Похвала

Он просто возьмет свои ключи и уйдет. Он не заметит пульт дистанционного управления.

Когда я бросаю взгляд на Эмерсона, он кажется невозмутимым, настолько погруженным в разговор со своим сыном, что даже не замечает, что он уронил на стол у всех на виду.

Я быстро встаю, надеясь добраться до пульта первой.

— Ладно, мне пора идти, — небрежно говорит Бо.

Я замираю на месте, пересекая комнату, когда его рука сжимает ключи и черный пульт, который так похож на пульт от его грузовика, что это жутко. Когда он пытается их подобрать, пульт с грохотом падает на пол.

Когда Бо наклоняется, чтобы поднять его, он должно быть нажимает на одну из кнопок, потому что внезапная, интенсивная вибрация между моими ногами нежелательна и совершенно неправильна. Я издаю крик и зажимаю рот рукой, искажая лицо страдальческим выражением, когда поворачиваюсь и пытаюсь убежать. Я должна вынуть его прямо сейчас.

Энергетика в комнате мгновенно меняется, как будто кто-то только что выключил свет в кажущийся ярким солнечный день.

Бо с любопытством смотрит на меня, ожидая понять, почему я так отреагировала, но что я могу сказать?

Его взгляд останавливается на мне с пультом дистанционного управления в руке.

— Что не так?

Внезапно начинается потасовка, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Эмерсон вырывает пульт из рук своего сына. Одним быстрым нажатием кнопки вибрация исчезает.

— Что происходит? — Кричит Бо.

Я должна уйти. Мне нужно выбраться из этой комнаты, из этого дома, из всей этой ситуации, но я застряла — пойманная взглядом Эмерсона, когда он смотрит на меня с напряженным, извиняющимся выражением лица.

Я думаю, это все. Это тот момент, когда он, наконец, может признаться своему сыну, что он облажался, когда он, наконец, может признать, что я что-то значу для него, и что все, что он сказал мне наедине, было правдой.

Я, затаив дыхание, жду момента, который, как я уже могу сказать, не наступит. По крайней мере, не так, как я этого хочу.

— Кто-нибудь, скажите что-нибудь, пожалуйста, — рявкает Бо после минутного напряженного молчания.

Как, черт возьми, мы могли бы объяснить наш выход из этого положения? Нет невинного способа отговориться от того, что я ношу вибратор с дистанционным управлением. И именно в этот момент взгляд Бо переводится с пульта в руке его отца на место между моих ног, где я сжимаю бедра вместе и сжимаю платье в кулаке.

— Я так и знал, — бормочет он в гневе, внезапно осознав, что его подозрения с самого начала были верны.

— Ничего особенного, — заикается Эмерсон, не сводя с меня своих очаровательных зеленых глаз.

Клянусь, я наблюдаю за происходящим как в замедленной съемке, за моментом, когда он пытается на самом деле отрицать очевидное. Когда он пытается отказать мне, вернее, нам. У меня отвисает челюсть, когда я смотрю на него в ответ.

— Ничего? — Огрызается Бо, его взгляд мечется между нами двумя.

— Да, ничего, — бормочу я себе под нос, прежде чем развернуться на каблуках и выйти из комнаты.

С таким же успехом стены могли бы рухнуть вокруг меня. Прямо сейчас мне кажется, что так оно и есть. И, может быть, мне не стоит так злиться. Я имею в виду, это его сын. Я не ожидала, что он так легко это признает, но, шагая по офису, я вижу, как все, что произошло за последние два месяца, разворачивается — только на этот раз в другом свете.

Я вижу себя, наивную и полную надежд, такой, каким хотел меня видеть Эмерсон Грант. Я вижу, как меняюсь ради него. Преклоняла перед ним колени. Лгала и жертвовала собой… ради него.

Я слышу малейшую похвалу из его уст и то, как легко я уступала и пускала слюни из-за этого, отказываясь от всего, во что верила, только для того, чтобы слышать это снова и снова. Как будто вся моя ценность зависела от этих двух соблазнительных слов: хорошая девочка.

Разговор между ними становится все более жарким, но это звучит у меня за спиной в виде приглушенной болтовни, которую я не могу перевести. Я слишком потерялась в своем собственном тумане ярости и опустошения.

