Страница 8 из 15
— Ничего, — говорю, — твоё начальство тебе ещё спасибо скажет, — на что Николай хмыкает недоверчиво.
Трясёт в коляске на просёлке неимоверно, так что изо всех сил стискиваю зубы, чтобы ненароком язык не прикусить. За что так любили этот транспорт в советские годы, ума не приложу. Места мало, зимой холодно, с автомобилем, ну никак не сравнить. Может, купить легче было?
В лагере археологов нам не рады. Это заметно сразу. Народ при нашем приближении прячется в палатки. Руководитель практики, Аникеев поглядывает со стороны своего штаба, но сам здороваться не подходит.
Навстречу выбегают только девчонки. Надя и Юлька повисают на мне, чмокая по очереди в обе щеки, а Таня куда скромнее здоровается с Николаем, но, видя, как они переглядываются, чувствуется, что между этими двоими пробегают искры.
— Осторожно, — охаю я, — меня и так в дороге растрясло.
— А нам бойкот объявили, — весело сообщает Юлька, — говорят, что из за нас Серёженьку арестовали.
— Ну, перестань, — перебивает её чувствительная Надя, — жалко же его.
— А Алика не жалко? — Юля вступает в спор, начатый, очевидно, не сейчас.
— Ты лучше объясни, зачем мы приехали, — говорит Николай.
— Нам нужно поговорить с теми, кто пил с Серёгой тем вечером, — объясняю, — думаю, они не всё говорят. Может, думают что помогают ему таким образом, а может, просто не придают чему-то значения. Я точно знаю, что он ни при чём, но надо найти этому доказательства.
Пока Коля общается с Аникеевым и собирает свидетелей, я оказываюсь в цепких лапках трёх подружек.
— А тебя из больницы выписали уже? — спрашивает Надя.
— Конечно, — говорю, — рана пустяковая. Царапина.
— Ты уверен, что это не Серёга? — Юлька готова обвинять своего бывшего фаворита во всех грехах.
— Его я бы точно узнал, — отвечаю.
— Да от него спиртягой прёт, как из водочной бутылки, — морщит нос Таня. — Конечно, узнал бы.
Я не хочу им объяснять, что сам, возвращаясь со свадьбы, благоухал примерно так же и подобную «особую примету» просто не учуял бы.
В большой шатровой палатке, прозванной здесь «слоновником», собираются семь человек. Все как раз «слоны», старшекурсники. Некоторые знакомы по визиту к нам «на шашлыки». Все молчат, мнутся. Зыркают, по большей части, недовольно.
Думаю, был бы я один, мне бы высказали «пару ласковых». Николая в форме всерьёз опасаются, но и сотрудничать не спешат.
Оглядываю их и сам слегка «зависаю». Как к ним обратиться? Граждане комсомольцы? Товарищи?
— Парни, — говорю, — мужчины. Ваш друг оказался в большой беде. Его обвиняют в нападении на меня, но я уверен, что это не так. У нас были с ним разногласия в прошлом, но я не желаю ему зла. Думаю, что он не виноват, но он будет не первым невиновным человеком, оказавшимся за решёткой. Вспомните, пожалуйста, что произошло в тот вечер. Если получится доказать его алиби, то все вопросы будут сняты.
Парни переглядываются.
— Может, ты нарочно? — спрашивает один. — Утопить его хочешь?
— Для этого мне было достаточно его просто опознать, — отвечаю. — Ни к чему все эти выкрутасы.
Говорить начинает худой парень в очках. «Витька», вспоминаю я его имя. Потом вступают остальные, подсказывают, добавляют. Рассказ расцветает красками и дополняется деталями.
По их словам, выходит следующая картина.
После его фиаско на нашем пикнике репутация Серёги оказалась подмочена в прямом смысле слова. Благодаря языкастой Юльке, об этом скоро узнал весь лагерь. Девушки хихикали в глаза, парни сочувствовали, но это сочувствие было обиднее насмешек.
Самогонки и так на раскопках было хоть залейся, начальство следило только за тем, чтобы народ на работу выходил вовремя. А как они проводят вечера, их дело. Люди взрослые.
