Страница 3 из 15
Она понимала, что жизненный путь подходит к концу, сомневалась, дотянет ли до первого снега, а способности ведьмовские утрачены ещё раньше, но девочка… если тянуть из неё силы, годков пять ещё протянуть можно, и не всё ли равно, что станет с девочкой, одной душой загубленной больше, одной меньше, счёт открыт ох как давно… Уж больно не хотелось старухе навсегда покидать этот мир, хоть сколько протянуть – и то дело.
– Пойдёшь ко мне в услужение да в обучение, – изрекла, наконец, ведьма. – Стара я стала, с хозяйством всё труднее управляться, помощница мне нужна.
– Но… – в глазах девочки плескался неподдельный испуг.
– Что? Ты же на всё согласна была.
– Да, но я не ведала… – не смея поднять глаз, Василиса теребила поясок сарафана.
– За всё в этом мире платить приходится, всё свою цену имеет. А жизнь тем паче. Я от маменьки твоей смерть отведу, от немочи и следа не останется, а плата… Тебе решать, я не неволю. Ты можешь прямо сейчас взять сестрицу и домой уйти, я не задержу и зла во след желать не стану. Уходи прямо сейчас.
– Нет! – решилась Ася, выпустив из одеревеневших пальцев измочаленную кисточку пояса. – Пусть так. Согласна я.
– Уверена, девонька? Пути назад не будет.
– Коли нет другого способа, сойдёт и этот, – обречённо проговорила Ася.
Старуха кивнула.
– Тогда к столу иди, расскажу, что делать надо.
3
Девочка вот уже полтора часа стояла под окном дома и не решалась зайти. Ей казалось, да нет, она знала наверняка, что в доме произошла трагедия. Откуда пришло это знание, она и сама объяснить не могла, знала и всё тут. То ли запах у беды особый, то ли слух уловил неестественную и неживую тишину, но стояла девочка, никак решиться не могла к порогу шагнуть.
Она замёрзла, довольно тёплый весенний день сменился вечером, холодным и хмурым, и таким же одиноким, как этот вечер, казался родной дом. Девочке было невыносимо страшно, хотелось плакать, кричать, повернуть этот мир вспять, хотя бы на несколько часов вернуть время назад. Туда, где ещё не случилась трагедия, где на кухне мама с дочкой пекли тонюсенькие кружевные блинчики, смеялись, пачкая друг друга мукой, и не нависала безмолвной угрозой тень самой настоящей беды.
Не подойти к телефону, не снять трубку, отказаться, в конце концов, от предложения друга сыграть в новую «бродилку». Но нет…
– Мам…, – тянула девочка, когда всё ещё было хорошо, – Я добегу до Пашки, ему отец крутую игрушку купил, я хоть одним глазком взгляну…
– Ясенька, солнышко, – обняла дочь молодая женщина, поцеловала в темноволосую макушку, – Посидела бы дома, поздно уже.
– Да где ж поздно-то? – ворчливо спорила девочка, выворачиваясь из материнских рук. – Посмотри за окно, мам, ещё светло совсем. Да и Пашка рядом живёт, если дворами идти, то всего-то три минуты. А если бегом, то полторы. Ты даже заметить не успеешь, что меня нет, я туда и обратно, нигде задерживаться не буду.
– Ну хорошо. Иди. Только обещай мне явиться через час.
– Может, полтора? – хитро улыбнулась Яся.
– Уболтала, плутовка. Беги, беги к своему Пашке.
Порывисто обняв мать и подхватив с тарелки румяный блинчик, девочка умчалась одеваться. Знать бы тогда! Знать бы!
Они жили на окраине города, в заводском посёлке, где блочные высотки спокойно соседствовали с деревенскими домишками – не город, не деревня, да и жизнь была соответствующей, не настроенной на современный лад. Носились по улицам ватаги детворы, играя в прятки и казаки-разбойники, гоняли на велосипедах, разрисовывали девочки классиками щербатый асфальт, прыгали через скакалку и резиночку, крутили обруч. Кричали из окошек родительницы, зазывая домой загулявшихся чад, и никто из местных родителей не боялся отпускать детей на улицу, те, сбиваясь в стайки, до темноты бегали по тихим дворикам.
