Страница 71 из 168
— Не занимался, — холодно подтвердил Лжец, — Господин фон Лееб был артиллеристом в отставке. Он, правда, проводил некоторые изыскания на пенсии, но в частном порядке, они не были связаны с Геенной Огненной и ее обитателями.
— Тогда откуда ты знаешь всю эту херню?
Лжец устало вздохнул, отчего жидкость в его банке едва заметно колыхнулась.
— Я прожил на свете семь долгих лет. У меня была возможность повидать мир, пусть даже и из банки. А господин фон Лееб не был моим единственным хозяином, как тебе известно.
Барбаросса кивнула.
— Я помню, ты рассказывал про лавку в Эйзенкрейсе.
— Она была лишь точкой в моем пути, пусть я и провел там немало времени. Но до того… — Лжец неожиданно усмехнулся, — Между прочим, я полтора года работал в почтовом отделении.
Барбаросса фыркнула.
— Разносил депеши и газеты? — не удержалась она, — Наверно, был самым быстроногим мальчишкой во всем городе? А почтовая карета из старой банки тебе полагалась? А мундирчик из золоченой фольги?
— …сортировал корреспонденцию и гасил марки. Спокойная, основательная работа, оставлявшая мне время на размышления. Не такая хорошая, как у господина Римершмидта, архитектора, но мне она нравилась.
— Хрена себе! Ты успел поработать у архитектора?
Лжец с достоинством кивнул.
— Год с небольшим. И нет, я не подавал ему кирпичи и не месил раствор.
— Ну и чем же ты там занимался? Дай угадаю… Чинил ему перья? Может, обгрызал заусенцы ему на пальцах, когда ему некогда было этим заниматься?
Лжец не стал ерничать в ответ. Чем меньше времени оставалось у них в запасе, тем напряженнее и скованнее он делался, точно окружающий его магический эфир медленно замерзал, сгущаясь и уплотняясь.
— Я проводил расчеты. В том числе и связанные с Гоэцией. Для грубой работы с камнем вмешательство адских сил не требуется, нехитрая наука, но если берешься за сложную конструкцию, без помощи адских владык не обойтись. Тебе приходилось видеть прославленный Каммершпиль[16] в Мюнхене? Его работа. Четыреста тысяч центнеров отборного камня, сложнейшие архитектурные расчеты, внутренние покои, нарушающие законы бытия, логики и пространства…
Барбаросса машинально кивнула, даже не пытаясь представить таких цифр. Сейчас она думала только о том, чтобы осколки зеркала были прикреплены под тщательно выверенным углом, и ни о чем кроме.
— Изрядная работенка, наверно…
Лжец напыжился, отчего и без того маленькая банка стала казаться вовсе крохотной, жалкая цыплячья грудь угрожающе раздулась.
— Я помогал ему в расчетах. Высчитывал количество девственной крови для окропления фундамента, ну и вел некоторые другие работы. К слову, вышло всего тридцать семь тысяч шоппенов[17] — почти в два раза меньше, чем для фундамента лейпцигской консерватории, который заложили в том же году.
— Ну и хрен ли ты собрался в Броккенбург? Сидел бы у своего архитектора за бумажками…
Лжец криво усмехнулся.
— Как тебе известно, создания, к числу которых я имею счастье принадлежать, не могут похвастать свободой воли.
— Дай угадаю… Твой патрон вступил в какой-нибудь заговор против курфюрста и его разорвали на плахе? Или ему на голову упал какой-нибудь заговоренный булыжник?
— Ничего из этого. Господин Римершмидт погиб на дуэли.
— Что, ухлестывал за каждой юбкой? — насмешливо поинтересовалась Барбаросса, — Или и плундры тоже не пропускал?
— Он погиб на дуэли с господином Крайсом, другим архитектором. Они не сошлись во взглядах касательно перспектив многоуровневой архитектуры. Господин Крайс опубликовал довольно резкий памфлет о моем хозяине, тот вынужден был вступиться за свою честь и…
— Короче, ему продырявили голову, твоему хозяину?
— Нет. Пуля господина Крайса прошла в трех дюймах от него. Но когда пришла его очередь стрелять… Пуля в его пистолете была зачарована двумя демонами сразу. Непростительная оплошность для такого опытного человека, как мой хозяин. Может, это была простая ошибка оружейника, а может… Скажем так, не стану исключать, что эту пулю нарочно вложил в его ствол секундант, подкупленный его противником.
— Два демона в одной пуле? Тесновато им там пришлось, а?
