Оловянное царство

До олова они добрались, это верно, в далеких разбросанных городах империи появилось немало новой блестящей бронзы. Но руда была бедная и баснословных богатств не прибавила. На любых весах это не стоило стольких лет, стольких войн и потерянных легионов. И вот он, Амброзий, держит в руках руду, достойную самых наивных мечтаний, а Рим уже шагнул за порог.

– Я нашел его, – негромко окликнул он Вортигерна.

Тот подошел к нему. Вход в шахту наполовину порос высокой травой и кустарниками, почти неприметный, но все же это был он. Вортигерн достал из седельной сумки короткий факел. Затем поманил Амброзия за собой.

– Мы спустимся туда? Сейчас? Не лучше ли вернуться и взять на подмогу пару людей?

Вортигерн опустил факел и пристально посмотрел на него.

– Думай, Полу-бритт. Думай. Перед нами, возможно, шахта, где чистейшее олово течет из горных корней, как слезы из глаз невесты. Как думаешь, скольким людям об этом следует знать?

Амброзий молчал.

– Вот именно, – ответил солдат и скрылся в сумраке шахты. Центурион вошел следом за ним.

– Как думаешь, сколько ей лет?

Амброзий осторожно пробирался по узким бесконечным туннелям. Из-под земли в темноте вылезали ветвистые корни и хватали его за лодыжки. У него не было при себе даже кремня, если он выпустит из виду Вортигерна, то останется здесь на века.

– Говори тише, Полу-бритт, – тот шел осторожно, как зверь, и еле ступал на рыхлую влажную землю. – Богатая шахта, но так быстро заброшена… Ты ведь не хочешь вызвать обвал?

Гробница была бы богаче, только если б ее сложили из чистого золота. Вортигерн нагнулся и осторожно поднял что-то с земли.

– Медяк времен Максена Вледига, – он обтер монету грубыми пальцами. – Значит забросили ее лет тридцать назад, Полу-бритт. Ты тогда еще только родился. Впрочем, я тоже был еще глупым щенком.

Он бросил монетку Амброзию. Тот поймал ее налету, разжал кулак. В дрожащем свете факела он разглядел отчеканенный профиль и имя.

– Максен Вледиг? – переспросил он. – Ты зовешь его, как бритт. Не Магн Максим.

Вортигерн состроил гримасу.

– Так его мать называла. Любила рассказать про него, знаешь ли. Мальчишкой я мечтал стал таким же. Как видишь, – он издевательски развел руками. – я стал.

И он прав, подумал Амброзий. Максен Вледиг был таким же, как Вортигерн, как Флавий Клавдий. Легенда нового мира. Узурпатор на пять с лишним лет, страстно любимый народом. Потом отец Утера и Амброзия отдал его под суд и вернул Риму на острове законную власть. Возможно, было разумней закончить на Максене. Он был не худшим выбором для этих разрозненных королевств. И его люди не походили на свору голодных собак.

Амброзий бросил монетку обратно. Теперь о Вортигерне он знал чуть больше, чем прочие. Тот все же был бриттом. Иначе какая корысть мамаше-нищенке рассказывать о Магне Максиме сыну.

Они шли все дальше и дальше вглубь шахты.

– Когда тебя в первый раз продали в рабство?

– В восемь лет, – ответил Вортигерн. Затем обернулся и скорчил гримасу. – А тебя?

Амброзий смерил его жестким взглядом.

– Если бы не факел, ты бы вновь получил по лицу. И ты это знаешь.

– Разумеется.

Вортигерн улыбнулся и пошел дальше.

– Мы с Утером начали служить в легионе в семнадцать лет, – нехотя ответил Амброзий. – Ты ведь об этом спросил.

– Гляди-ка. Между нами больше общего, чем можно представить.

Скудно освещаемая дорожка уводила их все глубже и глубже в шахту. Доски, укрепленные на земле, прогнили насквозь, ноги соскальзывали с трухлявого дерева – а там, в глубине, темнота. И олово. Один неверный шаг – и оба окажутся со свернутой шеей. «Не самый плохой вариант», – мрачно думал Амброзий. С перебитыми ногами и потухшим факелом они далеко не уйдут. Здесь их тела не найдут ещё много лет.

Вортигерн поднял факел повыше. Амброзий повернул за угол следом за ним и тихо ахнул. На потолке и оплывших стенах, как старые вены, виднелись черные жилы металла. Разбросанная осколками по полу, перед его глазами блестел темными пятнами и иглами чистейший касситерит.

