Иннокентий

Глава 20 Комсомольцы, если делать — так по-большому!

— Иннокентий! Инноокеентий!

Да что такое снова? Дежа вю а ля советикус и не думало заканчиваться. Кеша поспешно вытер руки и вышел из «темной комнаты». По коридору к нему бодрым аллюром неслась пухловатая Люся Иванова. Их приемщица нещадно трясла целлюлитом и выглядела весьма взволнованной.

— Что случилось?

— Вот именно. Случилось! Там такое… Как же ты мог! Так опорочить честь нашего фотосалона! К нам аж целая комиссия с горкома пожаловала. Пойдем, разбираться. Да давай быстрее, олух царя небесного!

— Ничего не понимаю,- голосом одного из мультяшных братьев сыщиков ответил Иннокентий. Он и в самом деле ничего не понимал. Комиссия, да еще с горкома. Каким местом обычный фотограф-лаборант к всесильной КПСС? Хотя хрен их знает советских граждан этого времени. Все не как у людей.

Сначала ты обязан быть октябренком, потом тебе повязывали красный галстук, затем вешали значок ВЛКСМ. Без такого антуража ты не мог себя ощущать полноценным членом общества. Это как в будущем не пользоваться соцсетями, платить за все наличкой вместо кюаркодов и всевозможных кешбэков. Будешь выглядеть таким же изгоем. В двадцать первом веке без интернета даже не познакомишься ни с кем для проведения культурного отдыха.

На прошлой неделе у Васечкина успешно закончилась учеба и он, наконец, получил вожделенные корочки фотографа четвертого разряда и мог законно работать в фотосалоне. И на тебе! И главное — за что? В голове буйными табунами поскакали мысли. Вроде как косяков за ним в последние недели не наблюдалось. Не пил, морды никому не бил, девок в общагу не водил. Да и некогда было — учеба, работа, плюс постоянно таскался за стариками-разбойниками. Если и выпивал, то в основном с ними и в меру.

Женский пол? Да, местные стервы любят кляузничать. В советскую эпоху дело с этим обстояло намного хуже, чем с самыми отчаянными феминистками двадцать первого века. Те только орать умели и акции с голыми сиськами проводить. А вот советские женщины устраивали обструкцию по полной программе, с чувством и расстановкой. С заседаниями, товарищеским судом и жалобами в органы власти. Но позвольте! Хоть Алена, их вторая и более молодая приемщица, заодно студентка-заочница и крутила перед ним своими худощавыми телесами, но Кеша мужественно устоял. Не гадь там, где работаешь! Это первое правило мужского клуба! Ну, если ты не босс, конечно, и можешь себе позволить длинноногую секретаршу с надутыми для разнузданных оргий губами.

С Ларисой давно покончено. Та уже нашла себе обычного работягу с завода и довольна положением потенциальной невесты. Варит ему щи-борщи и ублажает в постели расширяющимися во все стороны телесами. Кеша честно не понимал, зачем столько жрать в себя? Местные тумбоподобные тетеньки возрастом всего лишь за тридцать были первым кошмаром Васечкина, что преследовал его в новом мире. Так запускать себя с молодости. И ведь не сказать, что с бытом все плохо. Стиральные машины, плиты, холодильники, кулинарии, полуфабрикаты в магазинах. Все это уже есть.

Тамара? Ну, было пару раз. Не удержался. Так, ты еще удержись! От такого поистине коммунистического задора. Но это ведь всего лишь секс? Продавщица оказалась, как говорят в народе — «слаба на передок». Тут и не хочешь, но заскочишь. Но Тамарка вряд ли будет жаловаться. Тогда к ней уже никто не подойдет. А мужиков она любила и совершенно искренне. Потому они к ней и тянулись. И все!

Тлять, неужели Настя Дмитриевна? Васечкин внутренне похолодел. Только при чем здесь горком? Или это комсомол? Залетела и накатала на молодого ухажера заяву в горком комсомола. Мол, попользовался комсомольским телом и обесчестил юную деву. А что? Доказательства в виде некоторых фривольных фотографий на руках. Не удержался Васечкин, снял пару кадров Настены в полупрозрачной ночнушке.

Так, а ВЛКСМ разве занимается половым воспитанием? Или это не их стезя? Кеша дал себе зарок провентилировать сей насущный вопрос в ближайшее время. Вдруг там в Уставе написано, что если ты чпокнул комсомолку, то должен или положить билет на стол, или идти с ней в ЗАГС. Ну или бежать на край света.

Как многого он еще про Советский Союз, оказывается, не знает.

— Вот он, полюбуйтесь на голубчика!

В просторном не по статусу кабинете директора фотосалона было на редкость тесно. Сам Абрам Савельевич Корзон, в будни обычно покуистический начальник нынче с предельно грозным видом Малюты Скуратова взирал на Васечкина. Рядом с ним возвышался незнакомый Кеше важный тип в хорошем деловом костюме. Сердце у Васечкина в этот момент ёкнуло. Высокое начальство он узнавал в любом обличье. И судя по многозначительному виду и хорошей одежде, человек этот в городе был не последним.

Его сопровождали две дамы. Одна невзрачная оплывшая от постбальзаковского возраста «мышь» в мешковатом сереньком. Зато вторая партийка, моложавая и подтянутая женщина в терракотовом брючном костюме притягивала к себе взгляд. Вернее, притягивал взгляд раздвигающий ее пиджачок вширь замечательный бюст. Дама направление Кешиного взгляда просекла и мило ему улыбнулась. Васечкин не удержался, и ответно расплылся в улыбке.

— Вы только гляньте! Молодчик, делов натворил, еще и лыбится!

Подтянутая и модно прикинутая брюнетка Оксана Федорчук с нескрываемым ехидством поглядывала на новичка. Смахивающая не нестареющую Софию Ротару нагловатая профурсетка видела в нем конкурента и не упустила шанс подпустить шпильку. Из-за её стройной фигуры выглядывали остальные работники фотосалона. Пухленькая, но зато добросердечная Нина Андреевна Ковалева держала в руках платок и выглядела тревожной.

Если первая дама была основной работницей в фотосалоне после стариков-разбойников, снимая фото на документы и детей. То вторая работала лаборантом, но брала время от времени на полставки смены и в салоне, снимая только на документы. В фотографию Нина попала, в общем-то, случайно, но со временем привыкла и звезд с неба не хватала. Кешу она по-бабьи жалела и временами подкармливала.

Их штатный ретушер и неудавшийся в прошлом художник с интересным именем Ипатий Коловратов ободряюще подмигнул Кеше, а затем сразу сделал нарочито скорбное лицо. Это его выходку заметила бухгалтер «Юпитера», ту же сурово сдвинув покрытые густой красной помадой губы. Ирина Никифоровна Зудова считала, что в ней она неотразима. Как и в нелепой сиреневой кофточке.

— Да, это я. А в чем, собственно, проблема?