Страница 82 из 93
«Нет никаких сомнений, — подумал он, — что где-то я уже видел этого человека, правда вид у него был не такой цветущий. Не наш ли это бывший жилец? Неужели он ожил? Но это невозможно! Я лично сжег дядину инструкцию и благодаря мне секрет воскрешения людей утрачен. Однако сходство потрясающее! Наверное, этот портрет был сделан в 1813 году, когда полковник Фугас был еще жив. Хотя нет, ведь фотографию тогда еще не изобрели. Может быть, фотограф сделал копию с гравюры? Вот висят изготовленные таким же способом портреты короля Людовика XVI и королевы Марии-Антуанетты. Глядя на них, не скажешь, что Робеспьер отрубил им головы. Впрочем, все равно, мне такая находка ни к чему».
Мейзер решил зайти, чтобы расспросить хозяина, и уже шагнул к двери, но тут его обуяли сомнения. Хозяин может удивиться, начать задавать вопросы, интересоваться причиной беспокойства. Пойду-ка я дальше! Он засеменил в направлении вокзала, и, чтобы восстановить душевное равновесие, подумал: «Ба! Это ведь галлюцинация, какая-то навязчивая идея. К тому же человек на портрете одет по моде 1813 года, а значит, тут и думать нечего».
Он добрался до железнодорожного вокзала, забрал чемодан из черной телячьей кожи, затем устремился в купе первого класса, где занял свое место и закурил фарфоровую трубку. Два его соседа быстро заснули. Вскоре и он последовал их примеру и захрапел. В храпе этого толстяка слышалось что-то зловещее. Сквозь выводимые им рулады явно пробивались звуки труб Страшного суда. Неужели неугомонный призрак вновь посетил его во сне? Этого посторонние люди знать не могли, потому что соб-
ственные сны он хранил так же надежно, как остальное имущество.
Известно лишь, что на одном из перегонов, когда поезд резко ускорил ход, Мейзер отчетливо почувствовал, как кто-то энергично, двумя руками, потянул его за ноги. Это ощущение было ему, увы, знакомо и напоминало о крайне неприятных вещах, случавшихся в его жизни. Он в ужасе открыл глаза и увидел перед собой человека с фотографии, причем в том же костюме, что и на фотографическом портрете! Волосы у Мейзера зашевелились, глаза выпучились и стали похожи на бочонки для игры в лото, он испустил дикий крик и очертя голову бросился в ноги соседям по купе.
Пара мощных ударов ногами привела его в чувство. Он с трудом встал и огляделся вокруг себя. В купе никого не было, кроме двух соседей, которые машинально продолжали бить ногами в воздух и тереть глаза. Он растолкал их и стал расспрашивать о неизвестном визитере, но соседи заявили, что никого не видели.
Мейзер печально вернулся на свое место, окончательно поняв, что страшное видение будет преследовать его постоянно. Эта мысль не давала ему уснуть.
«Если так будет продолжаться, — подумал он, — то рано или поздно дух полковника кулаком разобьет мне нос или поставит синяк под глазом!»
Тут он вспомнил, что совсем мало съел за завтраком, и решил, что страшный сон был, скорее всего, вызван недоеданием. Во время пятиминутной стоянки он вышел из вагона и заказал бульон. Ему принесли очень горячий бульон с вермишелью, и он, пыхтя, словно дельфин, переплывающий Босфор, стал дуть в чашку.
Мимо прошел какой-то человек. Он не задел Мейзера, ничего ему не сказал и даже не взглянул на него. Тем не менее чашка выпала из рук богача, и вермишель по-
Он увидел перед собой человека с фотографии
висла на его жилете и рубахе, образовав изящные жгуты, похожие на обрамление ворот Сен-Мартен в Париже. Несколько желтых нитей отделились от общей массы и, как сталактиты, повисли на пуговицах редингота. Вермишель осталась на поверхности, но бульон просочился внутрь. Он был такой горячий, что, если бы в нем подержали яйцо, то оно за десять минут сварилось бы вкрутую. Этот загадочный бульон умудрился просочиться не только в карманы, но даже в самые потаенные мужские закоулки! Прозвонил колокол, официант потребовал двенадцать су, Мейзер заплатил и полез в вагон. Впереди у него свисал нагрудник из вермишели, а внизу стекала тонкая струйка бульона, орошавшая икры и голени.
Произошло все это из-за того, что ему привиделось страшное лицо полковника Фугаса, поедающего сэндвичи!