Яся жила с мамой в деревенском доме, бегала в школу на соседнюю улицу, после уроков спешила в музыкальную студию и была вполне благополучным ребёнком, если бы не одно «но», так отличающее её от сверстников. Девочка частенько видела то, что только должно произойти, а также многое из того, что уже произошло. Мама с раннего детства внушала ей, чтобы никому и никогда не говорила она о своих способностях, уверяла, что от них только беды ждать, и Яся настолько привыкла скрывать свою особенность, что никто даже не догадывался о таковой.
Она стояла под окном и дыханием согревала покрасневшие, озябшие ладошки. Дом манил освещённым кухонным окном, но идти туда Яся боялась. Нет там больше мамы, нигде её больше нет, не чувствует Яся связи с ней. Девочка тихонько поскуливала от бессилия и отчаяния и не понимала, что ей делать теперь.
Скрипнула калитка за спиной, Яся невольно пригнулась, оборачиваясь на звук.
– Рудакова! – раздался от калитки звонкий мальчишеский голос, – Ты математику сделала? Дашь списать «домашку»?
Яся выдохнула. Всего лишь друг и одноклассник Генка Троицкий, а она-то чуть от страха не умерла.
– Сделала, – справившись с нервной дрожью, кивнула девочка. – Вот только…
– А ты чего здесь? – внимательно разглядывал Ясю мальчишка. От него не укрылось, что девочка сильно замёрзла. Покрасневшие руки, обветренное лицо, застывшие дорожки от слёз на щеках… – Чего домой не идёшь?
– Там… там… – Яся всё-таки разревелась. – Беда в доме, Трояк.
– Беда? – недоверчиво протянул Генка. – А что случилось?
– Не знаю…
– А говоришь беда… Что с тобой, Яська? Кукушка поехала? – посочувствовал мальчишка.
– Просто… я могу чувствовать то, что другим недоступно, – призналась девочка. – Я не была дома, но знаю, что с мамой беда. Её нет больше… А я вот… боюсь зайти. Уже, наверное, два часа стою, – доверительно пожаловалась она.
– Точно кукушка… – вынес вердикт мальчик. – Идём.
Яся вдруг поняла, как рада видеть рядом Генку, отчаянного хулигана и двоечника. С ним не страшно. Что бы ни случилось – не страшно. Одна бы она так и стояла, не решаясь зайти в дом. А появился Генка, всё решил за неё, взял за руку решительно, не слушая возражений, потащил к крыльцу.
– Не бойся. Я с тобой.
Яся нервно хихикнула. С тобой! Как громко сказано! Чем он, мальчишка двенадцати лет сможет помочь ей? Разве что беду разделить, но и это уже немало.
Дом встретил их неестественной тишиной, настолько гулкой, что уши закладывало. Ясин мандраж передался и мальчику.
– Ясь…, – прошептал он. – А мама твоя точно дома была?
– Да. Точно. Она никуда не собиралась. И потом… видишь, свет на кухне, так же шёпотом ответила девочка.
– Странно…
Щёлкнул выключатель, узкая прихожая осветилась жёлтым светом. Яся зажмурилась.
– Рудакова… ты это… постой здесь, я посмотрю.
Генка храбрился изо всех сил, показывать свой страх девчонке он не намеревался, но Яся слышала страх в неуверенном шёпоте, видела в скованности движений. Ничего. Она никому и никогда не расскажет, главное, чтобы не сбежал Генка, не оставил её один на один с потусторонним ужасом. Она кивнула, застыла, спиной вжавшись в стену, Генка неслышно двинулся по коридору, скрылся в комнате.
Одной стало невыносимо страшно, девочка, превозмогая накатившую слабость в ногах, медленно двинулась следом за другом.
Он перехватил её у двери в комнату, схватил в охапку, оттеснил обратно к двери, совсем по-взрослому, что-то торопливо зашептал в ухо. Девочка не понимала, мотала головой, вырывалась, но Генка держал крепко, увлёк на кухню, плеснул ей в лицо водой из стакана.
Яся тяжело и неуклюже осела на потёртый кухонный диванчик, Генка, не размыкая объятий, всё что-то неразборчиво шептал, ни слова не разобрать. Губы разомкнулись с трудом, сил хватило едва слышно выдохнуть два слова:
– Что там?
– Яся… Яся… – мальчишка растерял всю свою взрослость и стойкость, губы его дрожали, слова давались с трудом. – Там мама твоя… Она… Она…
– Умерла? Да?
Он лишь кивнул обречённо.