Красный сфинкс

Романы «Сторож брату моему» (1976) и «Тогда придите, и рассудим» (1983) позже вышли под одной обложкой – «Капитан Ульдемир» (1990). В первом романе описывался довольно странный, скажем так, экипаж специальной межзвездной экспедиции. Его составили представители самых различных эпох – средневековый монах, нацистский летчик, доисторический человек, наконец, сам Ульдемир – наш современник. За мгновение до их истинной физической смерти все они были «изъяты» умелыми далекими потомками, нуждавшимися в исполнителях для необычного эксперимента.

«Вот Георгий: хороший штурман и прекрасный парень. Он – один из тех трехсот, что защищали Фермопилы с Леонидасом во главе, и я не хотел бы видеть его в числе своих врагов. В его время в его стране хилых детишек бросали в море, чтобы они не портили расу; даже мои гуманистические концепции кажутся ему слюнтяйскими, не говоря уже о современных. Он редко улыбается; мне кажется, он так и не может простить себе, что остался в живых, когда все прочие спартиоты – и еще тысячи наемников – легли там костьми. Он отлично понимает, что это от него не зависело, но все же приравнивает, видимо, себя к беглецам с поля боя, а таких в его время любили не больше, чем во всякое другое. Но, повторяю, штурман он что надо: ориентирование по звездам у античных греков в крови. Он редко проявляет свои чувства (чего нынешние люди не понимают) и очень холодно относится к женщинам. Потому что чувствует, что они в чем-то превосходят его, а его самолюбие – древние очень холили свое самолюбие – не позволяет ему примириться с этим.

Или Иеромонах. Мы с ним соотечественники и почти земляки, только он жил на три с половиной сотни лет раньше. Он тоже прекрасный мужик, – все мы прекрасные мужики, – но кое-чего не понимает, а ко всему, чего не понимает, относится недоверчиво. Сомневаюсь, чтобы он разуверился в бытии божьем – во всяком случае, до сих пор он в сложные минуты шепчет что-то – подозреваю, что молитвы, – и осеняет себя крестным знамением. Он прекрасно знает устройство большого корабельного мозга, которым ведает, и с этим аппаратом у нас никогда не было ни малейшей заминки. Могу поручиться, что в глубине души Иеромонах одушевляет его, относит к категории духов – скорее добрых, чем злых. Что-то вроде ангела-вычислителя, хотя таких в христианском вероучении не было…»

И другие так же. Объединяет всех то, что замкнутые в звездолете как в чреве кита, они лишились возможности достичь своих индивидуальных целей. Собственно, они вообще потеряли цель.

В романе «Тогда придите, и рассудим» герои встречаются с представителями галактического Сверхразума. Удаленная от Солнечной системы звезда Даль вот-вот может взорваться, тогда погибнет планета, на которой развивается мощная цивилизация. Земляне всеми способами пытаются помочь спастись ей, но выясняется, что этого не надо, в этом тут никто не нуждается – цивилизация с планет звезды Даль сама контролирует процессы, протекающие в необычной звезде.

«Поле, создаваемое вами, – пытаются объясниться между собой землянин и представитель открытой землянами цивилизации, – непосредственно влияет, независимо от вашего желания, на процессы развития всего мира – причем влияние это может сказаться где-то на огромном расстоянии, а может и совсем рядом. Но важно вот что: поле это может быть положительным – или отрицательным, влиять на мир в нужном направлении, или в обратном. Применяясь к твоим понятиям, скажу так: при положительных мыслях и чувствах, переживаемых человеком, возникает поле, действующее так, как нужно, чтобы мир развивался. При отрицательных – наоборот. Любовь, дружба, творчество, все, что вызывает в человеке радость – вот то, что нужно миру.

– Добро, иными словами?

– А ты полагаешь, добро и зло суть понятия относительные, целиком зависящие от уровня сознания? Нет, они естественны, они связаны с развитием мира, начиная с возникновения разума.

