Страница 117 из 134
Довольно любопытно, что Пушкин на руке носил перстень из корналина с водточными буквами, называя его талисманом, и что точно тем же перстнем запечатаны были письма, которые он получал из Одессы, — и которые читал с торжественностию, запершись в кабинете. Одно из таких писем он и сжёг. Этот перстень подарен после смерти Вигелю, а у Вигеля его украл пьяный человек[937]. Любопытна также панихида, отслуженная Пушкиным по Байрону, и то, что он стал есть один картофель, в подражанье его умеренности.
XIV. Подробности о семействе Вольфов
Во время пребывания Пушкина в Михайловском общество Вольфов состояло: из матери Прасковьи Александровны Осиповой, прежде бывшей замужем Вольф, дочерей её и кузин сих последних.
1) От Вольфа, Николая Ивановича, П. А. имела 4 дочери и сына; из последних две: Катерина Ник. и Марья Ник. были ещё очень малы во время Пушкина. Жизнь обеих несчастна: первой от замужества, второй от распутства; вторая и осталась в девках. Таким образом Пушкин вращался между матерью и двумя старшими дочерьми, именно Анной Николаевной, теперь старой девкой, и Евпраксией (Euphrosine) Н., теперь за Вревским, братом генерала, недавно убитого под Севастополем. Эта Анна Н. была влюблена до безумия в Пушкина, а Пушкин, как всегда бывает, скорее расположен был к Евпраксии Н., которая между тем будировала его и рвала его стихи, написанные к ней, чем и нравилась. Кроме того, были ещё и другие предметы страсти, именно сама Осипова и множество девушек <зачёркнуто: её племянниц>. Осипов женился на Прасковье Александровне, имея дочь Александру Ивановну Осипову, которая за Беклешевым; по стихам Пушкина видно, что он и к ней, ребёнку в то время, был неравнодушен. Затем были ещё кузины у девушек, находившиеся тоже в Михайловском иногда и тоже игравшие свою роль в деревенской жизни поэта. У первого мужа Осиповой было ещё два брата: Павел Иванович Вольф и Иван Иванович. Дочь последнего Анна Ивановна Вельяшева, которая в письмах называется Netty, имела синие глаза и почтена стихами: «Подъезжая под Ижоры…»[938] Была ещё Вульфова, которая вышла за Полторацкого Петра: от неё известная Анна Петровна Полторацкая, впоследствии Керн, к которой были стихи: «Я помню чудное мгновенье…» Эта была, кажется, развязнее всех девушек, кузин своих. Следует пояснить, что Павлу Ивановичу в Тверской губернии принадлежало Павловское, где Пушкин часто бывал; жена у Павла Вульфа была немка. Рядом с Павловским лежит другое село Вульфов, кажется Ивана Ивановича — Берново, а через две версты от него Маленники, село покойного Николая Ивановича Вольфа, т. е. Осиповой. Так всегда близко друг от друга всё его семейство жило — и делило патриархально удовольствия любви.
Как жаль, что недавно срубили одну из трёх сосен, с которых всегда виден был уже Пушкин, идущий от Михайловского в Тригорское с своей железной палкой.
XV. Нечто о Пушкине
(Записка Соллогуба junior)[939]
В октябре месяце 1835 г., бывши с H. Н. Пушкиной у Карамзиных, имел я причину быть недовольным разными её колкостями, почему я и спросил у неё: Y-a-t’il longtemps, Madame, que vous êtes mariée? Тут была Вяземская, впоследствии вышедшая за Валуева, и сестра её, которые из этого вопроса сделали ужасную дерзость. В то же время отправился я в Тверь, где по истечении 2 месяцев получил письмо от А. Карамзина, коим он извещал меня, что он во второй раз требует от меня от имени Пушкина экспликации, и что Пушкин ругает меня у Вяземских. Я сейчас написал П-у и ждал с нетерпением приезда его в Тверь. В ту пору через Тверь проехал Валуев и говорил мне, что около Пушкиной увивается сильно Дантес. Мы смеялись тому, что когда Пушкин будет стреляться со мной, жена будет кокетничать с своей стороны. От Пушкина привёз мне ответ Хлюстин следующего содержания:
Vous vous êtes do
Последние строки ясно показывают, как много для Пушкина значило мнение общества.
