Страница 9 из 134
Та же мысль и в «Шарраде» неизвестного нам автора, означающей, очевидно, слово «Престол»:
ШАРРАДА Слог первый мой везде есть признак превосходства, Вторая часть нужна для пищи, для дородства, Нередко и для книг, а чаще для бумаг, Для лакомых она — источник лучших благ. Что ж целое моё? — Всегда жилище власти, И благо, где на нём, смирив кичливы страсти, Спокойно восседит незыблемый закон: Тогда ни звук оков, ни угнетённых стон Не возмущают дух в странах, ему подвластных; Полны счастливых сёл и городов прекрасных, Любуются они красой своих полей, И солнце, кажется, сияет им светлей… Но горе, где, поправ священные законы, Забыв свой долг, презрев граждан права и стоны, Воссядет равный им с страстьми, а не закон: Там вмиг преобратит строптивой властью он В ничто — обилья блеск; луга и нивы — в степи, И детям от отцов наследье — грусть и цепи, И землю окропят потоки горьких слез, И взыдет стон людей до выспренних небес.Произведение другого неизвестного автора, писанное, по-видимому, им собственноручно, называется «Послание к другу»; по почерку, по словам о «неимоверном успехе Провинциала» (стихи 10—11), наконец, по всему содержанию, показывающему близость сочинителя к театру и его интересам, — можно было бы приписать это произведение Михаилу Николаевичу Загоскину, комедия которого «Господин Богатонов, или Провинциал в столице», впервые сыгранная 27 июня 1817 г. с весьма большим успехом, часто затем давалась на петербургской сцене. Но, с одной стороны, об участии Загоскина в «Зелёной лампе» нет никаких указаний (хотя, живя в 1819 г. в Петербурге и вращаясь в литературно-театральных кругах, он вполне мог бы принадлежать к числу членов этого кружка), — с другой же стороны, этому предположению противоречит стих в конце пиесы о том, что автор «не видал Провинциала», и, кроме того, выпады против кн. А. А. Шаховского, известного Плодовитого драматурга, которому посвящена вся вторая половина «Послания к другу»: известно, что Загоскин был в дружеских отношениях с Шаховским и ему был обязан первыми успехами своими на театре. Приводим это послание, несмотря на его тяжёлые стихи и на то, что автор его остаётся неизвестен.
ПОСЛАНИЕ К ДРУГУ Напрасны все твои укоры За то, что не трудясь живу И, отвратя унылы взоры От храма Талии, не рву Тех лавров, коими бы можно Себя столь лестно увенчать! Упорен ты — итак, мне должно Тебе причины рассказать Моей холодности чрезмерной: Хотя успех неимоверной Провинциала наших дней И спорил с леностью моей, — Но, друг мой, что-то не по нраву Мне сей блистательный успех; И ныне, Авторов по праву, Хоть суждено им громкий смех Гостинодворских Ювеналов Считать наградою за труд, Хотя с партерных тож оралов За крик их пошли не берут, — Но лучше не писать решиться И быть от славы вдалеке, Чем за труды свои польститься На браво громкое в райке. Но ты мне возразишь, конечно, Что труд мой был бы не таков, Как многих. — Слушай, друг сердечной, Я отвечать тебе готов. Ты прав. Когда бы не химера Одна могла меня польстить, Что даже красоты Мольера У нас я мог бы воскресить, То не простительно бы было Скрывать талант столь редкий мне, Тогда б ничто не послужило Мне оправданьем в сей вине; Об этом я с тобой не спорю, Но, знаешь ли, к твоей беде (Быть может, к общему нам горю), Что в уши нам жужжат везде Не Дребедни и не Шмелёвы, Ни Антиволгинской народ (Хотя кусать они готовы, Но им зажать нетрудно рот), Но все, с которыми случайно Я ни вступаю в разговор О Талии, — что будто тайной Есть рыцарей её собор, Которые, сплетясь руками И храм её обстав кругом, Корзину с острыми словами Всю опрокинули вверх дном, И этим сором засыпают Отверстия все между них, Не укрепившись, не впускают Во храм поэтов никаких. Ты скажешь верно: «Люди эти Всё это видели во сне»… Ошибся: Рыцарей приметы Описывают даже мне. По ним ты можешь догадаться, Что твой приятель поделом Их храма должен опасаться И даже сочинять — тайком. Один из них — поэт известной, Сатирик — сущий Кантемир, Он с Талией по дружбе тесной Смешит нередко целый мир, В особом роде сочиняет И песенок приятных склад Из Русских песен выбирает, На театральный строя лад. Скажу: поэт — подобных мало Доселе на Руси святой; И сердце бы к нему лежало, Да есть порок за ним другой: Он тех лишь авторов ласкает Из кандидатов молодых, В которых ясно примечает, Что проку ввек не будет в них… Но если б гений в ком открылся И тот, к советам бы певца Прибегнув, у него просился Искать лаврового венца И показать на сцене свету Своих талантов образец — Тому хорошего совету Не даст, как сказывают, жрец. На буки бе переменяя, И критикуя в пустяках, И блеск таланта затемняя, Тем удовольствует свой страх… Вот вся молва о Президенте[53], Который храм на откуп взял. Там речь зайдёт и об агенте, Который издаёт журнал, Что будто часто разъезжает По городу и второпях Бонмо отборны собирает, Чтоб после поместить в листах, Которых он собрав немало, Не устрашится и назвать (Подумав: «скрасит всё начало!») Комедиею актов в пять. Ещё и о других довольно Старались все мне напевать, Но я, соскучившись, невольно Был должен уши затыкать И не могу не усумниться, Мой друг, то правда или ложь? Хочу тебя о том спроситься, А многие толкуют тож. Я не видал Провинциала, Сам не могу о нём судить, Быть может, зависть вымышляла Сие, чтоб автору вредить. Скажи мне мнение неложно, О брат по Апполону мой! Скажи — и ежели возможно Противным друга успокой! Уверь, что правдой Русь богата, Что в ней открыт таланту путь, Скажи: рукою Мецената Меня в храм Талии введут. Уверь, что наш поэт приятной Таков и сердцем, и душой, Что ложно шепчет мир развратной, Что я обманут сей молвой, Как стебль зелёный увядает Неоживляемый росой, Так часто гений исчезает Под злобной зависти рукой. Рассей моё недоуменье И разгони мои мечты: Тогда примусь за сочиненье, Тебе известное — прости! вернуться53
Это всё говорится о кн. А. А. Шаховском.