Страница 73 из 168
Насколько мне известно, он отставной военный.
Я уже сказал вам, сударыни, что ничем не могу вам помочь. Эти гомункулы не продаются.
Четырнадцать голов, если позволите.
Совершенно верно, сударыня, он купил их всех.
Она слышала это в… В «Садах Семирамиды», когда вместе с Котейшеством пыталась раздобыть гомункула взамен почившего в цветочной кадке Мухоглота. В той самой лавке, в которой за несколько лет до того успел побывать сам Лжец. А равно сотни его собратьев по несчастью. Старик фон Лееб и был тем выжившим из ума хером, который скупал консервированное мясо в банках целыми дюжинами. Но…
Она должна спросить об этом Лжеца. Наверняка должна.
Барбаросса открыла рот, не обращая внимания на дергающуюся иглу Цинтанаккара в груди. Но спросить ничего не успела, потому что Лжец вдруг забился в своей банке, точно рыбешка, поднимая пузыри и судорожно размахивая руками.
— Время! Пора начинать, Барби, что бы ты там ни собиралась сделать!
— Upphaf vi
Первые слова формулы самые простые. Она не раз произносила их, заклиная всякую мелкую нечисть, научившись в конце концов не только дотошно соблюдать фонетику и синтаксис демонического языка, но и безукоризненно артикулировать каждый слог. Но там речь шла о созданиях, способных своей силой разве что зажечь свечу, а здесь…
Барбаросса стиснула зубы. Она ощущала себя врачом, которому предстоит провести операцию на собственном чреве. И который даже не представляет, что обнаружит, протянув ланцетом по коже, распахнув наружу собственное истекающее кровью нутро.
Цинтанаккар напрягся у нее в животе. Потяжелел, словно наливаясь холодным свинцом.
Услышал. Услышал родную речь, трижды проклятый выблядок.
Что будет, если она ошибется хотя бы в одном звуке или выберет неверную интонацию? Разорвет ее пополам, заляпав кровью дровяной сарай? Если так, Кандиде, Шустре и Острице придется не один день работать здесь тряпками, собирая все то, что осталось от сестрицы Барби. Наверно, им придется использовать большую лохань, которую обычно используют для стирки, но и тогда придется чертовски повозиться, чтобы собрать все маленькие косточки, разлетевшиеся по углам, все жилки, лоскуты кожи, клочья волос…
Барбаросса стиснула зубы. Привычно, как перед дракой.
Демоны несоизмеримо могущественны по сравнению с людьми, жалкими букашками, ползающими у них в ногах и довольствующимися лишь крохами их сил, объедками, что они кидают под стол. Но даже самые могущественные вынуждены повиноваться правилам, вечными, как сам Ад. На том и стоит мироздание.
— Цинтанаккар! Ég hringi í þig!
Свинцовый сгусток выпростал из себя острые крючки, которыми впился в ее трепещущее мясо. Заворочался, заставив Барбароссу рыкнуть от боли, прижимая руки к животу. Сука. Она знала, что будет больно, но не знала, что так…
- Ég hringi í þig! — вновь приказала она, — Ég býð þér í þínu nafni og í nafni meistara vors Satans!
Это было блядски непросто. Даже одно слово на наречии Ада наполняло рот затхлой вонью старого конского кладбища, обжигая слизистую и царапая острыми иглами нёбо. От короткой фразы звенели и ерзали на своих местах, наливаясь огнем, уцелевшие зубы, а язык съеживался, превращаясь в подобие гнилой рыбины, бьющейся в пересохшем ручье.
Смех. Барбаросса не сразу поняла, что колючая вибрация в ее животе, пронзающая мягкие ткани тысячами гнутых булавок, это смех запертого в ее теле демона. Дьявол. Демон не должен смеяться, слыша собственное имя. По меньшей мере ему стоит тревожно замереть, потому что тот, кто владеет его именем, владеет и его вниманием. Это еще не власть над ним самим, лишь ключ к ней, но…
— Цинтанаккар! Mig langar að sjá þig!