– Но ведь человек может испытывать радость по таким поводам, какие уже не назовешь добрыми. Люди-то разные… Радость – убить врага, обманув, украв, и не попавшись…

– Может. Но где убийца – там и жертва, и там, где вор или обманщик, тоже без жертв не обойтись. И чувства жертв противоположны по знаку и сильнее по абсолютной величине: так уж устроен человек, что чувства отрицательные, или, как мы тут говорим, Холод, всегда сильнее, чем Тепло, и держатся дольше: может быть, потому, что радость кажется человеку естественной, она не вызывает в нем такого перепада между тем, что должно быть и тем, что есть на самом деле, какой возникает при переживании зла. Наибольшее Тепло рождается, когда радость одних не связана с потерями других, когда второго знака вовсе нет. Тогда мир обогащается Теплом в чистом виде, и развитие его от хаоса к порядку убыстряется.

– Чем же оно завершится?

– Этого мы не знаем. Может быть, это известно тем, кто ушел дальше нас…

– Разве вами не завершается цивилизация?

– Немногого бы она стоила, если бы это было так. Нет… мы не знаем, чем закончится развитие. Наверное, оно вообще никогда не завершится, и какие формы будет принимать – для нас это пока непредставимо. Мы видим только ближайшие рубежи. Мыслящая материя, например – вся материя. Это еще можно вообразить… Но дело не только в прекрасном будущем. Разве сам процесс достижения цели не может быть прекрасным? Разве не был чудесным миг, когда люди на тех планетах увидели удаляющиеся навсегда смертоносные машины? Мы с Мастером видели, какой взрыв Тепла возник в те мгновения. Жаль, что тебе не дано было видеть это. Вы с вашей цивилизацией не уделяете ни малейшего внимания развитию своих способностей, предпочитая те из них, что утрачены или вообще не успели развиться, заменять протезами. А мы вот видим гравитацию, видим магнитные поля и слышим их – и это прекрасная музыка… Но мы снова отвлеклись. Такие вспышки Тепла, как эта – явление редкое, они связаны с исчезновение угрозы какой-то глобальной катастрофы. Но нельзя же постоянно подвергать угрозам обитаемые миры! Нет, каждому человеку должно быть хорошо и радостно – день за днем, постоянно, поколение за поколением. Каждый день, каждый час жизни должен приносить радость…»

Каждому человеку должно быть хорошо и радостно…

В повести «Один на дороге» так не получилось, не могло получиться.

Сложные размышления – как разминировать бактериологическую лабораторию, спрятанную фашистами в подвале разрушенного дома, как сохранить нечаянно найденную любовь, как уберечь друзей и близких от всевозможных непредсказуемых несчастий – приводят к нелегкому перелому в душе героя. Как в мире все связано? Почему именно так, а не иначе? «Вот, например, никто не создавал траву, она – продукт эволюции. Но в дальнейшем развитии природы она стала выполнять определенную функцию, хотя бы – служить пищей для травоядных животных, предположим, для коровы; трава, условно говоря, стала одной из причин, сделавших возможным возникновение этой коровы. Корова или, по крайней мере, ее дикие предки тоже никем не были созданы, а явились продуктом эволюции; тем не менее с появлением человека – вы, конечно, понимаете, я схематизирую, – с появлением человека и у нее возникла своя функция: снабжать человека молоком, мясом, кожей… Можно ли утверждать, что и у человека, точно так же никем не сотворенного, нет своей подобной функции?»

«В редакции „Дадзиса“, – вспоминал Владимир Дмитриевич, – был еще один, кроме меня, серьезный любитель фантастической литературы. Он никогда не пытался писать фантастику, но был страстным читателем и строгим ценителем. Мы с ним постоянно разговаривали о фантастике – как и о современной физике и астрономии. Без этих разговоров я вряд ли набрался бы храбрости, чтобы попробовать свои силы в этом жанре. Вообще, решусь сказать, латышам в массе не свойственно романтическое мышление, история учила их другому; может быть, именно поэтому в Латвии так и не возникло сколько-нибудь серьезной национальной фантастики. Но этот мой друг и не был латышом, его звали Исаак Лившиц, в редакции он был Айк. Позже он стал прообразом одного из героев единственного моей нефантастической повести „Один на дороге“. Снимаю шляпу перед его памятью.