Ты никогда не исчезнешь

Черт, черт, черт!

Он чуть не убился, а Лазарбаль по-прежнему не брал трубку.

Прижав телефон к уху, Нектер продолжал слушать гудки. Потом оставил еще одно сообщение: «Ибан? Это Эрве Леспинас из Бесса. Срочно перезвони мне». Он звонил Лазарбалю не меньше десяти раз, а это сообщение было пятым. Он попытался связаться с полицейским из Сен-Жан-де-Люз, как только жандармы, сообщив о смерти Жонаса Лемуана, покинули мэрию. Как раз перед тем, как Нектеру пришлось отключиться, лейтенант Лазарбаль начал рассказывать ему, что и Эстебан, и Мадди наблюдались у психотерапевтов и что у него есть четвертая гипотеза: самоубийство ребенка.

В мэрии Нестер с Савиной пробежались по сайтам. Самоубийства детей младше десяти лет — редкость, и все же такое бывает. Более десяти случаев в год. Угрозы покончить с собой — меня все это достало, я себя убью, — напротив, встречаются часто, у одного ребенка из семи, но к реальным попыткам самоубийства почти никогда не приводят. У детей сложная концепция смерти: до шести лет ребенок не отличает смерть от сна, с шести до десяти не воспринимает ее как окончательный уход, представление же о неведомом после смерти складывается намного позже и связано с семьей, потерями, воспитанием, религией.

Вывод: предположение о самоубийстве Эстебана можно было расценивать как вполне правдоподобное. Разумеется, Нектер мог поговорить об этом напрямую с доктором Либери, но Боколом такими методами не действовал. Он предпочитал сначала собирать доказательства, шарить, разнюхивать, пополнять досье. А затем, когда боеприпасов достаточно, штурмовать. Мадди Либери не все им сказала, он был в этом уверен, и интуиция призывала его к осторожности.

Довериться ли ей?

Дорога продолжала петлять, крутые повороты следовали один за другим. Но ему нужно было дозвониться, а одной рукой невозможно и руль крутить, и скорости переключать, так что Нектер продолжал катить на второй, и мотор ревел, как только он превышал сорок километров в час. Он ненавидел современные гаджеты, всякие наушники, гарнитуру и прочее. Он обвинял навигаторы в геноциде, в исчезновении бумажных карт, они убили их точно так же, как мейлы и смс — бумажные письма и, что было еще серьезнее, конверты с марками!

Чтобы сделать очередной звонок, Нектер сбросил скорость ниже тридцати километров в час, мотор «Рено» зашелся в кашле, машина задергалась.

Да что ж такое!

Астер тоже не отзывалась!

По словам жандармов из Бесса, именно она нашла тело Жонаса Лемуана. Полицейские все еще ее не отпустили? Почему? Тело обнаружено уже больше четырех часов назад.

Наконец-то Руайя.

Никогда еще Нектер не тратил столько времени на тридцать километров, отделяющих Мюроль от курорт­ного городка. Он припарковался у прачечной, в двух шагах от грота и реки Тиртен, как и условился с Бурсу. Выбрался из машины и мгновенно продрог. С полудня температура упала больше чем на десять градусов. Северный ветер дул все напористее, все сильнее, казалось, он свистит между двумя ледяными порывами: ну вот, я прилетел, зима может начинаться!

Бурсу, похожий в своем пуховике на растолстевшего енота-полоскуна, бросился ему навстречу. Они были знакомы больше тридцати лет. Сблизились еще в полиции Клермон-Феррана: когда другие жандармы с саб­лей наголо рвались в атаку, они оставались в тылу, создавали заслон, прикрытие. Нерушимая дружба последних в связке! И с тех пор оставались друзьями, еженедельно обмениваясь марками в клубе филателистов. Нектер пообещал Бурсу в обмен на небольшую тайную услугу редчайшие экземпляры марок с изображением вьетнамской пещеры Шондонг.

— Поскорее, Нектер, — взмолился Бурсу, дуя на руки. — Я уже задубел, и в полиции бардак.

Нектер со всем доступным ему проворством вытащил с заднего сиденья «Рено» оба пакета. Он заранее объ­яснил бывшему коллеге, что от него требуется: обычный анализ ДНК, сравнение двух образцов.

