Надежда все исправит

Антон понимающе кивнул, и я истерически хохотнула.

— Как чудно, что вы встретились. Заключите какой-нибудь контракт, чтобы не терять время даром, — громко чиркнув стулом по паркету, я поднялась и, не оборачиваясь, покинула кабинет.

На пути мне встретилась Гела Микаэловна, которая при виде взбешенной меня довольно улыбнулась.

— С возвращением в Москву, — с наигранной дружелюбностью поприветствовала она, — Эксперимент с Булкиным закончился?

Я кивнула, отведя взгляд из-за нахлынувших воспоминаний.

— Спасибо, Гела, — неожиданно искренне сказала я.

— За что? — она вопросительно приподняла тонкую бровь.

— Булкин — возможно, лучшее, что было в моей жизни, — тихо ответила я и, махнув на прощание, направилась к лифту. Больше я сюда не вернусь — это я знаю точно.

— Надин, подожди! — около лифта меня нагнал Антон.

В привычной властной манере он до боли схватил мое предплечье и прижал к себе.

— Отпусти меня, — я выдернула руку и сделала шаг в сторону.

Говоря эти слова, я имела ввиду не только свою руку, но и свою жизнь в целом, и, судя по взгляду, Антон это понял.

— Надин, не глупи, — он покачал головой, окидывая меня строгим взглядом. — Неужели тот мальчишка настолько запудрил тебе мозги?

— Наоборот, — возразила я, — Он раскрыл мне глаза. Если ты не против, я поеду к тебе, чтобы собрать вещи.

— Надин, — Антон с особым нажимом произнес мое имя, и мне даже стало смешно.

— Надя. Зови меня Надя. Это мое имя, — я усмехнулась сама себе, а Антон, вздохнув, потер виски.

— Ты же понимаешь, что назад пути не будет?

Я кивнула, в первые в жизни на сто процентов уверенная в своем решении.

— Спасибо тебе за все, Антон. Если бы не ты, я не нашла бы себя, — честно призналась я, но мужчина уже взял себя в руки.

Коротко кивнув, он формально ответил:

— Береги себя, Надежда.

Одарив меня на прощание равнодушным взглядом, он отвернулся и, уверенно ступая, направился в кабинет. Интересно, хотя бы в молодости он позволял себе проявлять настоящие чувства? Впрочем, это уже не моя проблема.

***

Я собрала вещи и в короткие сроки нашла небольшую съемную квартиру, особо не придираясь к условиям, ведь я была уверена, что это ненадолго. Матвей помог мне перевести вещи, и я даже извинилась перед ним за то, как неуважительно относилась к нему и за то, что звала его дурацким именем Маттео, словно он был героем латиноамериканской мыльной оперы.

Тридцать первого декабря я снова открыла в списке контактов номер Коли, но так и не смогла нажать на вызов. Я сама все испортила. И кому, как не мне, исправлять ситуацию. И начать я должна с мамы.

Оставив вещи на съемной квартире, я собрала маленький чемоданчик и отправилась в родную деревеньку и выпала из жизни на долгих две недели, за которые успела тысячу раз обнять маму, хоть та и не привыкла к такому близкому контакту со своей холодной и строгой дочерью. Я не стала рассказывать ей о встрече с Германом Лисовым, но по глазам матери я видела, что все сказанное им — было полной чушью. Не было никакого спланированного соблазнения. Мама влюбилась в него, как дура, и позволила разбить свое сердце. Размышляя о том, что произошло между ними много лет назад, я все же задала маме один вопрос:

— Если бы можно было вернуть время назад, — начала я, помешивая смородиновое варенье в чае, но мама так и не дала мне закончить.

— Я ничего не поменяла бы, — призналась она, неведомым образом понимая, о чем я говорю.

— Но ведь это сломало твою жизнь, — я глянула на нее — усталую, в домашнем халате, но в то же время такую родную и теплую. И как я могла столько лет держаться на расстоянии?

— Это дало мне надежду, — мама едва заметно улыбнулась, касаясь моего плеча. Даже не знаю, говорила она о надежде на светлое будущее или обо мне, но мне от ее ответа стало легче.

Что бы ни происходило — это часть нашей истории. Не испытав боли, ты не признаешь истинного счастья. Не пройди я весь этот путь, я так и не поняла бы, что по-настоящему ценно в жизни.