Я хватаю свой телефон со стола, пытаясь сосредоточиться на окружающем сквозь, затуманенное слезами зрение. Когда я разворачиваюсь и направляюсь к двери за своей сумочкой, теплая мозолистая ладонь сжимает мою руку.

Я поднимаю глаза и вижу, как лицо Бо искажается от гнева.

— Скажи мне правду. Он прикасался к тебе? — Кричит он, и я не могу ответить.

Я даже не улавливаю смысла вопроса. Стряхивая его с себя, я продолжаю свой путь к двери.

— Куда ты идешь? — Спрашивает Эмерсон, преграждая мне путь.

Когда я наклоняюсь, чтобы забрать свою сумку, слеза падает на блестящую черную поверхность моих туфель на высоком каблуке. И я секунду смотрю на них.

Кто я вообще такая? Я потеряла свою личность в ту минуту, когда вошла в эту дверь. Я отдала его мужчине, которому на меня наплевать.

Ничего особенного, сказал он.

Обо мне. О нас. Каждая обнадеживающая, тоскующая по любви, влюбленная мысль в моей голове внезапно кажется глупой.

— Боже, я такая чертовски глупая.

Когда я распахиваю дверь, он снова преграждает мне путь.

— Не уходи, — говорит он, и я слышу тон, которым он это говорит, ожидая, что я послушно отвечу Да, сэр.

Я отвожу взгляд от его лица и упрямо бормочу:

— Нет.

Нет, к твоим командам. Нет, к твоим обещаниям. Нет, к твоей похвале.

Между ними происходит еще одна потасовка, и мне удается обойти Эмерсона.

Все, что регистрирует мой разум, — это необходимость уйти. Поэтому, как только дверь открывается, я исчезаю за ней и не осмеливаюсь оглянуться. В следующую секунду я уже в своей машине, а мгновение спустя мчусь по шоссе в сторону своего дома. Мне удается дойти до своей кровати, прежде чем я истерически рыдаю в подушку.

ПРАВИЛО № 32: ВО ВРЕМЯ ТЯЖЕЛОГО РАССТАВАНИЯ РУКОВОДСТВУЙТЕСЬ ПРАВИЛОМ № 4. ТАКО И МАРГАРИТА — ЭТО ВСЕГДА ВЫХОД

Шарли

— Вставай, — говорит Софи, захлопывая за собой дверь, когда входит в комнату.

Прошло восемь дней, четыре часа и тридцать две минуты с тех пор, как я в последний раз видела Эмерсона Гранта. И я не сделала нечего, кроме как сделала глубокую вмятину на своей кровати с размером Шарли, проглотила целый криминальный сериал Netflix и наелась рыбы по-шведски.

И плакала. Много.

Когда я оглядываюсь назад, на последние два месяца, я чувствую укол горя и стыда. Я не могу не скучать по тому, как все было, и по тому, что я чувствовала, когда была с ним, но все это было иллюзией. Я буквально сыграла свою роль, и сыграла ее хорошо. То, что я делала для него только для того, чтобы привлечь его внимание, — это унизительно.

Но потом я вспоминаю ощущение его рук, обнимающих меня, когда я просыпаюсь, и выражение его глаз, когда он смотрел на меня сверху вниз. Та потрясающая ночь в субботу, когда он признался, как сильно обо мне заботится…

Трудно не чувствовать, что я выбрасываю эту любовь на ветер. Но он любил Шарлотту, а не Шарли.

— Сегодня вторник с Тако. Давай наедимся чипсов и сальсы и будем есть до тех пор, пока едва сможем ходить.

Я ворчу в подушку.

— Ты платишь? У меня нет работы, помнишь?

— Если ты украдкой принесешь мне глоток маргариты, я это сделаю.

Я выдавливаю из себя смешок. Как бы сильно мне ни хотелось перевернуться на другой бок и проигнорировать ее приглашение, я не могу так поступить с Софи. Это не ее вина, что я неудачница, которая влюбляется не в тех парней.

— Хорошо… Позволь мне принять душ.

Мой голос звучит как гравий, а в голове стучит от бутылки белого вина, которую я уничтожила прошлой ночью. Может быть, маргарита поможет мне почувствовать себя лучше.

Час спустя мы с Софи поглощаем Карне Асада из говядины. Я имею в виду, что это точно не решит всех моих проблем в личной жизни, но это определенно помогает. Вы не можете быть несчастливы в мексиканском ресторане.