Демон, заинтересованный в разговоре с призывающим его человеком, должен явиться пред его глаза. Обрести зримую форму, обозначить себя в пространстве. Эта форма может быть любой — соблазнительной, пугающей, завораживающей, чудовищной. Губернатор Ботис, по слухам, является в виде гигантской гадюки с двумя рогами, чешуйки которого отлиты из платины и серебра. Герцог Берит предпочитает псевдочеловеческую форму, он принимает вид всадника на алом коне, облаченного в огненную кольчугу, с золотой короной на голове. Губернатор Хаагенти нередко является в виде быка с огромными орлиными крыльями.
Но есть и другие формы, куда более причудливые и пугающие. Барбаросса слышала о демонах, что являются в виде переплетения геометрических фигур, причем столь противоестественного, что от одного взгляда на них можно обезуметь и выдавить себе глаза. И о других, являющихся в виде разлагающейся коровьей туши, парящих в воздухе медных ключей, гигантов с выпотрошенным животом, каменных псов, летучих мышей, плывущего в воздухе огня…
Она не хотела думать о том, какое обличье примет Цинтанаккар. Едва ли такое, чтобы порадовать ее взгляд. Скорее, что-то отвратительное и неприглядное, нарочно созданное для того, чтобы лишить ее духа.
Барбаросса вдруг ощутила, как в носу набухло и лопнуло что-то горячее, едва не разорвав ноздрю. На грудь дублета выплеснулась толчком кровь, ярко-карминовая, теплая, ее собственная.
Наверно, на его языке это что-то вроде «Привет».
Сука. Барбаросса задрала голову, пытаясь унять кровотечение.
А ты, блядь, думала, что он потреплет тебя ладошкой по щеке? Может, подарит букетик цветов?..
— Цинтанаккар! Mættu hér! ég panta! Ég bíð!
Он не спешил явиться на зов. С другой стороны — Барбаросса ощутила, как пот на ее спине становится то обжигающе горячим, то ледяным — с другой стороны, Цинтанаккар еще не оторвал ей нос или что он там собирался сделать? Он словно… Заинтересованно слушает, подумала она. Молчит, выжидая невесть чего.
— Кажется, он не спешит… — процедила Барбаросса одеревеневшим языком.
— Он не придет, — раздраженно бросил Лжец, — Я же твердил тебе об этом тысячу раз. Цепные псы не вступают в переговоры.
Гомункул и сам сжался от напряжения в своей банке. Приник ручонками к стеклу, под тонкой шкуркой напряглись смешные цыплячьи жилки. Точно пытался напряжением своего тщедушного тельца помочь ей, Барбароссе, выдержать взгроможденную на ее загривок ужасную тяжесть.
— Komdu hingað! Ég vil tala við þig!
Цинтанаккар насмешливо зазвенел под ребрами, заставив ее застонать. Нет, он не спешил представать перед ее глазами. Не рвался к встрече. Кажется, его вполне устраивало текущее положение вещей. Маленький крысеныш…
— Frumstilling! Upphaf samræðu
Цинтанаккар сдавил в ее животе какой-то нерв, отчего Барбаросса едва не вскрикнула.
Кровь, текущая из носа, хлюпала на губах, смазывая слова. Ее приходилось стирать рукавом, вновь и вновь набирая воздуха для новых команд. Звучащих чертовски зловеще, но не более действенных, чем снежок из печной сажи, рассыпающийся прямо в руке.
— Сука… Athugun á virkni. Svar!
Цинтанаккар заскрежетал зубами по ее позвоночнику, вызвав отчаянную резь в спине.
Он игнорировал команды, откровенно насмехаясь над ней.
— Segðu nafnið þitt! Leyfðu mér að sjá þig!
Уже одно это само по себе странно. Как бы ни был устроен демон, в чьей бы свите ни состоял, какую бы родословную ни вел, он относится к адскому племени, а значит, должен подчиняться основным командам. Или, по крайней мере, реагировать на них. Этот же… Черт, господин Цинтанаккар, обитающий в замке под названием Сестрица Барби, кажется, не считал нужным вообще замечать ее усилий, а если отзывался, то лишь насмешливо теребя ее потроха своими лапками.
Барбаросса стиснула зубы. От демонического наречия в горле клокотала кипящая слюна, язык был покрыт маленькими ранками и запекшейся сукровицей. Еще немного — и она спалит нахер собственную голову…
Среди демонических команд встречаются чертовски сложные, одно только произношение которых сродни исполнению сложнейшей арии. Но есть и более простые средства. Котейшество научила ее некоторым командам, вполне простым и действенным, может быть, как раз на такой случай.