Самодержец

Второе «но» — это покупка у Франции Луизианы. Да! Тогда, восемь лет назад мы несколько упростили жизнь министру финансов Людовика, но Луизина и была куплена для того, чтобы деятельно влиять на события, которые, я в этом был уверен, не заставят себя ждать. Теперь, за восемь лет освоения Луизианы, а мы пришли на хоть какую-то, но колониальную инфраструктуру, превращается в сплошной укрепрайон на юго-западе от английских североамериканских колоний. Как могли бы сказать журналисты будущего: русский авианосец в Мексиканском заливе.

Эта обширная колония может в будущем помочь в сдерживании экспансии САСШ на Запад. Луизиана, как бы вгрызается в континент, позволяя идти дальше, на Север, в такие регионы, которые могут быть названы Оклахома, Арканзас и дальше в Колорадо. А можно и потеснить испанцев из Техаса и Флориды. В любом случае, Луизиана «кость в горле» освоению территорий американцами.

Покупка Луизианы обошлась нам в большие деньги, в три с половиной миллиона рублей. Это больше, чем некогда я продал и Гольштинию и Шлезвиг. Всего-то, казалось, — колония в далеком Новом Свете, и такие суммы за актив, который Франции и не нужен! Однако уже на стадии только предварительных не переговоров, но разговоров с заверениями о намерениях, в игру вступила Англия.

Быстрые у островитян политики, сразу сориентировались и начали отговаривать французов от продажи. Пришлось и ценник завышать и немножечко углублять французский экономический кризис.

Мы ранее стали весьма споро скупать французские бумажные ливры, которые из-за увеличившегося спроса, нами же и спровоцированного, поднялись в цене. Исходя из слабого представления о механизмах инфляции, министры Людовика с упоением и азартом давали указания на выпуск все новых и новых банкнот. Ну а мы еще… да чего уж там, и сами сделали эмиссию во французскую экономику. Бумажные купюры же примитивные, подделать, да с имперскими специалистами — плевое дело. И тут Франция начинает затягивать переговоры о покупке нами Луизианы.

Появляются с десяток толстосумов, которые требуют обмена своих бумажных ливров на золото, ну или уже, в крайнем случае, на серебро. Если бы такое произошло не одномоментно, то экономическая система Франции, несмотря на кризисные явления, не особо прочувствовала выдачу миллионов ливров, эквивалентно трем миллионам рублей. Но все случилось в один день и обязательства французским банком не были выполнены. Поползли слухи, не без нашей помощи и другие французы попытались избавится от бумаги.

Вот такая репетиция произошла перед более серьезными ударами по французской экономике. Протестировали французскую финансовую систему, посмотрели на наши возможности. Остались довольны, в том числе и тем, что Франция так и не поняла, что именно произошло, просто министры стали чуть меньше печатать денег.

Так что продали нам Луизиану раньше, чем в иной истории избавился от этого актива Наполеон, продав обширные французские владения на юге Северной Америки САСШ [В РИ Франция продала Луизиану САСШ в 1803 году, за чуть большую сумму, но и чуть большую по площади].

— Вопрос об отношениях с североамериканскими колониями, пожалуй, оставим на позже, — сказал я после паузы, когда обдумывал, пора ли посвящать собравшихся в суть американских «заготовок» и планов, или же пока рано.

— Как будет угодно, Вашему Величеству. Позвольте тогда описать взаимоотношения с Австрией, не вдаваясь в подробности, — сказал Иван Иванович Неплюев, намекнув, что ряд, опять же теневых политических реалий не стоит разглашать.

Вообще, с приходом на заседание Государственного Совета Павла Петровича и Екатерины Алексеевны, атмосфера стала какой-то… менее открытой, опасливой. И дело тут, скорее всего не в Великой княгине, так как все прекрасно знают, что она уже более десяти лет под таким присмотром, что в пору сравнивать с заточением. Не станет Екатерина Алексеевна шпионить, даже при желании не получится.

Вместе с тем, присутствующие на Государственном Совете знали и несколько взбалмошный, скорее подростковый, характер Павла Петровича, который бывал не всегда сдержан. Он мог, даже не злонамеренно, но что-нибудь, да сказать или какой даме, или даже послу иной державы.

Хотел я ранее отдать мальчонку в Петровское училище, аналог Суворовского, в иной истории. Но тут встали на дыбы все, чем даже ошарашили. Я-то думал, что имеет место быть полное и безусловное подчинение, что мои исполнители смирились с участью слуг государевых. Нет! Весь Государственный Совет в едином порыве, может только при некотором сомнении Померанцева, «посоветовал» мне не отсылать цесаревича учится в бессословное училище, даже, если оно и считается престижным. Мне понятна была проблема сословности, но в Петровских училищах учились и дворяне и сыновья тех, кого можно было бы назвать российской элитой.

Пришлось и мне дать заднюю и отступить, при этом ужесточить Павлу дисциплину на домашнем обучении. Уверен, что в Петровском училище, он стал бы более понятливым и прилежный, прежде всего внутренне, так как многие его поступки из-за слабого понимания самоорганизации. И я не трублю в трубы, не бью в колокола, не рву кудрявые волосы на голове и уж точно не выкалываю последний глаз. Считаю, что серьезной проблемы с наследником нет. Уверен в правильности слов еще не рожденного Уинстона Черчилля о том, что тот, кто не был в молодости бунтарем, у того нет сердца, ну а кто не стал к старости консерватором, у того нет головы. Пусть сын пока живет во-многом эмоциями, но он умен, он поймет, в будущем, необходимость принятия и кровавых решений.

— Итак, Мария-Терезия проводит политику по вытеснению и принижению дворян, которые доброжелательно настроены по отношению к Российской империи. В газете появляются статьи, в которых говорится о том, что Россия незаконно присвоила себе Константинополь и, что удерживает балканские страны только лишь силой и угрозами. Подобное стало появляться только как полгода назад и сейчас хула на Россию только усиливается, — докладывал Иван Иванович Неплюев.

— Чем мы отвечаем? — спросил я.

— Приемами в Русском доме, подкупом иных чиновников. Однако, замечу, что подобное уже не столь привлекает венский двор, — сказал Неплюев.

— Господин министр иностранных дел! — обратился я к Никите Ивановичу Панину, требуя от него дополнений.