Страница 77 из 90
Его слова вернули телу Николь способность двигаться. Она покорно встала на колени. Сергий склонил голову и начал ритмично читать молитвы. Время от времени он бил себя кулаком в грудь.
Через окно в комнату проникали лучи утреннего солнца. Николь мылась. Вода была холодная и освежала. Она дрожала от наслаждения, а ручейки стекали по ее ногам на пол. Мыло хорошо пенилось, и вскоре вся комната была наполнена едким запахом. Сергия, судя по всему, не интересовал вид ее голого тела — его больше заботило, чтобы она омыла каждый его сантиметр.
— Избавляйся от грехов плоти, девочка моя, — сказал он, прервав молитвы. — Смой отпечатки тысяч мужчин, осквернивших тебя.
От запаха мыла начала кружиться голова. Нафта обжигала глаза и чувствительные участки кожи — подмышки, грудь и особенно треугольник между ног.
Пары нафты свербили горло и носоглотку, проникая глубоко в легкие, где начала ощущаться острая боль, словно химикаты разъедали внутреннюю поверхность альвеол.
— Очисти свою внутреннюю сущность, девочка моя, — бормотал епископ.
Ни одна сауна, ни один массаж, ни одно джакузи никогда не давали такого эффекта очищения, как это мыло с едким запахом. Когда Николь закончила мыться, тело покалывало, как это бывало только в детстве. Незримый осадок смыло, и к коже Николь вернулась свежесть. Дышать стало легко. Поток сладкого воздуха проникал в ее легкие, принося с собой мощный запас энергии. Даже цвета в комнате казались теперь более насыщенными. Николь вновь ощущала себя молодой, сильной, бесстрашной и… девственной.
— Теперь мы помолимся, — сказал он. — А сегодня вечером проведем церемонию, которая полностью вернет мне целительную силу. И я изгоню из тебя Дьявола навсегда, девочка моя.
С почти отцовской нежностью он принялся бережно расчесывать ее волосы. Николь вновь почувствовала себя ребенком.
— Этим вечером мы оба обретем искупление.
76
Когда доктор Чандхари во второй раз пообещала, что принесет морфин, Росток окончательно осознал необратимость своего положения. До смерти — возможно, мучительной — оставалось всего несколько часов. Чандхари искала лабораторию, где Росток проведет последние часы жизни под объективами камер. Все это будет записано на пленку и размечено по секундам, чтобы неизвестные ученые смогли изучить его предсмертную агонию, как у той мартышки, что он недавно видел.
Будет ли смерть спокойной? Росток не хотел умирать, как Альцчиллер или Бракнер, от ужасного кровотечения, не хотел сделать последний вдох, лежа в луже собственной крови. Уж лучше он примет морфин, порежет себе палец, как Уэнделл Франклин, ляжет на пол, закроет глаза и погрузится в вечный сон. Коронер сказал, что это не самая худшая смерть. Пусть кровь будет идти, пусть сердце выкачивает ее из тела, пока все системы организма и мозг не перестанут функционировать. Сделать так проще всего, думал Росток.
Но он злился на смерть.
Злился на тех ученых, что заперли его здесь, как какое-то лабораторное животное.
Злился на убийц Ивана Даниловича, которые безнаказанно гуляли по Миддл-Вэлли.
Он злился потому, что за все это время не заметил одной детали, которая с головой выдавала одного из них. Теперь он догадался, кто это, но было уже слишком поздно. И не оставалось никаких сомнений, что смерть мужа Николь также была тщательно замаскированным убийством.
Его мотив был связан с таинственным свойством реликвии вызывать смертельные кровотечения. Рассказав о нем, Чандхари и Шерман, сами того не зная, помогли определить личность убийцы. Ростку достаточно было просто вспомнить всех, кто вступал в контакт с токсином.
Альцчиллер был прав, когда говорил: «Все дело в отклонениях от нормы, которые удастся обнаружить. Ведь мы ищем именно отклонения — только по ним можно выяснить личность».
