Психотерапевт

— Как я могу быть психотерапевтом, если я частный детектив? А, погоди, может, я и не частный детектив. — Размахивая ножницами в воздухе, он поясняет: — Весь секрет в том, чтобы быть тем, кем люди хотят тебя видеть. Тех устраивал психотерапевт, а для тебя пришлось придумать что-то новенькое. Тебе ведь нужен был избавитель, тот, кто спасет тебя и поможет загладить грехи. — Он смотрит на меня с выражением триумфа. — Я же прав, да, Элис? Это ведь ты была за рулем в тот вечер, когда погибли твои родители и сестра.

Я смотрю на него твердо, не мигая, чтобы он не понял, что он прав. Он поднимает еще одну прядь, и я сосредотачиваюсь на звуке, с которым ножницы перерезают ее, надеясь, что этот звук заглушит те, которые преследуют меня вот уже почти двадцать лет и будут преследовать до конца жизни: визг тормозов, скрежет металла, вопли боли и ужаса.

— Жаль, что ты так внезапно решила уехать из «Круга», — продолжает он. — Очень весело было слушать твои теории о том, кто убил Нину. Я едва поспевал за твоими подозрениями. Ты напоминала мне курицу с отрубленной головой. Подозревала подруг, их мужей, мужчину, которого вроде бы должна была любить, и даже агента по недвижимости. — Он отсекает ножницами еще прядь. — Ты, Элис, не очень хороший человек. Ты ведь это понимаешь, правда?

— По сравнению с тобой я ангел, — язвительно отвечаю я, чтобы скрыть стыд, который пробудили во мне его слова. — Ты манипулировал мной, чтобы заставить подозревать всех вокруг. Не удивлюсь, что это ты велел Лорне сказать мне, чтобы я никому не доверяла.

— Нет, это она сама, по глупости. Но я услышал, и она за это как следует поплатилась.

Я смотрю на него с нескрываемым отвращением.

— Ты с рождения был таким монстром или стал им со временем?

— А ты сама как думаешь?

Я перевожу взгляд туда, где на полу сидит Лорна. На ней лица нет от страха.

— Я думаю, в детстве у тебя была нормальная семья, значит, видимо, все дело в том, что тебя отвергла женщина — или даже несколько женщин, поэтому ты и стал нас ненавидеть. — Я делаю паузу. — Это была та женщина на фотографии, которую ты мне показывал, да? Та, про которую ты сказал, что это Хелен? У нее были длинные волосы, и, кажется, она была блондинкой. — Я кривлю губы в жалостливой улыбке. — Так вот что произошло — она тебя отвергла, и ты не смог этого пережить? Вот до чего ты нелепое убожество, а?

Он смеется — хриплым отрешенным смехом. Почему раньше я никогда у него такого не слышала?

Мои слова задели его. Он сует ножницы мне в волосы и принимается яростно кромсать направо и налево у самых корней, задевая кожу, и я невольно дергаюсь.

— Откуда у тебя ключ от нашей балконной двери? — спрашиваю я.

— Он был на связке ключей, которую Нина и Оливер дали моим родителям. Я их сохранил, надеясь, что однажды ключики мне пригодятся. — Он вздыхает с притворным огорчением: — Надо было Лео сменить все замки, а не только от парадной двери. — И вдруг улыбается: — Здорово, что ты принимала меня за Нину, когда я приходил к тебе по ночам.

Нестерпимо думать, что он слышал, как я говорила с ней, нестерпимо знать, что он видел меня во всей моей слабости.

— А какая нелепая затея — прятаться в шкафу, — насмешливо говорю я.

— Джон, по-моему, он умер. — Триумф Томаса нарушает дрожащий голос Лорны. Ножницы замирают. — По-моему, отец умер.

Я вижу в зеркале, как он подходит к тому месту, где сидит Лорна. Наклоняется, потом выпрямляется с выражением растерянности на лице, которое тут же прячет.

— Думаю, ты права, — говорит он с деланым безразличием.

Лорна рыдает в голос.

— Нам нужна скорая, — произносит она сквозь слезы. — Прошу тебя, Джон.

— Зачем, если он уже умер? — севшим голосом спрашивает он.

Он возвращается ко мне, и я вижу его бессильный гнев, вызванный смертью отца. Мне хочется утешить Лорну или увести ее отсюда подальше. Но я привязана к стулу и не могу сделать ни того ни другого. Я не могу вообще ничего. И вдруг впервые по-настоящему осо­знаю: я вот-вот умру.