— Я никогда не говорила тебе, — я погладила мамину мозолистую руку, — Я люблю тебя, мам.

От неожиданности мама захлопала ресницами, и в уголках ее светлых глаз я заметила поблескивающие слезы.

— Мам, ты чего? — я сползла со стула и, присев на колени перед мамой, обняла ее ноги. Она склонилась и ткнулась лбом в мой затылок.

— Я тебя тоже, моя девочка. Я тебя тоже люблю, — шепнула мама, зарываясь носом в мои волосы.

В следующий момент наше уединение прервалось, а объятие приняло в себя Софу, ее дочь Стасю, и даже маленький Славик, ничего не понимающий, но очень увлеченный, прижался к моему боку, и я, хлюпнув носом, чмокнула его в светлую макушку.

Истинная ценность жизни в способности любить — открыто и щедро. Не требуя взаимности, не ища выгоды. Любить — просто потому, что не можешь иначе.

***

Месяц в родном доме подходил к концу, и мне нужно было возвращаться в Москву, чтобы решить что-то со своей жизнью. Назад пути не было. С Антоном меня больше ничего не связывало. Разве что деньги, которые он внес за мое участие в дизайнерском конкурсе.

Булкин тоже для меня под запретом, потому что, вернувшись туда, я испорчу жизнь Коле. Держаться друг от друга на расстоянии мы не сможем, а вместе ни к чему не придем. Неуемные амбиции не превратят меня в ту, что своей любовью и уютом сделает Колю счастливым.

А, значит, мне нужно заняться тем, что я могу лучше всего — работой. Коллекция еще не готова. Кроме того, мне нужно вернуться к пошиву на заказ, чтобы держаться на плаву, ведь вместе с Антоном из моей жизни ушла и финансовая стабильность. Удивительно, но это больше не вызывает во мне никакого страха. Я обязательно справлюсь.

Вся моя семья, включая Пашу — мужа Софы — собралась на последний перед моим отъездом ужин. Мы подняли вверх бокалы, собираясь выпить шампанское, но тут мой телефон завибрировал на деревянном столе.

На экране высветился незнакомый телефон, и я невольно заволновалась. Помедлив, я все же приняла вызов.

— Слушаю, — неуверенно отозвалась я, в тайне надеясь услышать голос Коли.

— Надежда Львовна? — знакомый девчоночий голос мешался со всхлипами.

Я вскочила с места, не зная, куда себя деть от тревоги.

— Люба? Что случилось?

— Мама в-в-выгнала меня из дома, — девочка буквально заскулила, сдерживая приступ истерики, — Я ей рассказала про ребенка. И т-т-теперь не знаю, к-к-куда идти. В-в-вы еще не в-в-вернулись?

Схватившись за голову, я осела на диван.

— Люб, я не в Булкине, — тихо созналась я, ощущая, как беспомощность охватывает мое тело мелкой дрожью, — Но я приеду, слышишь! Приеду, и мы что-нибудь придумаем.

Девочка молчала, и я поняла, что она плачет. Воображение рисовало кошмарную картинку того, как хрупкая беременная девочка одна слоняется по занесенным снегом улицам Булкина. Мое сердце сжалось до размера горошины, и я снова заговорила:

— Люба, я сейчас позвоню вахтеру и попрошу дать тебе ключи. Квартира, в которой я жила, оплачена до мая. Иди на Мира одиннадцать. Хорошо? Люба? — я снова встала и начала мерить комнату широкими шагами.

— Х-х-хорошо, — отозвалась девочка.

— Люба, я скоро приеду. Постарайся успокоиться, — молила я, переживая, как бы девочка не наделала глупостей на эмоциях.

— Спасибо, Надежда Львовна, я вас очень жду, — голос девочки стал чуть ровнее, и я, попрощавшись, сбросила вызов.

К счастью, за четыре месяца в Булкине у меня не раз случались проблемы то с сантехникой, то с электричеством, и все они решались при содействии вахтера, так что его номер был вбит мой список контактов. Мужчина ответил сразу и подтвердил мои догадки — Антон не расторг аренду, и квартира все еще числилась за мной, так что Любе будет, где провести эту ночь.

Закончив разговор, я отложила телефон и кинулась проверять и без того собранные сумки.

— Надь, что случилось? — встревоженно спросила мама, осторожно касаясь моего плеча.