Страница 29 из 168
Терпеть присутствие «Белого Каннибала» возле Малого Замка было не просто, но еще хуже бывало в тех случаях, когда Вера Вариола желала остаться в своих покоях на ночь. У нее редко возникало такое желание, но если уж возникало, эта ночь обыкновенно становилась весьма нервной для всех обитательниц замка. Стараниями Гасты, выполнявшей обязанности сестры-кастеляна, покои Веры Вариолы на верхнем этаже башни всегда поддерживались в образцовом порядке, готовые к ее визиту в любое время дня и ночи, но вот ее аутовагену места не доставалось — обыкновенно он так и торчал на подворье всю ночь.
Барбаросса хорошо помнила, как однажды ночью, выбравшись из койки по нужде, она в одних панталонах направилась наружу, намереваясь навестить нужник во дворе и совсем позабыв о том, что перед замком дремлет, тихонько ворча, «Каннибал» Веры Вариолы. Удивительно — будучи почти белым, он едва угадывался в темноте, сливаясь с ночью так, будто сам был скроен из ее плоти.
Тяжелый, привалившийся к земле, силуэт. Демоны внутри него спали, но стоило Барбароссе сделать один беззвучный шаг, как она явственно ощутила доносящееся из-под капота ворчание. Утробное, точно звуки работающей костяной пилы, кромсающей чьи-то позвонки на низких оборотах. А еще она ощутила колючие ледяные иглы в натянутом до предела мочевом пузыре. Не потому, что «Каннибал» проснулся или три дюжины его глаз вдруг пробудились, залив ее светом, нет, он оставался недвижим, как мертвец. Но Барбаросса вдруг ощутила, что кто-то тихо зовет ее по имени. Голосом вкрадчивым и мягким, удивительно знакомым, но в то же время не похожим ни на один из голосов, что ей приходилось слышать. Это не было ворчание демона, это был упоительно мягкий рокот.
Смелее, ты, глупышка, говорил он, но называл ее не Красоткой и не Барбароссой и не сотнями тех унизительных прозвищ, что прилипли к ней здесь, в Броккенбурге, а ее именем — тем именем, что она оставила в Кверфурте. Смелее, девочка. Подойди поближе. Проведи рукой по полированному капоту. Коснись ручки и подними ее до щелчка. Распахни дверцу. Я покажу тебе настоящие чудеса — в их истинном виде, не извращенном ни адскими владыками, ни человеческими капризами. Забирайся внутрь, здесь теплые бархатные подушки, мягкие, как волосы Котейшества. Устраивайся поудобнее. Можешь подремать, слушая мое урчание…
Она даже сделала два или три слепых шага вперед, протягивая руку к никелированной рукояти. Ворчание, доносившееся из-под капота, было вовсе не грозным, как ей показалось сперва, напротив, вкрадчивым и мягким, как мурлыканье огромного кота. Ничего страшного не будет, если она минутку посидит внутри? Она просто попробует, каково это, сидеть в дорогущем экипаже, точно графиня, и сразу уйдет. Только одну маленькую крохотную минутку…
Смелее, девочка. Мы поладим друг с другом, я это чувствую. Протяни руку и погладь меня…
Она почти сделала это. Почти коснулась мягко вибрирующего капота аутовагена. И лишь в последнее мгновенье отдернула руку, мгновенно сбросив с себя овладевшее ей оцепенение. Потому что в это мгновенье вдруг увидела «Каннибала» Веры Вариолы таким, каким его точно не видели кучера других экипажей и прохожие. Огромного раздувшегося паука из черного льда, чья хитиновая шкура, источающая бесцветную жидкость, поросла щетиной из скрюченных человеческих пальцев и бесцветного мха…
На хер. Не осмелившись пересечь подворье, пока на нем стоит «Каннибал», Барбаросса той ночью предпочла опростаться у стены замка и зареклась отныне выходить наружу, если во дворе стоит аутоваген хозяйки ковена. Кажется, прочие «батальерки» и сами испытывали сходные чувства — в те ночи, когда в Малом Замке гостила Вера Вариола, ночной горшок пользовался среди сестер куда большей популярностью, чем в прочие.
Но больше всего от «Белого Каннибала» доставалось Кандиде.
