Кир-завоеватель

– Не жди признания от глупца. – посоветовал Солон, – В его признании толку мало. Придет твой истинный ценитель. Кто знает, может это будет великий человек и новый царь! И насладится он твоим советом.

– Дождусь ли? Стар я. Хоть и жаловаться не на что! Бывший раб – обузой стал я для хозяев. Вот и свободу даровали мне, отправив в сардские жаровни к Крезу, но у жаровни сам я сытым стал. Царь оценил, что соплеменники мои меня так ненавидят, и даже в Дельфах со скалы меня бы скинули за то, что развенчал их лживость.

– Судьбу благодари, не Креза. И не кичись, что удалось тебе вывести на чистую воду оракула из Дельф. Это не так.

– Как это не так!? Так, никак иначе! Ведь сам я – мастер изворотливого слова. Могу как уж я извиваться речью! Двоякий смысл закладывать в памфлеты!

– 

Но сам при этом знаешь истину? – просверлил Эзопа глазами Солон.

– В ней путаются сами боги, откуда же уродцу знать замыслы богов. Вот, например, пророчество дельфийское о муле… Что это значит? Царь меня спросил, а я ответил, что не хочу я объяснять пророчество из Дельф: они и так приговорили бедного поэта к позорной смерти за то, что не признал я их авторитет. К тому же вдруг я ошибусь. Всего лишь человек я. Все выводы мои исходят лишь из скромных наблюдений, из опыта скитаний и страданий. С богами мне не суждено общаться, но знаки их я вижу в повседневной жизни.

– В глазах твоих я вижу философа и мудреца. Готовься же и ты при жизни к высмеиванию и поруганию. – вздохнул Солон, – Я покидаю проклятые Сарды. Твой царь противен мне. Он изгаляться мастер, но притчу пифии про мула ему никто не объяснил, а зря. Род нечестивый проклят Креза в пятом поколении. Черед его настал, он пятый в роде. Кифары отпоют его на пепелище.

– Все это было, да и будет после нас. Глупец не разглядит в науке божий сказ… – с искренним сожалением проводил Солона Эзоп.

Следовать за ним дальше по дороге поэт не стал, вернувшись в Сарды. Здесь, как и в дальнейшем нашем повествовании, Эзоп окажется нужнее…

Глава 4. Астиаг – царь Мидии.

Экбатаны, столица Мидийской Империи.

Жрецы и маги Мидии выстроились в ряд перед царем Астиагом, чтобы ответить на прямой вопрос грозного правителя. Они не хотели разгневать властелина, но еще меньше желали показаться глупцами и лишиться своих привилегий.

Астиаг не имел привычки проверять пророчества, как царь Лидии Крез, однако Астиаг не был столь же снисходительным к изречениям и толкованиям ученых мужей, он не прощал ошибок. Время могло расставить ловушки произнесенным словам, и заманить в сети даже признанного оракула за неосторожно выроненные предсказания. А если бы в его владения проник какой-то грек и выпалил слова, которые пришлись бы не по нраву, беды эллин не миновал бы точно.

Молвил самый старый из магов, коему нечего было терять.

– Да, государь, все так, именно из чресел дочери твоей родилось опасное семя, оно истребит твое царство и ниспровергнет богов в угоду незримого Бога.

– Предлагаешь умертвить только что родившегося наследника? Убить младенца? Предлагаешь, чтоб я приказал лишить жизни собственного внука на основании необъяснимого пророчества? Ты в своем уме, жрец? Смотри мне в глаза. – Его дыхание стало прерывистым, а глаза наполнились кровью.

– Пророчество верное, мой царь. – подтвердил старец.

– Так же верно ты служишь мне, а главное, так же точно истолковываешь приметы, как моему отцу Киаксару? Расскажи мне, с чего ты сделал такие выводы, что моей империи грозит опасность не от коварного Креза, водящего дружбу с эллинами, а из-за этого мальчика? Он ведь не мидянин даже, его отец – перс! Деревенщина!

Аситиаг бросил взгляд на сановников, ухмыльнувшись. Сановники улыбнулись в ответ. Мидяне с пренебрежением относились к жившим в вассальной Пасаргаде горцам, которые никак не могли остепениться, словно не в силах были забыть свое кочевое прошлое.