— Они переехали сюда, чтобы сбежать от меня, — говорит он и снова принимается кромсать мои волосы, но делает это уже без особого энтузиазма. Видимо, к моей смерти он себя готовил, а вот к смерти отца — нет. — Они не сказали мне, что уезжают из Борнмута. Когда я вернулся из Парижа после того, как убил там Марион, пришлось нанять частного сыщика, чтобы разыскать их, — вот откуда у меня появилась эта идея для тебя. — Он делает паузу и роняет еще одну прядь волос мне на колени. — Ты появилась как раз вовремя. Я примерялся к Тамсин, все уже продумал и был готов приступать. Нина говорила, она ищет психотерапевта, но сама-то не хотела меня ни с кем делить. — Он снова смеется. — Я был ее маленьким секретом, как и у тебя. Я понимал, что после смерти Нины потребность Тамсин в психотерапевте станет еще сильнее, так что все складывалось просто идеально. Но тут она остригла волосы.

— Ты приехал сюда, в «Круг», после убийства Марион? — переспрашиваю я, чтобы поддержать разговор, ведь, пока мы разговариваем, я остаюсь в живых.

— Да. Такая шутка судьбы. Родители выбрали Лондон, надеялись затеряться здесь, как иголка в стоге сена. К тому же это закрытый коттеджный поселок — идеально, чтобы спрятаться от меня. А в итоге оказалось, что это идеальное место для меня.

— Он никуда нас не выпускал, держал под замком, как в тюрьме, — говорит Лорна чуть более твердым голосом. Она подходит ближе, я уже вижу ее в зеркале. — Запирал на весь день в доме, а по ночам — в спальне. Мы ничего не могли с этим поделать, он был намного сильнее нас. Нам разрешалось только выставлять к воротам мусорные ведра и немного копаться в саду перед домом, чтобы люди хоть иногда нас видели и не волновались. Но он никогда не выпускал нас двоих одновременно, кого-то одного обязательно оставлял в заложниках. Когда Эдварда с сердечным приступом увезли в больницу, Джон сказал ему, что убьет меня, если он кому-нибудь проболтается. Мне навещать Эдварда он не позволял, так что, когда я звонила в больницу, приходилось объяснять, что я слишком слаба, чтобы приехать.

— Лорна, но ведь на самом деле это не так, правда? Вы сильная, — говорю я, пытаясь поймать в зеркале ее взгляд, чтобы она поняла: если мы хотим выбраться из этой передряги, ей придется быть сильной. Но она слишком увлечена рассказом.

— Он заставил меня врать полиции. Я вынуждена была солгать, будто слышала, как Оливер и Нина ссорились. Солгать, что она призналась мне, будто у нее есть любовник. Солгать, что я видела, как в тот вечер, когда она была убита, Оливер сразу вошел в дом. — Она цепляется за нитку жемчуга, как за спасательный круг среди шторма, бушующего в ее душе. — Видимо, он увидел, что Оливер сидит в сквере, и решил воспользоваться моментом — пошел и убил Нину. Я не знала… Не знала, что он сделал, — пока он сам не пришел и не сказал мне, что говорить полиции, когда они явятся. Он угрожал убить Эдварда, если я не буду слушаться, он все время грозил, что убьет нас. — Она снова с трудом сдерживает слезы. — Оливер и Нина никогда не ссорились. Они любили друг друга.

Томас сердито мотает головой:

— Нет. Нина его не любила, она любила меня. Просто не могла этого понять, вот и все. Как и те две сучки. Но с тобой все по-другому, Элис. Просто мне не хватило времени. Еще немного, и у нас бы все получилось.

— Что получилось бы?

Он наклоняется и приближает ко мне лицо.

— Ну признай же, Элис, — говорит он мягко. — Ведь ты уже начинала в меня влюбляться.

Я смотрю на наши отражения в зеркале, охваченные изысканной рамой. Их можно принять за фотографию.

— Лорна, — говорю я как можно более твердым голосом.

Мы встречаемся взглядами, и я показываю глазами на ножницы, они по-прежнему в руке у Томаса, но она может до них дотянуться, и я надеюсь, что она поймет мой намек. Но Томас перехватывает мой взгляд и, почти по-детски расхохотавшись, поднимает ножницы высоко над головой.

— Элис, она не станет тебе помогать, ведь я ее сын.