И вот вечером, как раз тогда, когда я вернулся из свадьбы во время общей пьянки у «старшаков» закончилась закуска. Кто-то, личность говорившего выяснить так и не удалось, пошутил про шашлыки. Невинно пошутил, мол «шашлычков бы сюда», но Серёжа взбеленился.
По словам очевидцев, он долго рылся в своей палатке, а потом удалился в ночной лес. На вопрос, куда он, собственно, собрался, ответил «за шашлыком», а потом добавил, что «собирается прирезать одного козла».
— И ты сразу про меня подумал? — говорю я Николаю, — спасибо, друг.
— Так, это не я сказал, — краснеет Николай, — это свидетели.
Мои слова разряжают обстановку. На лицах говорящих даже улыбки появляются.
Вернулся Серёга спустя несколько часов, никто уже толком и не помнит, когда. Спали уже давно все. Наутро, кто-то глазастый разглядел у него на рубахе кровь, но не придал этому факту особого значения. И только через два дня, когда в лагерь приехала милиция из Берёзова, у Серёжи в вещах нашли и грязную рубашку и бурые пятна на перочинном ноже.
— Коль, — спрашиваю, когда мы выбираемся из «слоновника», — а какое жильё тут есть поблизости?
— Так, Берёзов, — не понимает вопроса он.
— А какая часть Берёзова? А то мы всё по дорогам ездим. Что, если прямиком, через лес?
— Хутор есть, — прикидывает Степанов, — бирюк там один живёт с матерью со своей. Сам пенсионер, а мать уже давно на том свете с фонарями ищут. Есть подозрение, что мать самогонку гонит, но подозрение к делу не пришьёшь, а без оснований обыск устраивать никто не будет.
«Бирюк», это, по-местному, нелюдимый одинокий человек. Такому — самое оно, жить на хуторе. И для самогонки место подходящее, вдали от посторонних глаз.
— А поедем-ка, проедемся туда, — предлагаю.
— Делать тебе нечего, — бурчит он, но соглашается.
Хутор встречает нас высоким забором из некрашеных, положеных внахлёст досок и лаем «кабыздоха».
— Доброго здравия, Павел Михалыч, — приветствует Николай худого, и словно высохшего как мумия пожилого мужика. — Как поживаете?
— Нормально, — бурчит тот, чуть приоткрывая калитку.
— Павел Михалыч, — говорю, — мы вас надолго не отвлечём. Только один вопросик к вам будет.
— Руль держи! — говорю Николаю, — хватит ржать, как кавалерийский конь.
— Не могу, — Степанов даже ход замедляет, — надо же быть таким идиотом! В райотдел едем?
— Конечно.
Грибов моему появлению радуется.
— Вспомнил? — вскидывает он вопросительно брови.
— Вспомнил, — киваю я, — ведите вашего подозреваемого. Будет вам сейчас чистосердечное признание.
Ночь в КПЗ проезжается по Серому, словно гусеничный трактор. А, может, сказывается похмелье после многодневного ежедневного пьянства. Абстинентный синдром. Говорят, он ещё способствует угрызениям совести. Не знаю, никогда не увлекался алкоголем, ни в той, ни в этой жизни. В общем, Серёга тих и задумчив.
— Рассказывай, — говорю.
— Про что? — бурчит он.
Грибов смотрит на нас с любопытством. Очевидно, ждёт, когда закроет это дело легко и изящно.
— Про хутор… про козла… Мы и так всё знаем, — киваю на Николая, — но у тебя есть шанс облегчить душу.
Глаза у капитана медленно лезут на лоб.
Серёжа говорит медленно, подбирая слова. Видно, что ему отчаянно стыдно. А может, реакция на абстинентный синдром такая.
Действительно, при словах про шашлык его заела обида. Каждый раз, когда упоминалось это блюдо, у него перед глазами вставал наш пикник, мангал и собственное купание в реке.
Но больше всего его бесило, что какие-то колхозники обеспечили ЕГО девчонкам отдых со всеми удобствами, а он был способен только на приглашения «по малину». И Серый решил отличиться. Блеснуть. На хуторе, где «слоны» затаривались самогоном, он приметил стадо коз. И теперь, на пьяную голову, собрался разжиться мясом.