Страница 8 из 57
С тех пор их не брала никакая хворь, жизнерадостные животные наедали бока и поблескивали на солнце здоровой шерстью. И даже урожай со скромного огорода вышел таким, каким его Вася не видывал, а опушка разродилась ягодами по лету да грибами по осени так, что страшно ступать стало, чтобы не подавить лесные дары.
Голос остался с Васей, то кружил невесомо над самой макушкой, то вгрызался до зубной боли.
«Мы с тобой похожи нашим уродством, — говорил он. — Наш Отец бросил нас, едва увидел».
Он редко просил и просил только одного. Раз в год Васе приходилось браться за нож. Мужчина долго собирался, рыдая в подушку несколько ночей к ряду, тщательно мыл руки и заходил в загон за новой жертвой.
Раньше, если ему нужны были деньги, он мог продать козочку. Сердце скрипело, но терпимо. Сейчас все поменялось. За козлятину хорошо платили, гораздо лучше, чем за молоко и шерсть. Совсем без наличности не протянуть даже отшельнику.
Зато весь следующий год Вася был уверен, что с его подопечными ничего не случится. И плошка свежей крови совсем не цена.
«Отдай ее мне».
Голос вырвал Васю из размышлений. Из зеркала на него пялился все тот же урод, что и всегда.
«Она не испугалась. Не отвернулась. Значит, дело не во мне».
Мужчина спохватился — слишком надолго он оставил девочку одну. Вернулся в комнату и обнаружил Катю собранной на самом пороге. Вытащив язык от усердия, она завязала последний шнурок. В блюдце остывал чай. Несколько малиновых капель упало на застиранную скатерть.
Девочка выпрямилась и внимательно посмотрела на пустые руки мужчины. Нахмурила бровки:
— Телефон не принесли?
Вася покачал головой.
«Она что-то подозревает».
Зачем он только соврал про телефон? Отродясь его не было, да и не ловит здесь никакая связь. Ну не хотелось мокрого зайчонка оставлять мерзнуть на улице одного!
Катя отступила на шаг. Не сводя с Васи внимательных глаз, потянулась рукой к двери.
— Можно я пойду? — тихо спросила она.
— Темно уже.
— Мне домой надо.
«Решайся».
«Решайся»!
Вася поморщился от эха в голове и вздохнул.
— Раздевайся.
— Соскучился, козлина? — Макс сплюнул, густая слюна повисла на краю кроссовки. — Ну ёпт!
Частое дыхание парня сбивалось на свист. Пахло кровью и немытым телом, а одежда в темных пятнах насквозь промокла. Он вытер лицо тряпкой, но на бровях и щеке осталось несколько багряных капель.
— Извини, что надолго одного оставили. Ну ничего, веселье продолжается! — Максим приставил к стене окровавленный колун.
Вася не слушал. Его голова моталась из стороны в сторону, норовя сорваться с шеи. Раны на лице горели от соленых слез. Рыдания вырывались из его обезображенного рта, меж разбитых зубов, и разлетались далеко за пределы сарая, разбивались о черную стену ночного леса.
— Ну тише-тише, — Максим обошел привязанного, крепко сжал его голову, чтобы та не дергалась. Наклонился к самому уху. — Ты ведь понял, да? Я их всех нахер порубал. Слышишь? Топором твоим. Головы одну за одной. Слышал, как они сдыхали?
Вася взвыл сильнее.
— Некого тебе больше трахать, да? Некого, — Максим похлопал мужчину по плечу. — Не скучай, сейчас вернусь.
Вася задыхался. Мир обрушился на него темной громадой в алых разводах, придавил к спинке стула, пережал кадык.
Маша открыла дверь спустя минуту, пропуская парней вперед. Из десятилитровой кастрюли поднимался пар.
— Не отрезали яйца, так хоть сварим, — Сеня нервно хихикнул.
— Неси ровно!
— Так горячо же!
— Полотенце тебе на что дал? Так, раз, два. Три!
Васин крик ударил по ушам одновременно со звоном пустой кастрюли о пол. Вязкая масса дымилась на голых ногах, залила живот, комки свернувшейся крови стекали по ляжкам.
— Да! — Маша подпрыгнула на месте.
— Давайте скорее, пока не застыла! — крикнул Максим.
Перепачканные кровью, они веселились, как дети, которые впервые из любопытства выпотрошили голубя. Скакали вокруг, бросая на Васины ноги шерсть из мешков.
— Так-то, козлина! — смеялась Маша, размазывая по щеке засохшие капли.
