Страница 14 из 16
Сонька первая, согнувшись в три погибели, пролезла под жердями, я шмыгнула за ней, Кеша перемахнул поверх ограды, а упитанный Борька долго кряхтел, но всё же протиснулся, оторвав одну жердину и затем ловко пристроив её на место. Да, сегодня у меня был день лазания по чужим огородам.
Затаившись в подсолнухах, мы огляделись. Всё было тихо, только ветерок раскачивал ветки старой яблони. Цепочкой, словно партизаны, мы приблизились к амбару и прошли вдоль его стены. За углом была дверь, а на ней висел здоровенный замок. И его явно не открывали лет десять – отверстие, куда вставлялся ключ, заросло ржавчиной. Да и дужка, продетая в железные скобы, выглядела не лучше. Интересно, живы ли хозяева? А если живы, почему забросили такую крепкую и вместительную постройку?
Я оглядела открывшуюся часть двора. Отсюда был виден угол дома – древней избы, вросшей в землю чуть ли не по подоконники. Удивительно, но на окошках белели чистые занавески, за стеклами цвела герань, а у стены стоял велосипед. Значит, хозяева должны быть дома. Мне стало слегка не по себе.
Борька тоже сообразил, что выглядим мы не очень красиво – вылезли из-за амбара с и непонятными намерениями пялимся на чужой велосипед.
– Эй! – крикнул он и помахал рукой, словно прилетевший в дружественную страну с визитом президент. – Есть кто дома?
Если бы во дворе была собака, с ней после такого вопля непременно случилась бы истерика. Но собаки, похоже, не было. Да и занавески на окнах не колыхнулись. Мы уже смелее прошли вперед, прикидывая, куда нам направляться дальше, как вдруг откуда то сверху зловеще прозвучала команда:
– Ложитесь!
Уж не знаю, кто лег первым, но мы с Сонькой плюхнулись на одуванчики и какую-то ещё сорную травку практически одновременно. Я вжала голову в плечи, ожидая, что сейчас откуда-нибудь выскочат преступные личности во главе с А. Ю. Опухликовым и учинят над нами расправу.
– Лежите тихо, – посоветовал нам голос, на этот раз показавшийся знакомым. Я перевернулась на спину и увидела маячившую в квадрантном чердачном окошке папулину физиономию. Выглядел родитель весьма загадочно, словно снайпер, затаившийся в тылу врага.
– Ты чего там делаешь? – прошипел обалдевший Борька. – И зачем нам тут лежать?
– Отползите за крыжовник, сейчас она выйдет, – замахал руками папуля. Чувствуя себя законченной идиоткой, я вслед за Кешей на четвереньках перебралась за кусты. Сонька и братец оказались там раньше нас и теперь непонимающе выглядывали из зарослей.
Не прошло и пары минут, как что-то застучало, забрякало, и внезапно метрах в десяти от нас из земляного холмика, словно мертвец из могилы, выбралась женская фигура, закутанная в темную шаль. Только потом я сообразила, что она вылезла из погреба, обычного дворового погреба.
Ворча и покряхтывая, дородная дама, которую мы видели в профиль, нагнулась, захлопнула дверцу, и принялась опять чем-то громыхать. Но, очевидно, не все у неё получалось, потому что, провозившись некоторое время, женщина с досадой плюнула и подалась за дом.
Когда она скрылась, мы переглянулись.
– Видели? – тихо спросил с чердака папуля.
– Видели, ну и что? – отзывалась я. – Тетка в погреб спускалась. И что? Вполне законное дело.
– Помогите мне, – с этими словами папуля принялся выталкивать в чердачное окошко довольно хлипкую лестницу.
Мы придержали конструкцию, и родитель спустился вниз.
– Законное, говоришь? Пошли, сами послушаете. Только тихо, тут ещё какой-то тип иногда слоняется.
Мы подкрались к погребу. Метровой высоты холмик с наклонной дверью выглядел совершенно невинно. В железных дужках, приколоченных к двери, болтался точно такой же огромный замок, что и висевший на двери амбара, но незапертый. Кеша снял его и взвесил на руке.
– Солидно. А ключ заело, смазать бы не мешало.
– Тихо! Слушайте! – папуля наклонился к входу в погреб.
И мы услышали.
Вначале глухие тяжелые стоны, хрипение, затем жалобное бормотание и даже поскуливание. Потом хрипение стало громче и перешло в рычание. Но голос был несомненно человеческий, мужской.
