Страница 6 из 42
Присев на колено, он поднял на меня удивленный взгляд.
— Не можешь же ты бросить меня в беде, — заявила я, прежде чем Николай успел спросить, какого черта я хватаю его.
— Я думал, ты меня прогоняешь, — ответил он, нахмурившись.
— Так и есть, — слегка опустив подбородок, я глянула на парня из-под опущенных ресниц, — Ты что, не знаешь эти женские игры? Женское «нет» — это всегда немножко «да».
Молодой человек не оценил урок преподанный урок по общению с женщинами. Но на его губах снова мелькнула улыбка.
— Так мне тебя уговаривать, что ли? — усмехнулся он, — Ты явилась ко мне на работу, разгромила цветник, нагрубила и теперь думаешь, что я поведусь на милые глазки?
Я тяжело вздохнула, принимая поражение, и убрала ладонь, которой сдерживала края разорванной штанины. Легкая ткань скользнула вниз, оголяя светлую кожу колена.
Поджав губы, парень с нескрываемым интересом изучил мою ногу и, сглотнув, полюбопытствовал:
— Ты пытаешься соблазнить меня прямо в школе?
— Что?! — возмущенно пискнула я, с силой толкая Николая в грудь, от чего тот лишь слегка пошатнулся, — У меня проблема, идиот! Я пришла устраиваться на работу, а тут это!
Я обвела рукой устроенный погром и отвернулась, ощутив, как от досады на глаза наворачиваются предательские слезы. Плакать перед этим физруком совершенно не хотелось, хотя, надо признать, женские слезы — куда более сильное оружие, чем хлопанье ресницами.
И я оказалась права. Заметив, что я вот-вот расплачусь, Николай засуетился, отодвигая от меня грязные поваленные горшки.
— Сейчас что-нибудь придумаем. Только не плачь, ладно? — взмолился он, выглядывая из нашего убежища.
В коридоре раздалось шарканье ботинок о плитку, и оба мы — я и встревоженный физрук — напряглись. Будет сложно объяснить, что произошло, если нас найдут при таких странных обстоятельствах.
Николай привстал, надеясь высмотреть того, кто проходит мимо, оставаясь при этом незамеченным. Только это ему не удалось. До меня донесся молодой запыхавшийся голос:
— Знаю-знаю, Николай Николаич, я опоздала. Опять, ага. Три штрафных круга, все знаю, — причитала девушка, пробегая мимо, даже не озадачившись обстоятельствами.
— Сметанина! — позвал физрук, и девушка в ответ залебезила.
— Только не отжимания! Я же на пять минут всего опоздала!
— Сметанина, иди сюда! — еще раз позвал парень, и девушка, наконец заметив, что ее преподаватель почему-то стоит посреди цветов, удивилась: А чего это вы там делаете, а?
Вздохнув, я тоже поднялась на ноги и осмотрела ученицу, которой на вид было лет пятнадцать. На ней были серые спортивные штаны, а сверху — о боже — прямо на штаны была надета кошмарной длины юбка-годе. Всю эту безвкусицу завершал ансамбль из серой водолазки и удлиненного жакета.
— Я не могу на это смотреть, — удрученно произнесла я, отводя глаза от девушки, которая пялилась на меня так, будто мы с Николаем были застуканы за чем-то непристойным.
— Ну здрааасьте, — протянула девушка, не то обращаясь ко мне, не то выражая свое удивление сложившейся ситуации.
— Сметанина, дай-ка сюда свою юбку, — скомандовал Николай, вылезая из зарослей, — У нашей гостьи порвались брюки, а ей нужно срочно пойти к директору.
Я резко перевела возмущенный взгляд на физрука. Он вообще видел эту юбку?!
— Мне нельзя спрашивать, почему у нее порвались брюки, да? — спросила девчонка, с трудом подавляя смех.
— Так, Сметанина, — Николай выставил вперед руки, как бы открещиваясь от причастности к моим разорванным палаццо, — Что бы ты себе ни придумала — все было не так. Ясно? Просто дай юбку Надежде….
Парень глянул на меня в ожидании того, что я назову свое отчество, и я, фыркнув, сдалась:
— Надежда Львовна.
— Отлично, — Николай примирительно кивнул, — Сметанина, дай Надежде Львовне юбку на время урока, и я прощу тебе опоздание.
