Ты никогда не исчезнешь

— Да... Сегодня у него день рождения...

Глаза Лазарбаля снова смотрели в одну точку.

— Значит, ровно десять лет.

Мне не понравился тон, которым он протянул свое «ровно». На что он намекает? Его удивило это совпадение? Какая связь между тем, что Эстебан пропал, и тем, что у него сегодня день рождения?

— Десять лет, — повторил лейтенант. — Простите, мадам Либери, но не кажется ли вам, что он маловат для того, чтобы оставлять его одного на пляже?

Я почти зарычала на него. Так громко, что заглушила мелодию, которую выстукивали пальцы полицейского за компьютером.

— Я живу на улице Эчегарай, в сотне метров от пляжа. Все улицы между домом и пляжем пешеходные. Эстебан привык там ходить. Для своего возраста он достаточно взрослый. Спокойный. Ответственный.

Лазарбаль смотрел пустым взглядом. Слушал ли он меня вообще? Собирался ли мне помогать? Или уже готовил обвинение?

— Ваш сын хорошо плавает?

Вот куда он клонит, этот сволочной полицейский! Но я в такие игры не играю. Пусть его помощник наберет большими буквами и жирным шрифтом:

— ЭСТЕБАН НЕ ПОШЕЛ ПЛАВАТЬ. Я ЕМУ ЗАПРЕТИЛА! МОЙ СЫН НЕ УТОНУЛ. ОН... ЕГО ПОХИТИЛИ!

Неживые глаза Лазарбаля мне не возражали. Очко в их пользу.

— То, что мальчик мог утонуть, всего лишь предположение, мадам Либери. На данном этапе мы должны рассматривать все версии. Даже если...

«Даже если что?» — взвыл голос у меня в голове.

— Даже если пляж сегодня утром не был пустым. Мы насчитали более тридцати возможных свидетелей. Плюс туристы, которые завтракали на террасе «Токи Гошоа». Вы только что подтвердили, что ваш сын — умный и послушный мальчик. Он не пошел бы с незнакомцем, не сопротивляясь, а если бы он стал упираться, кто-нибудь это увидел бы или услышал.

«Кто-нибудь это увидел бы или услышал», — тупо повторила я про себя неотразимые аргументы лейтенанта Лазарбаля. Голова у меня была такая же пустая, как его застывший взгляд.

— Мы опросили всех, кто находился на пляже, — гнул свое полицейский. — Никто не видел, что ваш сын сам ушел с пляжа или что кто-то его увел.

— Никто не видел и что он пошел купаться!

Лазарбаль отреагировал: три раза моргнул быстро и два — помедленнее. Покосился на монитор.

— Вы правы. Ближайшие свидетели находились более чем в ста метрах, и у них не было никаких причин наблюдать за вашим сыном. Собственно говоря, никто вообще ничего не вспомнил, даже того, что заметил мальчика на пляже. Мы полагаемся лишь на ваше свидетельство.

Кретин!

— А его полотенце? Его свитер?

Лазарбаль плавно поднял руку, как делают полицейские на дороге, останавливая слишком прыткого водителя.

— Никто не подвергает ваши слова сомнению, мадам Либери. Напротив. Мы нашли его полотенце и свитер именно там, где вы расстались. Так что все, похоже, указывает на то, что он... — Наконец-то веки Лазарбаля выдали его беспокойство, задергались, он был не в состоянии с ними справиться. — На то, что он не послушался вас. И как только вы повернулись к нему спиной, рванул прямиком к океану.

— НЕТ!

Самыми большими буквами, секретарь. Жирным шрифтом и подчеркни, давай, делай!

Я повторила еще громче:

— НЕТ! Я уверена, что НЕТ! Я знаю Эстебана. Сегодня у него день рождения. Ему не терпелось вернуться домой и получить подарок. Он никогда бы меня не ослушался, и уж тем более сегодня. Там точно случилось что-то другое!

Меня бесил неподвижный взгляд Лазарбаля. Глупо, но на мгновение сработал профессиональный ре­флекс, я подумала: может, у него туннельное зрение, какой-то дефект, препятствующий периферическому обзору, потому-то он и остался в кабинете, а не отправился искать моего сына вместе со всеми остальными полицейскими.

— Если следовать вашим рассуждениям, мадам Либери, если допустить, что вашего сына могли похитить, он неизбежно должен был знать своего похитителя, раз доверчиво пошел с ним. Есть ли у вас какие-то предположения? Друг? Родственник? Его... отец?