Бурсу с удивлением разглядывал сквозь прозрачный пластик плюшевого кита и полученную от Мадди Либери одежду Эстебана.

— Ники, это еще что? Это для тебя надо? Хочешь узнать, ты ли отец?

Нектер не стал спорить. Если Бурсу подстегнет мысль, что он, Нектер, способен делать детишек направо и налево... Позже, когда эта история закончится, он все ему объяснит.

— Извини, пока не могу ничего сказать. Можешь поторопить с результатами?

Бурсу посмотрел на приятеля с любопытством, как будто старался разглядеть неисправимого бабника, скрывающегося под маской мирного филателиста, которого он знал столько лет.

— Завтра утром тебя устроит? Я могу подготовить образцы сегодня вечером, и все сведения еще до полуночи по электронной почте отправятся в Пекин. Мы с ними так договорились. Днем мы ведем расследование, ночью они анализируют данные. Научная экспертиза — это как прививки или всякие пластиковые штуки, за ту же цену ты получишь вдвое больше, если договоришься с китайцами!

Нектер преувеличенно изумился тому, насколько изменилась его профессия с тех пор, как он с ней расстался.

— Надо же! А кстати, насчет сегодняшнего убий­ства. У твоих коллег что-нибудь есть?

— Клермонская криминальная полиция на месте, в Шодфурской долине. — Бурсу снова подул на руки и потер их так, словно хотел добыть огонь. — А я лучше посижу в тепле в лаборатории. Думаю, они будут в потемках искать с карманными фонариками и простудятся.

— Совсем ничего не можешь сказать?

— Нет, Ники, извини. Я и так уже рискую с этими двумя подарочками от твоих крошек. Да и все равно, по-моему, они пока топчутся на месте. Знаю только, что сейчас они проверяют, чем занималась все это время та, что нашла тело.

Нектера окатило жаром. Похоже, бывший коллега не знал, что речь шла об Астер.

— Как я слышал, — продолжал Бурсу, — у них там что-то не сходится — провал больше чем в двадцать минут с того момента, как она нашла тело, и до того, как подняла тревогу. 43

Мы с Савиной Ларош остались стоять на парковке, сунув руки поглубже в карманы и замотавшись шарфами. Я смотрела, как машина Нектера Патюрена сворачивает за угол улицы Жассаге и удаляется. Савина тоже проводила глазами «Рено», из темноты на мгновение выступили ряды елок, обнявшихся, будто любовники, ослепленные светом фар, и снова ушли в ночь.

Мне надо было найти слова, чтобы поблагодарить ее.

— Нектер, наверное, крепко вас любит, раз согласился это сделать.

Савина обернулась, удивленная:

— Что вы имеете в виду, говоря, что он меня «крепко любит»?

Я ступила на скользкую почву... Кстати, холод был такой, что жди гололеда. Я откатилась назад.

— Насквозь пробирает. Так это не сказки? В Оверни все же бывает зима?

Социальная работница улыбнулась. Она держалась молодцом, но я догадывалась, что она под своей курт­кой и оранжевым шарфом замерзла не меньше, чем я. И тут я поняла, чего мне хочется, и, не задумываясь, высказала это.

— Может, посидим где-нибудь, погреемся? Выпьем чаю, поедим супа или алиго, что угодно, лишь бы не мерзнуть.

Она ненадолго задумалась.

— Пойдем в «Супницу». Вам точно понравится. Это рядом, и трехсот метров не будет.

Савина вытащила сигарету, и я, пока она прикуривала, воспользовалась этим, чтобы слегка отстать и позвонить Габи. Я вернусь довольно поздно. Не жди, ужинай без меня. В холодильнике есть буррито, разогрей себе. Габриэль и не возражал, и не возмущался. Сколько женщин позавидовали бы моей свободе? Я попыталась вспомнить, когда мы с ним в последний раз были в ресторане. Недели или месяцы назад? * * *

За строгим фасадом «Супницы» скрывалась щедрая душа. Это Овернь!

Черная базальтовая стена, меню едва разглядишь, дверь чуть ли не потайная, проход только для тех, кто не выше метра семидесяти, а внутри — жарко натоп­ленная сводчатая пещера.

В ней осели забредшие сюда редкие туристы. Румяная хозяйка устроила нас поближе к огню. В большом камине был подвешен котел из волшебных сказок.