Страница 45 из 93
Колцида и его сообщники, которых взрыв застал врасплох, всей толпой помчались к арсеналу, и этим немедленно воспользовался Тамбурис. Он взял Хаджи-Ставроса на руки, бегом спустился с ним по лестнице, уложил его, вернулся за мной, перенес меня и положил рядом с Королем. Затем наши сторонники повалили деревья, забаррикадировали лестницу и еще до того, как Колцида вернулся с вынужденной прогулки, организовали оборону.
Мы провели смотр своего воинства. Наша армия состояла из Короля, двух его слуг, Тамбуриса с восемью бандитами, Димитрия и меня. Всего четырнадцать человек, из которых трое были небоеспособны. Кафеджи отравился вместе со своим хозяином, и у него начались колики. Зато мы имели по два ружья на каждого и полно патронов, а у врага после подрыва арсенала огнестрельного оружия было мало. Однако численный и территориальный перевес был на их стороне. Мы не знали, насколько они боеспособны, но, полагаю, что человек тридцать могли пойти на приступ наших укреплений. Что касается обороняемого нами пространства, то оно вам хорошо известно. Я уже не раз его описывал. Правда, со времени моей первой трапезы, проходившей в компании миссис Саймонс, Мэри-Энн и корфинянина, это место претерпело сильные изменения. Все наши красивые деревья были повалены, а соловья и след простыл. Главное преимущество нашей позиции заключалось в том, что справа и слева ее защищали абсолютно неприступные скалы. Атаковать нас можно было только сверху, из кабинета Короля, а со дна оврага можно было вести наблюдение. В дальнейшем боевые действия велись следующим образом: они обстреливали нас из кабинета Короля, а мы стреляли вниз по их часовым, но на таком расстоянии и та, и другая сторона лишь понапрасну тратили порох.
Если бы Колцида и его подручные хоть немного соображали в военном деле, то они могли бы покончить с нами в два счета. Все, что им требовалось, это разрушить баррикаду, ворваться в наше расположение, прижать нас
к скале и сбросить в овраг. Но этот недоумок, несмотря на имевшийся у него двойной перевес, решил сделать ставку на огнестрельное оружие, которое было далеко не у каждого, и велел нескольким криворуким дурням, вообще не умевшим стрелять, открыть по нам огонь. Наши, по правде говоря, тоже не отличались особым умением, но все же они оказались немного умнее, да и руководили ими более толково. Поэтому еще до темноты наши сторонники сумели подстрелить пятерых бунтовщиков. Все сражавшиеся знали, как кого зовут, и, словно герои Гомера, окликали друг друга по именам. Одни пытались склонить на свою сторону противника, целясь в него из ружья, другие старались убедить не только пулей, но и словом. Эта схватка бывших соратников чем-то напоминала вооруженную дискуссию, главным аргументом в которой служила пуля.
Что касается меня, то я лежал в безопасном месте, укрытом от пуль, где пытался устранить последствия своей смертоносной акции и вернуть к жизни несчастного Короля гор. Его страдания были безмерны. Он жаловался на невыносимую жажду и сильную боль в животе. Ледяные руки Короля неестественно скрючились, редкий пульс с трудом прощупывался, дыхание стало прерывистым, а желудок безуспешно пытался извергнуть засевшего в нем истязателя. Однако разум Короля ничуть не помрачился, а его всепроникающий взгляд рыскал по горизонту, пытаясь обнаружить рейд Саламина и плавучую тюрьму Фотини.
Он сжал мою руку и сказал:
— Вылечите меня, дитя мое! Вы ведь доктор, и, значит, умеете лечить. Я не укоряю вас за то, что вы сделали. Вы были правы, когда хотели меня убить. Могу поклясться, что, если бы не ваш друг Харрис, я первым бы вас убил. Можно ли хоть чем-то погасить этот огонь внутри меня?
За жизнь я не держусь. Я достаточно пожил. Но если я умру, то вас убьют, а значит, зарежут мою бедную Фотини. Как я страдаю! Пощупайте мои руки. Кажется, они больше не слушаются меня. Вы думаете, у этого американца действительно хватит духу исполнить свои угрозы? Что вы мне там говорили? Фотини любит его! Несчастная! Я растил ее, чтобы она стала женой короля. Пусть она лучше умрет, чем... Нет, я даже рад, что она влюбилась в этого молодого человека. Может быть, он сжалится над ней. Кто вы для него? Всего лишь друг, даже не соотечественник. Друзей может быть сколько угодно, а вот другой такой Фотини нет в природе. Если мне будет выгодно, я задушу всех своих друзей, но я никогда не убью любящую меня женщину. Если бы он только знал, как она богата! Американцы ведь практичные люди, во всяком случае, так говорят. Но бедная невинная крошка не знает, насколько она богата. Я должен был сказать ей об этом. Как ей сообщить, что у нее четырехмиллионное приданное? А тут еще этот Колцида! Вылечите меня ради всего святого, и я раздавлю эту гадину!