Дальнейшее путешествие показалось Мейзеру нескончаемым. Как же ему хотелось поскорее оказаться дома, где за закрытыми дверями его ждали жена Катрин и служанка Бербель! Оба соседа так смеялись, что были вынуждены расстегнуть пуговицы жилетов. Смеялись также в купе справа и в купе слева. Пока он счищал с себя вермишель, пятна бульона подсохли и стали похожи на вытаращенные и беззвучно смеющиеся глаза. До чего же обидно бывает миллионеру, когда над ним смеются голодранцы! До самого Данцига он даже нос не высунул из вагона, и его единственным собеседником была фарфоровая трубка с изображением Леды, ласкающей лебедя. Слава Богу, хоть она не смеялась!
Путешествие выдалось крайне неудачным. Но и оно подошло к концу. Когда поезд остановился на вокзале Данцига, часы показывали восемь вечера. Старый слуга ждал его с тележкой, собираясь отвезти домой хозяйский чемодан. Страшные лица и оскорбительный смех остались позади. История с бульоном канула в небытие,
словно произведение господина Келлера1. Но как только Мейзер зашел в багажное отделение и схватил чемодан из черной телячьей кожи, он неожиданно увидел у противоположной стены призрак Фугаса, который, как ему показалось, тоже потянулся к ручке чемодана и вознамерился его забрать. Мейзер потянул чемодан на себя, а его левая рука зачем-то полезла в карман, в котором лежал револьвер. Однако горящий взор полковника заворожил Мейзера, ноги его подкосились, он упал и ему показалось, что чемодан и Фугас тоже попадали друг на друга. Когда он пришел в себя, оказалось, что старый слуга хлопает над его лицом в ладоши. Чемодан лежал на тележке, а полковник исчез. Слуга клялся, что он никого не видел, а чемодан получил из рук носильщика.
Через двадцать минут миллионер уже был дома и радостно терся щекой об угловатое лицо жены. Он не решился рассказывать ей о своих видениях, поскольку побаивался госпожи Мейзер, которая верховодила в их семье. Она сама заговорила о Фугасе.
— Пока тебя не было, здесь случилась целая история, — сказала она. — Представь себе, полиция прислала нам запрос из Берлина. Их интересует, оставил ли наш дядя мумию, когда это произошло, сколько времени она у нас находится и что мы с ней делаем. Я сообщила им все как есть, и добавила, что полковник Фугас был в таком плохом состоянии и так сильно испорчен молью, что мы продали его по цене рухляди. Интересно, зачем полиции это понадобилось?
Мейзер горестно вздохнул.
1 Готфрид Келлер (1819—1890) — швейцарский писатель, поэт, в 1855 году опубликовавший свой первый роман «Зеленый Генрих», который сначала был принят прохладно, но доработанная и расширенная версия 188о года вошла в классику швейцарской литературы.
— Лучше поговорим о деньгах, — продолжила дама. — К нам заходил управляющий банком. Они подготовили миллион, который ты заказывал. Завтра ты придешь, распишешься и тебе его выдадут. Похоже, им было непросто собрать такую сумму наличными. Им было бы проще, если бы тебя устроил вексель на венское или парижское отделение. Но в итоге они сделали, как ты просил. Больше новостей нет, не считая того, что торговец Шмидт покончил с собой. Он задолжал десять тысяч талеров, а в кассе у него и половины не было. Он заходил ко мне и просил деньги. Я предложила десять тысяч талеров под двадцать пять процентов годовых сроком на девяносто дней под залог недвижимости. Так этот дурак предпочел повеситься у себя в лавке. Как говорится, кому что нравится.
— А он высоко повесился?
— Не знаю. А тебе-то что?
— Нам могла бы по дешевке достаться веревка. Она нам скоро понадобится, бедная моя Катрин! Нет мне покоя с этим полковником Фугасом.
— Что ты выдумываешь? Пойдем ужинать, дорогой.
— Пойдем!
После этих слов костлявая Бавкида повела своего Филемона88 в большую красивую столовую, где на столе уже были выставлены яства, достойные богов. В их числе стоит упомянуть суп с анисовыми кнелями, рыбные фрикадельки под черным соусом, жареного зайца с желе из красной смородины, раков, отваренных в травах, речного лосося, разнообразные желе, фруктовые пирожные и много что еще. Шесть бутылок рейнского вина из лучших подвалов, накрытые серебряными колпачками, ждали, когда хозяин
88
Филемон и Бавкида — пожилые и неразлучные супруги, трогательно заботящиеся друг о друге. По воле Зевса, после смерти превратились в дуб и липу, растущие из одного корня.