— Ну чисто сатир, епта!
— Долго провозились, но оно того стоило, — Максим достал из пачки сигарету красными пальцами.
— Кровь с молоком, бабушкин рецепт! — Сеня прилепил к жертве очередной клок шерсти.
— Вы что, потом это жрали?
— Нет, конечно, это она из детства своего. Да и рецепт там маленько другой…
— Хватит про твою бабку, а то меня прямо здесь… Эй, а этот чего затих?
— Вырубился?
— Очухайте его, сейчас вернусь.
Маша подошла к Васе, ударила по щекам. Силой разлепила веко большим пальцем.
— Это еще не все, дружочек. Даже не думай, сука. Ты. Убил. Мою. Сестру, — ее оскал в сантиметре от обезображенного лица. — И мы с тобой еще не закончили!
Макс вернулся, держа свою ношу за длинный рог.
— Ты пока еще преобразился только наполовину.
К Васиным ногам покатилась голова черного козла.
— Раздевайся, — Вася подошел к шкафу. — Твоя одежда плохо высушилась, а вечера холодные. И курточка у тебя… того, тоже холодная.
Катя замерла, шмыгая носом и не выпуская дверной ручки.
— Вон, сопливишь уже, — мужчина зарылся в шмотки с головой. — Так, вот носки шерстяные. Теплые! И шарфик. Сейчас куртку дам.
Вася встал.
— По лесу одна опять заблудишься. Я провожу. У меня и фонарь хороший есть.
Катя какое-то время медлила, затем стала переодеваться, бросая на Васю короткие взгляды. Ее вещи сложили в отдельный мешок.
— А вы меня точно домой отведете?
— Отведу.
Девочка пристально всмотрелась мужчине в бороду и неуверенно улыбнулась.
До деревни даже коротким путем через лес было около шести километров. Шли молча, Вася по-прежнему стыдился своей лжи о телефоне и старался не смотреть на спутницу. Лес словно умер: свет фонарика выхватывал черные стволы, те мрачными надгробиями тянулись ввысь, кое-где лежал нерастаявший снег, будто припорошенные могильные плиты. Влажный воздух холодил лица.
Катя остановилась.
— Мне хочется…
— Чего?
— Я хочу… в туалет.
— Иди, — мужчина кивнул. — Только недалеко, чтобы видела свет.
Девочка смешно поковыляла за деревья, размахивая непомерно длинными рукавами. Край мужской куртки почти волочился по земле.
«Подумай».
«Нет. Я решил».
«Ее там не ждут. Она как мы с тобой. Будет только хуже».
«Ты ее не получишь».
«Спасибо не скажут. Не поверят, что не тронул. Оболгут. Загнобят».
Голос накатывал тяжелыми волнами, теперь он гремел изнутри, возвращался эхом. Требовал.
«Отдай»!
— Нет! Молчи, молчи, молчи! — Вася кричал, но не мог перекричать. Ударил по стволу кулаком, чтобы заглушить болью. — Молчи! Да замолчи же ты! Пожалуйста, молчи!
Он бил, пока слушалась рука. Кровь на коре, кора забилась в плоть, а перед глазами пелена из слез. Вася утерся рукавом. Рядом стояла Катя и смотрела на запыхавшегося, окровавленного мужчину с открытым ртом. А потом побежала.
— Стой!
Вася подхватил фонарь и бросился следом. Он должен ее догнать, успокоить! Бежал, не различая дороги, по зарослям, настолько густым, что не каждый зверь сможет проложить здесь свои тропы. Поскальзываясь на мокрых корнях, падал в липкий снег, задыхаясь, сдирал кожу об острые ветки, целился лучом света в ускользающий силуэт, но невысокая фигурка все реже мелькала впереди.
«Да как она так быстро бежит в этой куртке»?
Впереди послышался шум воды. И сразу за ним короткий вскрик.
Вася рванул на звук, ломая колючие ветви. До обрыва он добрался уже на четвереньках, из-за слякоти край стал скользким и норовил обвалиться под весом мужчины. Фонарь осветил торчащую из крутого склона путаницу корней и бурлящий поток черной воды.
Вася ползал вдоль обрыва, измазавшись в раскисшем грунте, кричал в темноту, пока не осип и окончательно не выбился из сил. Сел, поджав ноги, вцепился зубами в грязный рукав так, что почувствовал через плотную куртку, зажмурился до боли. Когда открыл глаза, заметил на одном из корней дрожащий от ветра кусочек ткани. Потянулся, рискуя свалиться, ухватил кончиками пальцев.