Не знаю, как у других, но у меня волосы на голове зашевелились. Что за несчастный мученик томится в ужасном погребе? И что нужно сделать с человеком, чтобы он издавал такие звуки. Перед глазами встали картинки с изображениями средневековых пыток: дыбы, цепи, испанский сапог. Хотя вряд ли в Бляховке найдется такая экзотика, как испанский сапог, но вот дыба или там шкуру спустить, это вполне.
Стоны стали громче, послышались неразборчивые слова, потом вопль: «Пустите, гады, пустите!» и снова хрипы и стоны.
– Это не дед, – сообщил нам папуля. – Голос не похож.
– Знаю, – отмахнулась я, – дед сидел в другом подземелье, сейчас уже дома.
– Но тогда над кем тут измываются? – разозлился Борька. – Говорил ведь я вам, что эта чертова дыра – место сомнительное, сплошные садисты и бандюки.
– Про садистов ты не говорил, – начала я, но меня перебила Сонька.
– Это хлысты или какая-то другая изуверская секта, я читала…
– Да чего мы спорим, – рассудительно заявил Кеша. – Нужно туда залезть и освободить несчастного! И давно надо было это сделать.
– Так погреб заперт был, – принялся оправдываться папуля. – Поэтому я и решил засаду устроить.
– А сбегать домой за топором и подмогой ты не догадался? – возмутился братец. – Сбили бы замок, и все дела. Как можно было сидеть на чердаке, когда человек так страдает?!
Зная, что родственники могут спорить до бесконечности по любому поводу, я присела на корточки, ухватила дверцу за скобу и с некоторой натугой распахнула её. Изнутри пахнуло какой-то гнилостной кислятиной, а страдальческие хрипы и стоны стали слышны куда громче.
– Фонарик у тебя? – протянула я руку к Кеше, но он вытащил свой брелок, отстранил меня и полез первым. А я уже следом.
Слабый огонек плясал под ногами, спускаться приходилось по земляным ступеням, кое-как укрепленным досками. Хорошо хоть не по прогнившим жердочкам.
– Осторожно, – бормотал Кеша, – тут всё шатается. И ногу некуда поставить. Если ты опять свалишься на меня…
– Типун тебе на язык!
Наконец я почувствовала, что стою на ровном полу. Кеша повел фонариком и осветил вначале полки с какими-то банками и горшками, потом старую железную кровать, настоящий раритет, с продавленной почти до пола сеткой. На кровати, на рваном матрасе совершенно безжизненно лежала тощая фигура в майке и трусах. А кто же тут стонал и кричал?
– Почему он молчит? – ткнулась мне в спину Сонька. Она таки полезла вслед за нами. Впрочем, братец и папуля тоже. Только места на полу им уже не хватило, и они остались балансировать на лестнице.
Словно в ответ на Сонькин вопрос лежащий внезапно дрыгнул ногой, застонал и икнул. Потом попытался сесть, но опять опрокинулся на спину и заорал:
– Пусти, сволочь! Убью! – после чего громко захрапел.
Кеша отпрянул и возмущенно констатировал:
– Да он пьяный в сосиску! Перегарищем разит…
– О, новые спасатели пожаловали! – раздалось прямо над нашими головами. – И что это вам от Гришки понадобилось?
От неожиданности я, обернувшись, едва не врезалась носом в Сонькино ухо. А Борька принялся оправдываться:
– Да мы услышали, кричит кто-то, подумали – человеку плохо…
– А ну, вылазьте! – скомандовал голос. – Да банки с огурцами мне не переколотите!
Мы послушно выбрались на свет божий. После темного подвала даже сумерки казались ясным днем. Та самая тетка, которую мы уже видели, стояла, уперев руки в боки, и с осуждением рассматривала наши смущенные физиономии.
– Дачники, – с непонятным удовлетворением констатировала она. – Дачники, а туда же! Алкоголики!
– Мы не алкоголики, – забухтел братец. – Нельзя же вот так сразу черт знает в чем обвинять! Вы вот зачем живого человека в погребе взаперти держите? Может, ему с сердцем плохо?
– С сердцем ему хорошо, – отрезала хозяйка. – Иначе не пил бы у свата неделю. На собственно горбу приперла и – в изолятор! А сватья со своим Михой пусть сама разбирается.