Я не врач и обладаю лишь самыми элементарными знаниями в области токсикологии. Тем не менее я вспомнил, что при лечении отравления мышьяком используется метод, схожий с методом доктора Санградо27. Чтобы освободить желудок больного от мучавшего его содержимого, я глубоко запустил пальцы в королевский пищевод. Тем самым я вызвал рвотную реакцию, и вскоре мне показалось, что значительную часть яда удалось исторгнуть. Реакция организма не заставила себя ждать. Кожа Короля покраснела, участился пульс, порозовело лицо, заблестели глаза. Я спросил, нет ли у него че-
ловека, умеющего пускать кровь. В ответ он перетянул руку и в разгар перестрелки, когда вокруг нас жужжали шальные пули, преспокойно сам себе вскрыл вену. Из него выплеснулось не меньше литра крови, после чего Король мягким и спокойным голосом спросил, что еще он должен сделать. Я велел ему пить, потом еще пить, и вообще пить до тех пор, пока вода окончательно не смоет остатки мышьяка. Тут весьма кстати оказался бурдюк с белым вином, ставший причиной смерти Василия. Остатки этого вина развели водой, и оно вернуло Короля к жизни. Он слушался меня, как ребенок. Мне даже показалось, что, когда я первый раз протянул ему чашу с разбавленным вином, его страдающее величество сделало попытку поцеловать мне руку.
К десяти часам вечера Королю стало гораздо лучше, однако его кафеджи умер. Бедняга не смог ни согреться, ни избавиться от яда. Его тело сбросили на дно оврага. Все защитники нашей позиции находились в добром здравии, никто не был ранен, но все были голодны, как волки. Я уже больше суток ничего не ел, и мой желудок буквально вопил от голода. Противники же, чтобы нас раззадорить, всю ночь пьянствовали, объедались и бросали нам обглоданные кости и пустые бурдюки. Наши в ответ несколько раз выстрелили наобум, после чего до нас долетели отчаянные крики и предсмертный хрип. Колцида был мертвецки пьян. Раненые и больные орали, не переставая, а я из-за адского шума всю ночь не сомкнул глаз. Ах, сударь, сколь бесконечными кажутся ночи тому, кто не уверен в завтрашнем дне!
Наступившее утро было хмурым и дождливым. Не успело взойти солнце, как небо затянуло тучами, и серый дождик начал равнодушно поливать и друзей, и врагов. Мы сразу приняли меры, чтобы уберечь от падающей воды ружья и патроны, а вот армии генерала Колциды элементарного благоразумия не хватило. К тому же враги плохо маскировались, стреляли трясущимися руками, и первая же схватка закончилась в нашу пользу. Я решил не стоять в стороне и тоже взял в руки ружье. Что из этого вышло, я вам опишу лишь через несколько лет, да и то, если позволит врач. Я уже не раз вам объяснял, как относится к убийству человек, не созданный для такого рода занятий. Хаджи-Ставрос хотел последовать моему примеру, но руки совсем его не слушались. Они распухли и сильно болели. Я с обычной для меня откровенностью сообщил ему, что такая беспомощность, скорее всего, сохранится до конца его дней.
Около девяти часов противник, который все это время активно отвечал на наши выстрелы, неожиданно развернулся к нам спиной. Послышались звуки ожесточенной перестрелки, не имевшей к нам никакого отношения, из чего я сделал вывод, что на господина Колциду внезапно напали с тылу. Откуда же взялся этот нежданный союзник? Может быть, стоило разобрать нашу баррикаду и идти на соединение с ним? Я считал, что это необходимо сделать, Король выразил надежду, что нам на помощь пришли регулярные войска, а Тамбурис лишь покусывал свой ус. Все наши сомнения очень быстро разрешились. Хорошо знакомый голос скомандовал: «Go ahead!»1, и сразу трое вооруженные до зубов молодых людей, словно тигры, прорвались сквозь вражеские ряды, перелезли через баррикаду и оказались на нашей позиции. У Харриса и Лобстера в каждой руке было по шестизарядному револьверу. Джакомо держал в руке ружье и, задрав вверх приклад, размахивал им, как палицей. По его мнению, именно так следовало пользоваться огнестрельным оружием.
27
Персонаж плутовского романа Лесажа «Похождения Жиль Бласа из Сантильяны». Врач-шарлатан, лечивший все болезни большим количеством воды.