— И я не буду бегать кросс! — пыталась сторговаться девчонка, почувствовав власть в своих руках.
Николай Николаевич вздохнул, но согласился.
— Хорошо, только никому не говори.
— Идет! — девчонка протянула физруку руку, и тот пожал ее, скрепляя договор.
— Идите в раздевалку, — сказал Николай, кивая мне.
Я вскинула палец вверх, чтобы начать гневную тираду о том, что я думаю о существовании юбок-годе в мире моды, но два насмешливых взгляда, обращенных в мою сторону, заставили меня проглотить возмущение и выйти из укрытия, крепко придерживая рвань на ноге.
Сметанина победно улыбнулась и пошла в сторону раздевалки, и мне не оставалось ничего, кроме как пойти следом за ней.
— Надо было просить освобождение от физры на месяц, — пробормотала девчонка, и позади нас раздался громкий голос физрука.
— Не перегибай, Сметанина!
— Ладно-ладно! — ученица развела руками, покидая коридор.
Я обернулась, глянув на то, как Николай Николаевич аккуратно придерживает герань, выброшенную из родного горшка. На меня он больше не смотрел, но, если бы он повернулся, то заметил бы, как я, сама того не ведая, улыбаюсь.
— Надежда Львовна, вы где там? — позвала Сметанина, и я, тряхнув головой, последовала за ней в раздевалку. — Вам пиджак в комплект не нужен?
Какой кошмар. Как пережить в этом Булкине целый год?
***
— Тук-тук-тук, — приветливо улыбаясь, я заглянула в распахнутые двери кабинета директора.
За компьютером сидела худощавая брюнетка лет пятидесяти. Услышав мой голос, она вскинула глаза и, поправив очки в старомодной оправе, улыбнулась:
— Валенкина, да? — уточнила она, и я, скривив губы от родной фамилии, кивнула. — Заходите.
С непривычки одергивая ужасную юбку, я прошла в кабинет и присела на стул перед директорским столом.
— Я вас ждала пораньше, — призналась директриса, — Хотела сразу представить вас классу, у них сейчас как раз урок.
— Простите, у меня случились непредвиденные обстоятельства, — оправдалась я, блуждая взглядом по стенам, обвешанным грамотами на имя Людмилы Сергеевны Прошиной — директора старейшей школы славного Булкина.
— Ничего, начнете со следующей недели, — женщина мило улыбнулась и вдруг заговорила шепотом, — Антон Игоревич объяснил, что для вас это просто временное занятие, но я попросила бы вас с особым вниманием отнестись к детям. Пусть урок труда — не самая важная дисциплина, но девочки в какой-то мере будут смотреть на вас и брать пример. Понимаете?
Хотелось закатить глаза, демонстрируя свое отношение к возложенной на мои плечи ответственности, но вместо этого я только коротко кивнула. Кому вообще нужны эти уроки труда?
— Вам нужна будет программа? — поинтересовалась Людмила Сергеевна, шаря глазами по полке с папками.
— Не думаю, — я покачала головой, — Я и без программы смогу сшить с девочками фартук.
В моем голосе мелькнуло презрение, но женщина этого явно не заметила. И тогда я зачем-то добавила:
— Вас попрошу в ответ не упоминать вслух имени Антона Игоревича. Мое пребывание здесь и наши отношения должны остаться в тайне, — строго произнесла я, — Пресса все разнюхает, сами понимаете.
— Ох, конечно! — Людмила Сергеевна закивала, выражая полное понимание приказа.
Вот и славно. Не хватало еще, чтобы кто-то пустил слух, что новенькая трудовиха приехала в Булкин, потому что ее погнал богатенький жених.
— Пойдемте, я представлю вас девочкам, — Людмила Сергеевна поднялась с места, и я только вздохнула, увидев на ней еще более древнюю юбку-годе коричневого цвета.
Мы поднялись на второй этаж, и только тут я поняла, что в школе действительно идет реновация. Часть стен уже была выкрашена тепло-бежевым тоном, напольное покрытие в виде протертого линолеума было полностью заменено на качественную плитку. Я улыбнулась, подумав о том, какую благодарность эти люди должны испытывать к Антону и его компании. И все это — мой мужчина.
Мы прошли по коридору и остановились у кабинета в небольшом закутке с двумя высокими окнами, через которые в помещение падали лучи теплого сентябрьского солнца.