– В его жилах течет кровь Манданы, он рожден от слияния трех династий. И будет имеет права на трон трех царств. – заявил слуга культа.

– Целых трех царств!? – переспросил Астиаг.

– Всего трех царств, но покорит весь мир. – невозмутимо ответил жрец.

– И вы так же думаете? Вы подтверждаете это? Хотите смерти моего внука? – обратился царь к другим магам, но они не осмеливались подать голос. Лишь опустили глаза в знак согласия.

Вбежала Мандана, дочь царя.

– Отец, где мое солнце! У меня забрали моего сына. Гарпаг, твой полководец, унес его прямо в корзине, голодного! Где твой внук?

Она заплакала, отец обнял ее, но Мандана вырвалась. Она почуяла что-то нехорошее.

– Ты неслучайно захотел, чтоб я вернулась из Пасаргад в столицу и рожала здесь? Не мастерство дворцовых повитух и родная природа тому причиной, ведь так? Ты ждал, кто появится на свет, сын или дочь. От этого зависело твое решение. И мальчика ты обрек на смерть! За что!? Скажи и я уеду к мужу! Приму боль как подобает царевне! Скажи! Я требую!

– Дочь моя! Я Царь империи мидян. Твой муж Камбис – мой вассал, но управляет он свирепыми народами, которые могли восстать и свергнуть мою власть, будь у них повод. – отрезал Астиаг.

– Ведь не было у них малейшего желания, а повод появился только что… Когда ты отнял мое солнце! – Мандана смотрела на отца, не отводя взор.

– Нет, дочь моя, у персов вряд ли хватит духа пойти войною на мидян. – изрек Астиаг, вызвав показное одобрение свиты, – Они из ариев, как мы, но только истинный вождь, в жилах которого течет моя кровь, был бы способен их сплотить. Было ошибкой выдать тебя замуж за перса. Если хочешь остаться в Экбатанах, останься, никто тебя за это не осудит. А вассал Камбис утрется, он ничто! Он знает, что в моих силах его заменить. Желающих – хоть отбавляй! У оседлых персов есть еще марафии и маспии. Их вождям не нравится возвышение пасаргадов.

– Всему виной тот сон? – прервала отца Мандана, – Из моего чрева растеклась река, залившая столицу и всю Азию… Ты испугался сна?

– Я не боюсь ничего.

– Тогда я возвращаюсь в Пасаргады к мужу, своему Камбису, чтобы утешить отца, потерявшего своего первенца, – заявила дочь царя.

– Езжай, куда хочешь! – махнул рукой Астиаг. Больше нечего опасаться. Вождь одного племени, даже большого, даже искусного в верховой езде и стрельбе из лука, не сможет противопоставить регулярной армии могущественной Мидии ровным счетом ничего. Камбис не сумасшедший, он не осмелится на месть. Астиаг отдавал последние распоряжения, отправляясь в свои покои. – Снарядите караван верблюдов! Отвесьте сундук серебра и отрезы лучшего сукна в подарок, кувшины и чаши, павлина и лучших охотничьих соколов. И скажите персу, что дед умерщвленного младенца так же безутешен, как и его отец. Просто так распорядились боги. И не забудьте объявить траур во всей империи! А по истечении дней плача устройте пир в моем гареме!

Глава 5. Собака и пастух.

Гарпаг, пользующийся абсолютным доверием царя, не мог ослушаться приказа повелителя. Он видел страх в глазах обессиленной Манданы, но не позволил ей даже попытки остановить неотвратимую судьбу. Когда она схватила его за руку, сановник оттолкнул царевну, хоть и знал, что вскоре пожалеет об этом, и она никогда не простит его… Даже понимая, что он всего лишь пешка в руках всемогущего царя, десница и охотничий пес Астиага.

Теперь, когда он держал в руках корзину с укутанным в пурпурное покрывало младенцем, оставшись наедине с обреченным по царской воле малышом, он заметил, что решительности поубавилось. Он сошел с колесницы, бережно неся корзину, боясь навредить младенцу, которого должен был убить.

Одно дело – сражаться в бою даже с превосходящим врагом, стоять перед лицом неминуемой смерти под градом стрел и убивать покусившихся на замыслы государя, а другое – лишить жизни невинное чадо.