Рабочий день

Правоторов кусал губы, глянул на часы — около девяти.

— Ладно, давай лист! Только смотри, Дима, осторожней, я тебя прошу.

Правоторов взял лист, продлил в нем время работы и расписался. Пожал руку Зайцеву и вылез из кабины.

МАЗ обдал Правоторова копотью и тронулся с места. Правоторов же, не глядя по сторонам, засунув руки в карманы куртки, пошел домой.

Рабочий день кончился.

МОРГУНОВ ИЩЕТ ЖЕНЩИНУ

Рассказ

Прораб Правоторов вытолкал из своей тесной прорабской вечно толкущийся у него народ и, оставшись один, сел за стол, чтобы начать писать квартальные сдаточные акты. Он уже старательно вывел шапку первого акта, когда хлопнула дверь и перед ним выросла крупная фигура в распахнутом плаще, пиджаке, натянутом на толстый мохнатый свитер, шляпе и грязных резиновых сапогах. Небритое красное лицо улыбалось Правоторову нахально и знакомо. Правоторов присмотрелся и узнал Алексея Моргунова.

— Лешка! — Правоторов вскочил, лицо его расплылось в улыбке.

— Сколько лет, сколько зим, Серега! — Моргунов шагнул навстречу, широким жестом пожал протянутую Правоторовым руку, а свободной рукой хлопнул его по плечу.

— Да зим, кажется, еще не было, а вот лето уже прошло! — засмеялся Правоторов.

— Чего там «прошло»! Пролетело! Прогрохотало! — подхватил Моргунов. Придвинул табурет, с размаху сел на него, сдвинул большим пальцем шляпу на затылок и шумно выдохнул. Помолчали.

— Ну, рассказывай, как ты тут, — начал Моргунов.

— Да как? — пожал плечами Правоторов. — Все так же, как видишь. Наряды, процентовки, материальные отчеты каждый месяц мучают.

— И как всегда, тридцать второго дня в месяце не хватает? — расхохотался Моргунов.

— Естественно. А ты как?

— Строим, брат, село. Коровники, свинарники, клубы, ясли.

— Тоже надо. Кем работаешь?

— Главным инженером СМУ.

— Врешь!

— Лопнуть на этом месте! — Моргунов хмыкнул носом, дернул бровями. — С кадрами — беда. Если уж меня главным ставят, хорошего тут мало.

— Скромничаешь.

— Да уж какая тут скромность? Нет людей. Держимся где на энтузиазме, где на толстом рубле... Брось ты свои акты — теперь ночи длинные, давай лучше поговорим!

— Не могу, Леша. Начальник участка завтра прибьет, если не сдам, и в ОКСе с утра договорился. Ты вот что: жми пока ко мне, побрейся, в ванне полежи, а я часа через два подойду.

— У меня тут еще дела.

— Никаких дел — ты мой гость!

Помолчали.

— Тяжело, Серега, — сказал Моргунов, опустив голову.

— Может, ты забыл, какая здесь работа? — спросил Правоторов.

— А-а, — махнул рукой Моргунов и тяжело хлопнул Правоторова по плечу. — Поехали, Сергей, работать к нам. Ты все еще прораб? Начальником участка станешь. Моего начальника управления забирают в трест. Возьму на свое место главным. Нет кадров: или практики, мхом обросли, или зеленая молодежь. Вот соберу завтра вас всех, мастеров, прорабов, и скажу: кто хочет ломать судьбу, кто любит настоящую работу, кто не боится терять насиженных мест — прошу за мной. Всем места хватит. А?

— Нет, Леша, я так не люблю, — подумав, сказал Правоторов. — Я, понимаешь, не так легок на подъем, как ты, мне трудней привыкать к месту, к людям. Здесь я только-только вхожу во вкус, расправляю крылья, так сказать. Ничего, и здесь я стану и начальником участка, и главным инженером, срок настанет. Не хочу хватать звезды с неба, хочу их завоевывать.

— А я люблю хватать! — бесшабашно сказал Моргунов. — Но это так, между нами пока.

— Так что еще за дела у тебя на сегодня, я не понял.

— Сегодня-то? Да так... В общем-то, может, ничего особенного, — пробормотал Моргунов, вытащил пачку папирос, вынул одну, помял ее, и без того мятую, в пальцах, закурил. Правоторов ждал — Моргунов что-то хотел сказать еще.