— У Эстебана нет отца! Я мать-одиночка. И если хотите знать, это не случайность, лейтенант, это мой выбор.

Его глаза — глаза рысака в шорах — меня не осуждали, уже кое-что. А может, ему было все равно. Он нашарил лежащую сбоку стопку бумаги, взгляд при этом не сдвинулся ни на миллиметр. Быть может, у не­го развито периферическое зрение? Как у всех хищников...

— Тогда кто? — спросил Лазарбаль.

— Не знаю.

Он разложил передо мной фотографии.

— Мы проверим. Будем искать. Мы уже получили десяток фотографий, главным образом от посетителей ресторана. Вы часто оказывались в кадре. Почти все они были сделаны, когда вы вернулись искать сына.

Мой взгляд скользнул по снимкам, по слишком короткой футболке, голым ляжкам. Он тоже, неотрывно глядя мне в глаза, видел своим боковым зрением мою задницу? Ну пусть полюбуется! Пусть кому хочет показывает эти мерзкие снимки, сделанные похабниками-туристами с террасы ресторана, лишь бы только моего сына нашли. Помощник Лазарбаля, не удержавшись, повернулся к нам, но лейтенант проворно убрал фото­графии.

— Мы их увеличим, — пообещал он, — и попросим вас внимательно их изучить, вдруг вы кого-нибудь узнаете. У нас есть еще несколько фотографий пляжа, сделанных чуть раньше, но Эстебана нет ни на одной. И на улицах он тоже никому не встретился. Так что при отсутствии других данных основной гипотезой остается...

Жми на клавиши, секретарь, пока не продавишь их.

— ЭСТЕБАН НЕ УТОНУЛ. Сколько раз мне вам это повторять? Посмотрите на снимки, увеличьте их, и вы увидите, что Эстебан оставил там полотенце, свитер и эспадрильи. Кстати, а где его эспадрильи? Не пошел же он в них купаться!

Я цеплялась за эту надежду, за что угодно, лишь бы не представлять себе тело моего мальчика, унесенное океаном.

— Мне очень жаль, мадам Либери, должно быть, я выгляжу чудовищем, предполагая худшее, но... Ваш сын мог подойти к воде в эспадрильях и оставить их на песке. А потом их смыли волны. Или, еще проще, кто-то их подобрал...

— А свитер и полотенце этот кто-то не тронул?

— Могло быть и так. Или же эспадрильи занесло песком. Мы поищем.

Секретарь давно перестал печатать, как будто мои аргументы его не интересовали и он уже записал все подсказанные ему Лазарбалем ответы. Однако у меня оставался последний аргумент. Только он и удерживал меня от того, чтобы не выскочить за дверь и не рвануть прямиком к океану, пусть бы и меня тоже унесла волна.

— У него свитер без кармана.

— Простите?..

— И на шортах кармана тоже нет.

Глаза Лазарбаля впервые окончательно пробудились и заметались.

— И что же?

— Я дала Эстебану монетку в один евро, я каждое утро даю ему евро, отправляя за хлебом. Если бы он пошел купаться, ему пришлось бы оставить ее на пляже. Никто не идет купаться с деньгами в кулаке. А я не нашла монетки ни на полотенце, ни на песке, я все на метр вокруг обшарила.

— Мы поищем еще, мадам Либери. Обещаю вам, мы весь песок через сито просеем.

— Я уже искала, лейтенант! И продолжу.

И буду молиться, молиться изо всех сил, чтобы ее не найти.

Если я так ее и не найду, значит, Эстебан не пошел купаться. Значит, он все еще где-то есть, с зажатой в кулаке монеткой.

Найти эту монетку — значит обречь его на гибель, искать ее — значит надеяться... * * *

Я искала ее все эти годы.

И все эти годы надеялась.

Я так и не нашла их.

Ни монетку.

Ни Эстебана.

Десять лет спустя 3

Я шла по выбеленному солнцем песку пляжа в Сен-Жан-де-Люз, время от времени останавливаясь и выбирая новый ориентир: причал, ресторан «Токи Гошоа». Потом вдавливала ступню как можно глубже, вытаскивала, песчинки осыпались, я проходила еще немного. И все по новой.

Что я ищу?

На что надеюсь?

Эстебан пропал десять лет назад.

— Брось ты это дело, — сказал Габриэль у меня за спиной.