В мае месяце проехал П. в Тверь. Меня в Твери не было.
Узнав о его приезде, я поскакал в Москву и нашёл его рано утром у Нащокина на квартире.
— Вы у меня были в Твери. Я поставил долгом быть у вас в Москве, — сказал я.
Он меня благодарил.
Разговор завязался. Он меня спрашивал: кто мой секундант?
— У меня нет, — говорил я. — А так как дуэль эта для вас важнее, чем для меня, потому что последствия у нас опаснее, чем самая драка, то я предлагаю вам выбрать и моего секунданта.
Он не соглашался. Решили просить кн. Ф. Гагарина. Впрочем, разговор был дружелюбный.
— Неужели вы думаете, что мне весело стреляться, — говорил П. — Да что делать? J’ai le malheur d’être un homme publique et vous savez que c’est pire que d’être, une femme publique.
Вошёл Нащокин. «Вот мой секундант», — сказал П. Вы знаете Нащ. Он на секунданта не похож. Начались экспликации. Враги мои натолковали Пушкину, что я будто с тем намерением спросил жену, давно ли она замужем, чтобы дать почувствовать, что рано иметь дурное поведение <sic!?>. Это и глупо, и гадко. Я объявил своё негодование. П. просил, чтобы я написал его жене. Я написал следующее: «Madame. Certes je ne me serais attendu à avoir l’ho
П. говорил, что это слишком……[940] Письмо он желал как доказательство в случае, что ему упрекать будут, что оскорбили его жену, и просил, чтоб в конце я просил у жены извинения. На это я долго не соглашался. П. говорил: «On peut toujours demander des excuses à une femme». Нащокин также уговаривал. Наконец, я приписал: «et je vous prie de recevoir mes excuses», чему теперь душевно радуюсь. Пушк. мне подал руку и был очень доволен.
Через два дни уехал я в Белоруссию.
Возвратившись в октябре 1836 г. в П-бург, жил я у тётки Васильчиковой.
Пушкин, увидав меня у Вяз., отвёл в сторону и сказал: «Ne parlez pas é ma femme de la lettre». Она спросила меня своим волшебным голосом извинения. Всё было забыто.
В начале ноября 1836 прихожу я к тётке. «Смотри, пожалуста, какая странность», — говорит она. Получаю по городской почте письмо на моё имя, а в письме записка: «Алекс. Сер. Пушкину».
Первая мысль впала мне в голову, что это может быть о моей истории какие-нибудь сплетни. Я взял записку и пошёл к Пушкину. — П. взглянул и сказал: «Я знаю! Do
— Не подозреваете ли Вы кого в этом?
— Je crois que c’est d’une femme, — говорил он.
В тот же день Виельгорский[941], Карамзины, Вяземские получили подобные билеты и их изорвали, прочитав. Замечательно, что Клем. Россети, который не бывает в большом свете и придерживается только тесного <?> Карамз. круга, получил также письмо, с надписью:
937
Это неверно: талисман перешёл к Жуковскому — и одно из писем последнего (в Пушкинском Доме), от октября (?) 1837 г., запечатано перстнем Пушкина.
938
* Это неверно: Вельяшеву звали Екатерина Васильевна; Netty — прозвище Анны Ивановны Вульф, дочери И. И. Вульфа.
939
** Те же события В. А. Соллогуб описал в своих воспоминаниях (см.: Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 335—352).
940
Пропуск в рукописи Анненкова.
941
Экземпляр Виельгорского, который переслал его гр. Бенкендорфу, ныне в Пушкинском Доме.