— Ты слыхал когда-нибудь такое выражение: «брошенный муж»? — наконец заговорил тот.

— Бросила, что ли? — спросил Правоторов, осторожно взглянув в лицо Моргунову. Тот спрятал свой взгляд.

— Можешь смеяться, сколько влезет, — не вынимая папиросы изо рта, скривив губы, сказал Моргунов.

— Как? Иринка?

— Она самая.

— Странно. Никогда от нее не ожидал. Казалось, такая разумная, серьезная... — говорил Правоторов, наскоро подбирая слова утешения, не зная, как тут быть, чем утешить.

— Сразу, через три недели, как приехали. Квартиры не было. Я тогда еще не был главным. Все время в разъездах — мой участок был разбросан на сорок километров в округе. Да не в этом дело — сейчас мое хозяйство на двести километров растянулось — этакое государство Люксембург. Жили у какой-то бабки, рядом с поросенком. Пристала: уедем да уедем. А как я уеду, если только дела принял? Надулась. Говорит: поеду у матери поживу, пока квартиру не получишь. Ну, уехала. А через месяц — письмо: жизнь, мол, совсем не та, о которой я мечтала, грязь, серость, чувства, мол, в этой серости тускнеют, и так далее в том же смысле, и не пора ли, мол, пока не поздно, нам одуматься и разойтись по-хорошему? Я, конечно, эту нуду тянуть не стал, написал ей сентиментаальное, знаешь, такое письмо: так и так, мол, извини, что наследил грязными ногами в твоей чистой жизни, извини за то, что приняла меня не за того, виноват, мол, полностью я сам, голову, мол, задурил тебе по молодсти, по глупости. Не стал ей портить кровь — я человек не гордый.

Он прикурил новую папиросу от окурка.

— А может, зря? — сказал Правоторов.

— Что зря?

— Да написал-то.

— Да нет, не зря. Все правильно, в общем... Вот так. Как в море корабли. Ну что с ней было делать? Два года всего и прожили. И не знаю даже, всерьез ли было? Тоскливо, конечно, но больше меня к ней не тянет — отрезал... Ну, а ты как?

— Что я? — пожал плечами Правоторов. — У нас с женой свои проблемы.

— В общем, помотался я так лето, Серега, и понял: нужна мне женщина. Женщина, понимаешь?

— Что ж тут не понять? Всем нужны женщины. Ты парень здоровый.

— Да нет, Сергей, я не то...

— Ты объясни, я пойму.

— И объясню... Вот ты женат, живешь спокойно и думаешь, что холостому нужна просто баба. Думаешь ведь? Все так думают. А мне, понимаешь, не баба нужна, не для постели, не для удобства. Не знаю, как объяснить. Я, Серега, человек простой... Знаю, у вас там с женой все что-то сложно, запутано, условности разные, а я понимаю супружескую жизнь так: прихожу я домой усталый, издерганный, злой даже, может быть, а она прикасается ко мне, всего лишь ладонью к моей щеке, и все как рукой снимет. Пусть грязи не боится, пусть даже сапоги с меня не побрезгует стащить, когда я уже не в силах. Ничего мне больше от нее не надо. Но уж и я ее хранить буду пуще глаза. На руках унесу хоть на край света. Веришь — нет, на престол бы посадил, как богиню или царицу, и по гроб благодарен был бы только за то, что она есть.

— Ну, таких нету, — усмехнулся Правоторов.

— Есть, Серега! — убежденно сказал Моргунов.

— Одурел ты, смотрю, там от тоски и выдумал такую.

— Не-ет, есть одна. Наверное, каждый день мимо тебя ходит, а ты и не замечал.

— А ну-ка — кто?

— Может, и знаешь. В заводоуправлении работает, в производственном отделе. Как бы тебе ее обрисовать? Высокая такая, худенькая, волосы светлые, Аннушкой зовут.

Правоторов заинтересовался. Он стал представлять себе всех женщин заводоуправления, которых помнил в лицо. Много он представил себе лиц — юных, и молодых, и не совсем молодых, — что примелькались ему в коридорах заводоуправления и в столовой за то время, что он работал на территории завода, но той, что могла быть рядом с Моргуновым, он представить себе не мог.

— Мне надо увидеть ее сегодня. Все сказать. Пошли со мной?

— Да ты что! — улыбнулся Правоторов. — При чем здесь я? О таких вещах говорят без свидетелей.