и других руководителей государства. Все обвиняемые были приговорены к расстрелу.
Григорий Евсеевич Зиновьев (Радомысльский), который с революционным вдохновением проводил кровавый Красный террор в Петрограде, до последнего мгновения молил о пощаде. Сотрудникам НКВД пришлось нести Григория Евсеевича на расстрел на носилках.
14 ноября 1936 года «Правда» опубликовала постановление Комитета по делам искусства при СНК СССР о пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного, поставленной в Московском камерном театре. Решено было снять эту гнусную русофобскую стряпню из репертуара.
Ну, а 5 декабря VIII Всесоюзный Чрезвычайный съезд Советов единогласно принял новую Конституцию СССР, которая впервые при советской власти хотя бы формально уравняла права русских людей с правами национальных меньшинств.
24
Абрамова У.А. Родная душа. Воспоминания о Федоре Абрамове. М.: Сов. пис., 2000. С. 40–41.
25
Воспоминания о Федоре Абрамове. С. 34.
26
Там же. С. 33.
27
Федотов Г. СССР и фашизм.