Страница 14 из 18
– Понятно. Всех ко мне на допрос! – распорядился Белозеров. – Они у меня посублимируют!
– Чего? – не понял Кошкин.
Белозеров пояснил:
– Сублимация – это направление сексуальной энергии на иной вид деятельности.
– Это ж как надо оттопыриться…
7‐е число. Утро
В это ничем не примечательное для жильцов дома № 5 по улице Чехова утро некий молодой человек приятной наружности в надвинутой на глаза бейсболке прошел в подъезд. Он сел в лифт и вышел прямиком у двери Варвары. Гость подъезда положил на порог бытовую кассету без коробки, с приклеенным листочком, на котором значилось: «Варваре и Курбану». Затем он нажал кнопку звонка и в том же лифте исчез…
Дверь открыл Курбан. Он высунул испуганную голову и констатировал:
– Никого.
Деловито пришлепала Варя.
– Чего там?
– Никого… Хулиганье… Развелось лимитчиков! – презрительно заметил он.
– Ничего не видишь! – раздраженно сказала Варя. – Вот кассету подбросили.
– Точно! – удивился Курбан. – О, тут написано: «Вар-ва-ре и… Кур-бану». Нам, что ли?
– Ты на редкость сообразительный. Возьми.
Сказав это, она тут же исчезла в квартире.
Курбан нерешительно поднял кассету.
– А если взорвется?
Варя крикнула из глубины квартиры:
– Не взорвется.
– Взял.
– Теперь вставь в магнитофон и посмотри.
Курбан вздохнул:
– Иншалла…
Осторожно, на цыпочках, он прошел с кассетой в комнату. Варвара исчезла.
– А ты где?
– В туалете!
– Что ты там делаешь?
– Что люди делают в туалете?! Вставь в магнитофон и включи пультом.
Курбан тоскливо посмотрел на дверь туалета, покорно прошел в комнату, глянул на открытое окно, испытав желание выкинуть туда кассету. Трясущимися руками вставил кассету в магнитофон.
– Ну, что там? – раздался недовольный голос. – Что, я тут вечность должна сидеть?
Курбан взял пульт, включил телевизор, добавил громкости, потом вышел в смежную комнату, залег и, выставив пульт наружу, нажал кнопку «пуск».
И раздался взрыв… Мощный звук, грохот бьющегося стекла был так правдоподобно записан, что Курбан почти умер от страха. Так эффектно началась видеозапись.
Курбан продолжал лежать ни живой ни мертвый.
Варвара, чуть приоткрыв дверь, прокричала:
– Курбан, ты жив?
– Жив, – после долгой паузы ответил он.
– Что это было?
– Не знаю.
– Ну, посмотри!
– Ну тебя к шайтану…
Шпонка на цыпочках прошла к комнате, осторожно заглянула. На экране было черное поле. Испуг на ее лице, как в кривом зеркале комнаты смеха, преобразился в счастливо-глупое выражение.
– Все цело! – выдохнула она с облегчением.
Варвара прошла в соседнюю комнату, не заметив Курбана, наступила своей слоновьей ногой на его руку.
– А-а! Ты чего, дура, по рукам ходить…
– Могу и по головам! Развалился, трус! – Варвара вернулась в комнату. – Смотри, это же Машка!
На экране вдруг появилась Маша, нынешняя, девятнадцатилетняя, в том же подвале и в том же платье, живая, озорная, насмешливая. И даже на цепи.
Курбан устало опустился на табурет. У него тряслись колени.
– Ага, Машка…
Маша заговорила:
– Пользуясь случаем, хочу передать привет! Мамчик и папчик, привет! – Она помахала ладошкой, позвенев цепью. – Курбанчик, не навалил в штанишки? Ну, прости, я пошутила! Мамчик, а ты знаешь, что эта свинья вечно лапает меня в коридоре? А недавно предложил мне деньги! Целых двести долларов! И знаешь за что? Чтобы я с ним в постельке полежала, пока ты на работе паришься… Ну, все, пока! Не скучайте, я скоро вернусь.
На этом запись и закончилась.
– Вот же гадюка! – Курбан привскочил с табурета. – Да врет она!
– Ах, уже гадюка, и врет?!
