Плохая девочка. Путь к тебе

– Ты не обязан. – Говорит Эмилия, сжимая ремешок сумки все сильнее, пока пальцы не начинают белеть.

Ей чертовски трудно произносить эти слова – это видно.

– Нет, обязан. – Чужим голосом говорю я. – Если ты решила его оставить, я буду рядом.

Она врывается в мои объятия, игнорируя котенка, который впивается когтями через одежду мне в кожу с перепугу. Но Эмилию это мало волнует. Орошая слезами мои футболку и куртку, она всхлипывает:

– Я знала, что мы будем вместе, что ты меня не бросишь. Я так скучала, Кай!

– Я… буду помогать тебе. – Растерявшись от ее напора, бормочу ей в макушку. – Слушай, Эм, я не говорю, что мы снова пара, я имел в виду…

– Спасибо, спасибо! – Пищит она, сотрясаясь в рыданиях.

Вот черт. Мои руки безвольно опускаются, но уже через секунду правая гладит спину Эмилии.

– Теперь все будет по-старому. – Шепчет она.

– Ты перегибаешь, я не это сказал. – Сопротивляюсь я, с трудом удерживая растущее раздражение.

– Тебе просто нужно время. Главное, что мы вместе.

Нет. Это не так. Но на этот раз я не спешу ее поправлять.

Мариана

Я не испытываю чувств. Только злость.

Однажды Кай бросил эти слова мне в лицо в приступе ревности. Жестокий, запутавшийся, огрызающийся на всех мальчишка, так и не решающийся повзрослеть.

Каждая мысль о нем причиняет мне боль. Обрывки наших разговоров, картины наших встреч, воспоминания о коротких счастливых мгновеньях разгоняют сон, стучатся в голову, бередят еще не зажившие раны. Чем сильнее я стараюсь думать о чем-то другом, тем навязчивее становятся эти флешбэки – и хороших среди них, конечно, намного меньше.

Память швыряет мне их, точно кадры старой кинопленки: вот Кай грубит мне, вот угрожает, пугает, больно стискивает запястье, шею, прижимает к стене, кусает мои губы, тянет за волосы, сминает мое тело в своих руках. И каждый раз я с благодарностью принимаю унижения и прошу еще – еще больше боли, ненависти, изощренной сладкой пытки, больше сумасшествия и горького яда, который маскируется под любовь.

Мне наивно казалось, что со мной он станет другим, но так бывает только в сказках. В жизни ты либо принимаешь человека, как есть, и любишь, несмотря ни на что, либо тратишь годы, нервы, здоровье и всего себя на то, чтобы переделать его и, в конце концов, идешь своим путем – без него.

Я еще не знаю, как буду жить без тебя, Кай.

Не знаю, смогу ли.

Но очень четко осознаю лишь одно: когда мы вместе, мы разрушаем друг друга. Ты привык к самоуничтожению, а я чувствую, что скоро от меня ничего не останется. Мне нужно привыкнуть жить без тебя. Мне нужно снова стать самой собой.

– Что? – Сонно бормочет Витя.

Я молчу, глядя в окно, где солнечный свет тщетно пытается разогнать хмарь сизых туч.

– Ты что-то сказала? – Он трет глаза.

– Нет, спи. Еще рано.

– Угу. – Его голова падает обратно на подушку, рука ложится на мое бедро.

Через секунду Витька засыпает обратно: его дыхание становится ровным и спокойным.

– Мне нужно научиться жить без тебя, – почти беззвучно говорю я тяжелому осеннему небу.

И закрываю глаза, но сон так и не идет.

Всю эту ночь я не спала. Лежала под одеялом, Витя рядом – на одеяле. В домашних спортивных брюках и футболке, все невинно. Хотя, не вполне: он обнимал меня всю ночь, и я ему позволяла. Мне нужны были его сильные руки, его тепло рядом. Просто, чтобы окончательно не свихнуться. Мне нужно было не быть одной – быть с кем-то, и желательно с тем, кто даст просто помолчать, не полезет в душу, не станет заваливать советами и топить сочувствием.

Мне нужно было, чтобы кто-то держал меня над пропастью, в которую меня засасывало с каждым часом все сильнее. Мне нужен был кто-то максимально не похожий на того, кто разбил мне сердце – чтобы не думать о нем. Но вот беда – Кай пробрался в меня так глубоко, что выгнать его оттуда сможет только время.

– Ты куда? – Спохватывается Серебров, когда я осторожно убираю его руку и выбираюсь из-под одеяла.