– Ну что, центурион, не об этом ли мечтал ночами ваш Цезарь?

Амброзий почти не слышал шёпота Вортигерна. Он смотрел на богатство, открывавшееся перед ним, как пещера чудес, на сон, ради которого четыреста лет шли восстания, войны и распри. На деньги, вырученные с продажи руды, здешние земли смогут озолотиться. Заброшенный Регед может стать новым оплотом бриттских земель, символом достатка и процветания.

– И ведь даже если Рим узнает, – проронил Амброзий, будто бы невзначай. – то уже не придет.

Краем глаза он заметил, что Вортигерн улыбается. Да, теперь он намеренно не причислил себя к списку римлян.

– Те, кого вы кличете варварами, умеют неплохо сражаться. Твоим бывшим друзьям сейчас есть чем заняться.

Вортигерн поднял с земли солидный осколок и сунул его в карман.

– Флавию Клавдию не хватило терпения и удачи, – проговорил император. – Теперь я снимаю все сливки. Ты ведь понимаешь, что о такой шахте лучше не трепать лишний раз?

– Тебе нужно слово, что я никому не скажу?

– Никому? Если бы я хотел, чтобы о ней никто не узнал, я бы убил тебя, Полу-бритт. Прямо здесь. Думай лучше. Нам нужны работники, чтобы добывать этот клад. Я сказал то, что сказал – не трепись.

Амброзий кивнул. Наличие оловянной шахты мало кого волнует. Наличие шахты баснословно богатой – волнует многих. Особенно отряды саксов через пролив. Он тоже поднял с земли осколок, похожий на тот, что они нашли на поверхности. Где-то в глубине узкого тоннеля слышался мерный стук капель.

– Ее затопило, – проронил Амброзий. – Потому ее и забросили. Поверить не могу. Это подарок судьбы, Вортигерн, мы построим такую империю…

Улыбка солдата дрогнула. Взгляд Вортигерна стал сперва жёстким, а потом настороженным.

– Говори тише, – перебил он Амброзия и опустил факел ниже. – Ты слышишь?

– Слышишь что?

Центурион повернул голову туда, в темноту, из глубины шахты не доносилось ни звука кроме тихого плеска воды. Затем что-то обрушилось на его голову, точно гора, череп пронзила страшная боль. И блеск оловянной руды померк перед его глазами, как потушенная свеча.

Центурион очнулся, когда по его лицу начали барабанить первые капли дождя. Холодные и большие, они больно били по коже, но туман, застилавший глаза, не давал ему прийти в себя и оглядеться. «Дождь, – осторожно билась в его мозгу искра разума. – Это не капли с потолка в шахте, я чувствую ветер с моря. Гнилой запах водорослей. Грязь под спиной, траву и мелкие камни. Я оказался снаружи.» Он вновь попытался открыть глаза и моргнул раз пять или шесть. Мутный образ перед ним принял очертания узурпатора. Амброзий поджал онемевшие губы и почувствовал слабый вкус крови. Слова сложились только в сиплые вздохи.

– А, ты очнулся, – Вортигерн склонился над ним. Он сидел рядом, насквозь промокший, по его лицу и бороде потоками стекала вода. Плаща на нем не было, грубой и плотной тканью он кое-как накрыл тело Амброзия. Центурион попробовал встать, но почувствовал острую боль в правой руке и рухнул обратно в грязь.

– Лежи, – Вортигерн одернул его. – Тебя знатно приложило, ты пока и шагу не сделаешь, Полу-бритт.

Солдат отвернулся и стал невозмутимо смотреть на равнину. Где-то там, на другом ее конце, был их лагерь и помощь.

«И Утер, – подумал Амброзий. – Брат должен был понять, что меня долго нет. Люди Вортигерна… Будут ли они искать своего императора?»

– Вортигерн… – он облизал губы. – Что, что случилось?

Солдат пожал плечами, но не обернулся. Голос его был сухим и безликим.

– Обвал. Я предупреждал нас обоих, Полу-бритт. Первый обломок упал тебе на затылок, я тебя вытащил. Вот и все.

Значит, Вортигерн спас его. В голове начало проясняться и боль в правой руке стала невыносимой.

– Шахта… – просипел он.

– Шахты больше нет, Полу-бритт. Слушай лучше. Ее завалило прямо за нами. Если б ты мог обернуться, ты бы увидел.