Если бы Росток заметил это отклонение раньше, он без труда бы определил убийцу. Возможно, это был один из тех законсервированных агентов, о которых предупреждал дед: таких людей специально обучали и засылали в Штаты подростками, чтобы они росли в американском обществе, сливались с ним, а когда приходило время, выполняли задания своих русских хозяев. Росток вспомнил напутствие деда. Не верь никому. Будь готов к предательству. Старик всегда боялся этих агентов, но Росток считал, что после окончания «холодной войны» опасаться нечего. И теперь, осознав, как ловко его обвели вокруг пальца, еле сдерживал ярость. По мере того как она копилась внутри, он чувствовал, что к нему возвращаются силы. Нужно было вернуться в Миддл-Вэлли до того, как смерть настигнет его.
Но побег не представлялся возможным. Росток подумал о том, какие преграды ему придется преодолеть: решетки на окнах, запертые двери, вооруженный патруль. Даже если он справится с Чандхари, когда та вернется с обещанным морфином, даже если он каким-то образом сможет отнять оружие у охранника за дверью, оставались еще стальные двери, двойное ограждение под напряжением и военные в вестибюле и у ворот. Если хотя бы один из них подаст сигнал, к лаборатории сбегутся десятки, а то и сотни охранников. В конце концов, Детрик являлся военной базой. «Безнадежно, — думал Росток, — выхода нет».
— Что вы сейчас чувствуете? — спросила Чандхари, ходившая за морфином.
— Злость, — ответил Росток.
— Понимаю. Вам выпала не самая хорошая участь.
— Долго мне осталось?
— Пять часов, может, шесть.
— То же самое вы сказали тридцать минут назад. Чандхари печально улыбнулась.
— Хотела бы я назвать срок побольше. Но даже пять часов — это просто догадка, основанная на ваших текущих симптомах. У нас просто недостаточно информации об этом виде токсина. Вот почему Шерман хочет обследовать вас.
— За пять часов я успею добраться до дома и умереть в собственной постели.
— Это лучше, чем умирать здесь, — согласилась Чандхари, — тут ваши последние минуты жизни будут записывать на пленку и изучать.
— Совсем как с той мартышкой в соседней лаборатории.
— И с кроликами, мышами, собаками, козами… — она грустно покачала головой. — Это самая тяжелая часть нашей работы. По крайней мере, для меня. Некоторые привыкают. А я — нет. В моей стране почитают всех живых существ.
— Тогда почему вы занимаетесь этим?
Чандхари глубоко вздохнула. Ее глаза сфокусировались на какой-то далекой точке вне пределов комнаты.
— Ребенком я жила в Бхопале — большом городе в Центральной Индии. Большая часть его населения работала на заводе «Юнион Карбид», который производил пестициды. Ночью 3 декабря 1984 года случайно сработал неисправный клапан и в атмосферу вырвалось облако изоцианата метила. За несколько часов газ убил две тысячи человек. Позже называлась цифра — пять тысяч погибших, хотя в неофициальных отчетах утверждалось, что погибло более двадцати тысяч человек. Я в это время была в колледже в Мадрасе. Но вся моя семья: мать, отец, пять братьев и три сестры — погибли.
— Мне жаль, — сказал Росток.
— Меня жалеет умирающий человек, — улыбнулась Чандхари. — Ну и жизнь мне досталась. Такова уж, видимо, моя карма. Я знала, что все эти трагедии настигли меня из-за каких-то ужасных поступков, которые я, вероятно, совершила в прошлой жизни. Чтобы изменить карму, я и решила, что буду искать способы защитить людей от массовых отравлений. Так миролюбивая женщина из Индии приехала работать в биохимическую лабораторию армии США.
— И теперь ее окружают ученые, ядовитые газы и химикаты, — добавил Росток.
— Некоторые из веществ здесь по химическому составу близки к газу, что убил мою семью. Может, я умру так же, как они. Разбитый пузырек, незамеченная утечка в одной из лабораторий, сбой в системе слежения. Не думайте, что мы всего этого не боимся.
Она показала на защитный химкостюм на стене. Он висел готовый, упакованный в пластиковый чехол.
— Какая бы утечка ни произошла, выбраться можно только в этом. Проблема однако в том, что нервно-паралитические газы не имеют ни цвета, ни запаха. У нас даже есть профессиональная шутка: самый верный признак утечки — люди, падающие замертво.