Младшая среди младших, бесправное забитое существо, считающееся сестрой «Сучьей Баталии», но на деле лишь прислуга, она не осмеливалась перечить даже прочим париям, трудившимся на правах младших сестер, Шустре и Острице. Неудивительно, что в Малом Замке на нее сваливали всю грязную работу. Она не перечила, когда промозглой ночью ее загоняли нести вахту на крыше замка, в то время как прочие «батальерки» спали в своих койках. Не перечила, когда днями напролет стирала их тряпки в зловонной воде, обжигая щелоком руки. Не подавала голоса даже когда вечно голодная Шустра лишала ее жалкой ничтожной пайки, внаглую воруя ее хлеб. Не роптала даже после того, как Холера исхлестала ее по лицу вожжами за недостаточно начищенные сапоги — при том, что сама забыла отдать ей приказ…
Кандида была столь покорна и исполнительна, что иногда Барбароссе даже казалось, что если старшие сестры начнут медленно резать ее на кусочки, она и то не проронит ни слова, лишь будет крутиться так, чтоб им удобнее было орудовать ножами. Единственный раз за все жалкие пятнадцать лет своей жизни младшая сестра Кандида ослушалась старших, когда Гаста — хитрая рыжая сука Гаста — велела ей вымыть «Белого Каннибала», стоящего во дворе Малого Замка.
Аутоваген Веры Вариолы не нуждался в мойке. В любое время дня он сохранял свой грязно-белый цвет, неважно, натирали его бока воском или заляпывали уличной слякотью. Даже когда канавы Броккенбурга были полны жидкой грязью, он выглядел не просто чистым, но противоестественно чистым. Отвратительно чистым, на взгляд Барбароссы. Она сама не собиралась приближаться к «Каннибалу» даже имея надежное кабанье копье или заряженный пистоль. Но у Кандиды, младшей из сестер, выбора не было.
Едва только подступившись к дремлющему на солнце аутовагену, Кандида побелела, как алебастр и рухнула на колени, выронив ведро и тряпки. Напрасно ее увещевали подруги, напрасно хмурилась Гаста — Кандида не смогла выполнить поручение. Лишь мотала головой и тихо выла от ужаса.
Отказ от выполнения своих обязанностей не просто неуважение к старшим, это пятно на чести ковена. Убедившись, что Кандида не собирается приступать к работе, Гаста взяла полено потолще — и обработала ее так, что та сама стала походить на распластанный ком тряпья. А потом еще раз. И еще. Но даже избитая до кровавых пузырей Кандида отказывалась подойти к «Каннибалу» — страх перед ним был сильнее, чем страх перед старшими сестрами и всеми пытками, которые те могли вообразить.
К огромному облегчению Барбароссы, почти вжавшейся в изгородь, чтобы разглядеть подворье Малого Замка, предназначенная для «Белого Каннибала» площадка была пуста. Это означало, что Вера Вариола не намеревается почтить замок своим присутствием — по крайней мере, сегодня.
Чем бы ни занималась сейчас Вера Вариола, она была слишком занята, чтобы пользоваться гостеприимством Малого Замка и своего ковена. Может, развлекалась в Оберштадте вместе со своими высокородными сородичами — говорят, на балах у оберов подают такое вино, что после него самая сладкая сома кажется кислыми помоями. Может, ее и вовсе не было в Броккенбурге. У хозяйки ковена много привилегий, одна из которых — находится где угодно, не отдавая отчета сукам, что ходят у тебя в услужении, по милости адских владык именуя себя «батальерками».
Неизъяснимое облегчение, которое на миг ощутила Барбаросса, было сродни ощущению, будто с ее шеи свалился даже на камень, а раскаленное ядро. С другой стороны…
Она Друденхаус, разве не так?
Кажется, кто-то прошептал ей это на ухо, но это точно был не Лжец, его голос она уже научилась узнавать. И вряд ли это был Цинтанаккар — тому, кажется, не требовались слова.
Она Друденхаус, тупая ты пизда. Из тех самых Друденхаусов, про которых столько распинался вельзер с его распухшей от познаний головой. Она обер из рода, с которым во всех германских землях лишь две-три дюжины оберских династий могут сравниться по части знатности и с которым ни одна живая душа не может сравниться по части древности. Из рода, которому благоволят сами адские владыки.
Вера Вариола давно постигла те науки, в которых Гаста и Каррион совершенствовались и к которым лишь подступалась Котейшество. Флейшкрафт, Хейсткрафт, Махткрафт, Стоффкрафт — все эти запретные адские науки наверняка для нее были не сложнее игры в фантики. Если так…