— Да, пожалуй, они были весьма рассержены. И не замедлили известить об этом мир, едва лишь вырвались на свободу. Господин Римершмидт… Если опустить ненужные подробности, они завязали его узлом. И это не фигура речи. Он остался в живых, даже сохранил некоторую толику рассудка, насколько я мог судить, но вот заниматься своим прежним делом уже не мог. Через несколько месяцев архитекторская контора была продана его супругой, а меня вместе со старой мебелью и писчими принадлежностями сбыли за полцены в «Сады Семирамиды», где и проторчал следующие полгода.
Барбаросса нахмурилась. Ей было плевать, где коротал срок Лжец, сейчас ее больше занимали рыбьи кости на полу, не желавшие выстраиваться нужным образом.
— Считай, заработал отпуск, а? — пробормотала она, — Сиди себе на полочке да поплевывай вниз… Да и компания небось подобралась приятная, уж было с кем поболтать!
Лжец покачал головой. Всякий раз, когда он шевелился в своей банке, Барбаросса невольно замечала, до чего странно выглядят жесты, позаимствованные этим странным существом у своих хозяев и приспособленные к его собственной, не вполне человеческой, анатомии.
— Эти полгода были самым тяжелым периодом в моей жизни. Компания там подобралась изысканная, это верно, там можно было встретить гомункулов со всей Саксонии, даже из далекого Троссина, где варят превосходное ежевичное варенье, и проклятого всеми владыками Эберсбаха, где с неба вместо дождя до сих пор льет раскаленная смола, а ведьмам выкалывают глаза при рождении. Но вот на счет поболтать… Едва ли там собралось самое приятное общество.
— Чего так?
Лжец скривился, отчего его полукукольное личико на миг превратилось в жутковатую щербатую маску.
— Ты, наверно, заметила, что большая часть моих собратьев не отличается великим умом. Мозг некоторых не получил должного развития или же не успел сформироваться, другие попросту не нашли ему применения, вынужденные годами без всякого дела сидеть в своей стеклянной тюрьме. Любое оружие, с которым не упражняется владелец, делается мертвым грузом. Мышца, которая не знает нагрузки, атрофируется. Неудивительно, что многие мои товарищи по заточению были не разумнее заспиртованных грибов.
Это верно, подумала Барбаросса, живо вспомнив крошку Мухоглота. Небось на одного, свободно шпарящего на нескольких языках херувимчика приходится по дюжине никчемных искалеченных особей, которые способны разве что мычать да корчить рожи. Среди них и свое собственное имя, пожалуй, помнит не каждый.
— Премилое общество, верно, было у вас там.
— О, у нас подобралась славная компания, — Лжец усмехнулся, скосив глаза, — В самый раз чтобы раскинуть картишки и посидеть над ними с трубочкой. Тип слева от меня звался красивым греческим именем Аутофаг. Это не было его настоящим именем, так его прозвали мы, чтобы хоть как-то называть. Другого имени у него не было, а может, он его не помнил. Его прошлым хозяином был богатый купец из Лунценау, торговец хлопком и льном. Счастливчик. Для гомункула служба на этом поприще обыкновенно представляет прекрасную перспективу, даже если он не очень умен, в этой работе больше ценится прилежание и старательность. Знай составляй себе рескрипции, веди учет векселям, подсчитывай пеню… На такой работе можно кататься точно сыр в масле до конца жизни. Но Аутофагу не свезло — знать, не те кости выкинул архивладыка Белиал, определяя его судьбу…
— Да ну? Подавился золотым гульденом, который хозяин по рассеянности уронил в его банку?
Лжец покачал головой.
— Его погубила купеческая служанка. Молодая сука, думавшая больше о своих трахарях с постоялого двора, чем о добре своего хозяина. Прибирая кабинет, она убрала колбу Аутофага в дальний угол кладовой. Наверно, приняла сослепу за банку соленых огурцов, случайно оставленную на столе. Там он и стоял следующие три года — в темном углу, в вечной тишине и темноте, заваленный всяким хламом, забытый всеми, никчемный — бессильный разум, запертый в пустоте. Обнаружили его случайно, когда делали по весне уборку. Но к тому моменту толку от него уже не было — несчастный Аутофаг, проведший три года в абсолютной пустоте, не смог бы сложить два и два. Он потерял все навыки, которыми владел, даже навык членораздельной речи. Только мелко дрожал и непрерывно работал зубами, бесконечно что-то пережевывая… Знаешь, что он ел все эти годы?