Курбан тут же получил молниеносную оплеуху от мощной длани Варвары и вместе с табуретом отлетел в угол комнаты…
7‐е число. День
Неизвестный молодой человек симпатичной наружности в бейсболке в этот день вновь подбросил видеокассету. Он рисковал, потому как объектом все-таки было здание районного УВД. Кассету без коробки он положил на бордюр ограды, недалеко от проходной. А на приклеенном листочке оставил надпись: «В уголовный розыск».
Спустя час после дерзкой акции человека в бейсболке все у того же здания УВД собрались: автор сценария Петр Грош-Ценаев, режиссер-постановщик Юлиана Самобрехова и оператор Саврас Божемой – все, имевшие непосредственное отношение к созданию некогда нашумевшего телефильма «Девочка на цепи».
– И какие же иезуиты эти прокурорцы… – ядовито вещала Самобрехова. – А фамилия какая – Белозеров! Михаил Дмитриевич… Белые озера… природа, тихая грусть, успокоение…
– И покаяние… – бухнул Грош-Ценаев.
– Петя, я тебе всегда говорила: это ты за все в ответе, за все, что написал, – сказала Самобрехова и цинично рассмеялась.
– Сейчас все вместе писать будем – прокурору, – сделал прогноз оператор Божемой. – Только давайте договоримся: я человек подневольный, мне сказали нажать красную кнопку – я нажал. Сказали: «снято» – я выключил.
– И чего же они там накопали? – Самобрехова взяла за рукав сценариста, отвела в сторону.
Они стали о чем-то тихо переговариваться, потом горячо жестикулировать. И, наконец, и оператор, оставшийся в одиночестве, и окружающие смогли услышать, о чем же шла речь.
– Ты педофил! – громко шипела Самобрехова.
– А ты – старая извращенка! – не оставался в долгу Грош-Ценаев.
Они расходились в разные стороны, потом, как магнитом, их притягивало обратно.
– Надо выработать общую тактику! – горячо убеждал Грош-Ценаев.
– Главное, как говорил мне мой знакомый судья, ни в чем не сознаваться, – поучала Самобрехова.
– Знать бы, в чем… – Грош-Ценаев чихнул.
– Правду скажешь… – усмехнулась Самобрехова.
– Щас…
Самобрехова глянула на часы:
– Ну, что, пошли…
– Время «Ч»… – сказал Грош-Ценаев.
Втроем они вошли в здание. Впереди – Самобрехова, за ней – сценарист, потом – оператор. В том же порядке появились и в кабинете, где их уже ждали Савушкин, Белозеров и Кошкин.
– Здравствуйте! – высокомерно произнесла Самобрехова.
– Здравствуйте, товарищи представители величайшего из искусств! – ответил Белозеров.
Приглашенные расселись на стульях.
Савушкин, как бы с радостью, узнал телегруппу:
– О, какая встреча! Летописцы героики лучших представителей трудового народа!
– О! Господин э-э… – отреагировала Самобрехова.
– Никита Алексеевич…
– Никита Алексеевич… значит, и вы здесь?
– Да, это мой второй дом. Тоже кручусь… Хотите заснять меня на рабочем месте?
– Мы как-то не планировали…
– Скажите, Юлиана, – перевел разговор в деловое русло Белозеров, – это ведь ваше кино – «Девочка на цепи»?
– Да-а… Да, и вот автор сценария перед вами Петр Грош-Ценаев, да и оператор наш Саврас… Так все давно и снимаем сплоченно… Это одна из наших лучших работ! А что?
– Сцену избиения и унижения девочки кто придумал? – резко спросил Савушкин.
– Конечно, сценарист, – поспешно ответила Самобрехова.
– Я не писал, что надо хлестать плеткой! – взвился Грош-Ценаев. – И то, что она говорит, что ее изнасиловали – тоже твоя идея!
– А, собственно говоря, что происходит? – возмутилась Самобрехова. – Знаете, какой крови стоил нам фильм, на канале столько придирок было… Но зато какой сумасшедший рейтинг был!
– Сумасшедший, говорите? – ледяным голосом произнес Никита. – А то, что ребенок получил сильнейшую психическую травму, ее буквально затравили одноклассники, называли «болонкой на цепи», и что она была близка к самоубийству – это вы знаете?
– Господи, ну почему мы всегда должны отвечать за каких-то уродов… – всплеснула руками Самобрехова. – Школа бы и разбиралась…
– Я так понимаю, к сценаристу вопросов нету? – вставил Грош-Ценаев.