Чистильщик

— Неожиданно. Я ведь до семьи и даже до прислуги Волконских дозвониться не могу. Будто бы вычеркнули меня насовсем.

— Вычеркнули, но пытаются вписать в Род заново. Как это получится? Только от тебя зависит.

— И став Чистильщиком, я перестану быть твоим слугой? — оживился парень.

— Губищу закатай, будущий денщик! Ты мне должен за родительский чудесный меч один миллион четыреста восемьдесят две тысячи рублей сорок две копейки. Именно в такую сумму оценивает его Императорский Ломбард. Так что либо деньги гони, либо пять лет батрачь!

— Жаль.

Потеряв интерес к дальнейшему разговору и помня, что меня ждёт много приятностей в Мышкиной спальне, достал телефон и набрал князя Волконского.

— Юрий Фёдорович?

— Да.

— Готовьте бумаги на курсанта Гогу.

— Понял. Благодарю за оперативность.

— Отец! — подавшись вперёд, крикнул мой слуга в трубку. — Поговори со мной!

Но князь не соизволил ничего ответить и разъединил связь.

— Видишь? — показал я померкнувший телефон. — Не дорос пока с сильными мира сего общаться. Может, когда-нибудь и повезёт. Пострадаешь после, а сейчас иди вещи собирай. Поезд отправляется в восемь вечера и зазевавшихся копуш ждать не будет.

Уже вышел из кухни, когда мне вслед раздалось.

— Гольц! Спасибо!

Ира делала вид, что спит, и спит уже давно.

— Жаль… — шёпотом произнёс я. — Видно, у себя перекантуюсь.

— Я тебе «перекантуюсь»! — внезапно подскочила Мышка, резко взяв меня на болевой. — До полудня ты мой! Это приказ, курсант!

— Я, вообще-то, уже не твой подчинённый.

— Зато я твой капрал! Быстро раздевайся, пока руку не сломала! Дубина медлительная!

До полудня не получилось: звонки от знакомых и друзей начали раздаваться намного раньше. Я даже не представлял себе, до какой степени оброс людьми за то небольшое время, что кантуюсь в Петербурге. Даже оба Филоновы позвонили, настойчиво порекомендовав сильно не рисковать головой, так как отдельно от туловища она им неинтересна. Ну и удачи пожелали. Мелочь, а приятно. Оба сбешника вроде должны быть злы на меня, но голоса дружелюбные, хоть и со специфическими для их службы интонациями.

Потом вся группа Аксакала, потом Катька Достоевская, её сестра, графиня-мамочка, полковник Воронин, следак Иванов с очередного левого номера.

Последней, перед тем как стало окончательно понятно, что пора вылезать из постели, была Глашка.

— Кабыздоха нашего береги, — приказала она. — Его шкура должна висеть в моём гараже, а не у Тварей в Дыре.

— Я тебе её привезу.

— Нет! — не поняла юмора она. — Никто, кроме меня, освежевать вислоухого не имеет права!

— А где он, кстати? В себя пришёл окончательно?

— Здесь я, — материализовался Такс, заставив Мышку от неожиданности ойкнуть и запустить в него подушку. — Глашенька! Белочка ты моя, недодавленная! Я тоже по тебе скучать буду!

— Тьфу ты, слюнтяй линялый! — выругалась служанка Достоевских и отключилась.

— Ну что, дружище? — потрепал я по холке Такса. — Смотрю, завоевал Глашку?

— В процессе… — туманно ответил он. — А в этом доме кормят вообще? Или геройский пёс так и должен ехать чёрт знает куда на пустой желудок?

— Уй ты, мой хороший! — придя в себя, обняла его Мышка. — Как же я по твоей рыжей морде соскучилась! Обязательно накормлю! Сметанки? Сгущёночки?

— Микс, — ответил нахальный дух, подставляя пузо для почесушек. — И паштетика в отдельную тару.

За суетой время пролетело незаметно. Ровно за сорок минут до отправки грузового эшелона с прицепленными к нему дополнительными вагонами для курсантов, мы прибыли на особый, сооружённый для военных, перрон Московского вокзала.

Там нас ждал небезызвестный мне телохранитель Волконских с позывным Крамер. Он вручил бумаги, подтверждающие, что мой слуга тоже имеет право называться курсантом и сдавать экзамен.

Увидев знакомого человека, Гога попытался пристать к нему с вопросами, но тот, выставив руку вперёд, сказал с лёгкими извиняющимися нотками в голосе.

— Извини, парень, но приказ князя не вступать с тобой в контакт.

Потом Крамер повернулся ко мне и добавил:

— Барон Гольц! Желаю вам и вашему напарнику достойно пройти экзамен. Хоть и переживаю за обоих, но хочу верить, что справитесь с честью… Оба!

После этого он ушёл. А мы со смурным Гогой двинулись на регистрацию.

Пять минут до отправки. Не торопимся занять места и наслаждаемся последними глотками свежего воздуха, стоя на перроне. Бельмондо что-то втирает слегка повеселевшему Гоге, а Ирка даёт наставления мне, по сотому разу повторяя прописные истины.

— Макс! — раздаётся знакомый голос.

— Аня? — удивился я, увидев Достоевскую с сияющими на плечах новенькими золотыми погонами настоящей курсантки. — Ты как сюда попала? Это же режимный объект?

— Не для слушателей Императорской Военной Академии. Пришла пожелать удачи лично… Брат. От сука! Как же стрёмно такое выговаривать! Ещё и при ней! — кивнула Достоевская на Мышку.

— Привыкнешь, — ничуть не смущаясь, подмигнула та. — Ты, главное, помни, что брат, а не…

— Иди в задницу, капральша! Я вообще-то, выше тебя считаюсь по званию, как слушательница…

— Я вообще-то, выше тебя по титулу! Так что паритет. Может, отправив этого негодяя, позлословим о нём в каком-нибудь ресторанчике?

— Ну-у-у-у… — на секунду задумалась Анна. — Позлословить я люблю. Договорились! Такое про Макса расскажу, что сама от него отстанешь.

— А если не отстану?

— Тогда так тебе и надо. Или ему. Сами разберётесь.

Гудок поезда поставил точку в моём прилюдном обсуждении. Обе девушки синхронно чмокнули вначале меня, а потом и Бельмондо. От Мышки даже Гоге перепало.

Вскочив в вагон, мы прилипли к окну, глядя, как уменьшаются стоящие на перроне фигурки Ани и Иры.

— А Настя не пришла… — грустно вздохнул Жан.

— Говорить не должен, но скажу, — заявил обрётший видимость Такс. — Хотела, но постеснялась. Она в своей академии какой-то опыт химический ставила с братом. Теперь у обоих морды зелёные.

— Почему?