– В душ. – Шепотом говорю я.

Выскальзываю за дверь и на цыпочках крадусь в ванную комнату. Не хочется встретиться с его матерью: она и так, наверное, неизвестно что думает о новой подружке сына, а если увидит, как я сейчас выгляжу, то, уверена, вызовет полицию.

В ванной я включаю воду, ложусь и смотрю в потолок. А затем меня накрывает. Боль распускается в груди черным цветком, раздирает внутренности. Слезы жгут глаза, рыдания сдавливают горло. Страх свинцовой рукой вдавливает меня в поверхность ванны, живот сводит от спазмов.

– У тебя все хорошо? – Стучит в дверь Витя.

– Угу. – Отзываюсь я.

И беззвучно кричу в кулак. У меня все плохо. «Очень плохо, Вить, и мне жаль, что ты оказался тем, кого мне пришлось поставить в неловкое положение из-за моей душевной травмы».

А потом я выхожу и вижу их на кухне: Витю и его маму. Оба застыли, глядя на меня. Мне хочется сделать вид, будто я не заметила их, но родители воспитывали меня по-другому.

– Доброе утро, – здороваюсь я, замерев посередине коридора.

На мне Витина футболка – длиной до середины бедра, мокрые волосы висят спутанными прядями, влагу от них впитывает ткань. Женщина ставит кружку на стол и оглядывает меня сверху вниз: от лица до босых ног, выражение ее лица становится еще более растерянным.

– Мама, это Мариана. – Вскакивает со стула Серебров. – Мариана, это… мама.

Он подходит ко мне, забирает мокрое полотенце из моих рук, швыряет его на крючок в ванной. Мы с его матерью продолжаем неотрывно глазеть друг на друга, и мне настолько не по себе, что мурашки бегают по коже.

– Тетя Оля. – Наконец, говорит она сдержанно. – Ольга. Ольга Сергеевна. – Вытирает руки о фартук и указывает на стул. – Проходи.

– Я… – мне хочется вылезти из собственной кожи.

– Пойдем завтракать. – Обняв меня за плечи, осторожно подталкивает Витя.

Его мать уже суетится: ставит для меня еще одну кружку на стол, наливает чай.

– Я не могу, мне пора. – Шепчу я, сопротивляясь.

Но он буквально впихивает меня на кухню.

– Садись. – Давит на плечи. – Успеем перекусить, выпить чай или кофе, до занятий еще полтора часа. Я тебя подвезу.

– Я не пойду на занятия, – шепчу я, когда его мать отходит, чтобы нарезать бутерброды. – Ни в той одежде, и не сегодня.

– Я отвезу тебя переодеться. – Успокаивает Витя, усаживаясь рядом.

– Я не готова. – Вздыхаю я.

– Пожалуйста. – Ставит тарелку с бутербродами на стол Ольга Сергеевна.

Ее проницательный взгляд продолжает внимательно меня изучать.

– Спасибо. – Натягивая футболку на бедра, бормочу я.

– Съешь, пожалуйста, хотя бы, один. – Строго наставляет Виктор, подвигая мне тарелку.

Но у меня все еще нет аппетита.

– Спасибо, не хочется.

– Тогда у тебя совсем не будет сил. Нужно уже начинать есть – даже через «не хочу».

Я ловлю на себе еще один вопросительный взгляд его мамы: женщина, похоже, вообще перестала понимать, что происходит.

– Слушай, я пойду, ладно? – Говорю я, вставая. Кладу руку ему на плечо. – Не обижайся, Вить, ты был очень добр ко мне, но мне нужно побыть одной.

– И куда ты? – Он поднимается следом.

– Еще не знаю.

– Извините. – Бросаю его матери и спешу в спальню.

– Ты домой? Тебя подвезти? – Спрашивает Виктор, пока я ищу топ и юбку.

– Не знаю. Нет. Не знаю. – Вздыхаю я.

– И куда ты пойдешь? – В его голосе слышится волнение.

– Просто пойду, а там будет видно.

– У тебя волосы сырые, на улице ветер. – Он преграждает мне путь.

Я смотрю в его доброе лицо с пару секунд, а затем встаю на цыпочки и крепко обнимаю. От Сереброва приятно пахнет домом, уютом и мужским потом.

– Дашь мне куртку?

– Дам. – Теряется он, бессильно роняя руки.

– А это? – Отпускаю его и указываю на стул, где висят спортивные синие треники с эмблемой клуба.

– Зачем?