Дыхание костра

Я сказал, что ничего такого не слышал.

Он повторил:

— Пошли. Но ты не боись, все будет, как надо.

— Уверен,— соврал почему-то я.

— Ну, тогда давай соснем малость.

Он лег, натянул на себя шкуру, но спать не стал — через несколько минут я увидел на войлочной стенке юрты, как на экране, отраженную огнем руку пастуха, снова подбрасывавшую поленья в костер. Фокусное расстояние от костра до стенки было таким, что рука казалась огромной. Такими же были и поленья... А может, я уже сон видел в те минуты?

Я не слышал, как воротились «от соседей» внуки Шойдана, как проснулась и закурила трубку Мария Чульдумовна. Тень от трубки была длинной— во всю стенку юрты,— это я, пожалуй, уже наяву видел. Точно, наяву — даже горьковатый дымок табака защекотал горло. Вид у Марии Чульдумовны и у ее домочадцев был расстроенный.

— Лыж не достали? — спросил я, но догадка вышла неверной.

— Достали,— успокоил меня один из парней.— С лыжами как раз порядок полный. Самоходы!

— Не успели до Облепихового дойти? Да?

И тут интуиция подвела меня.

— Успели, как не успеть? — услышал я в ответ.— Час туда, час обратно.

— Что ж случилось тогда? Чего вы все приуныли? Устали здорово, намучились из-за нас? Не знаю, чем и как отблагодарить вас...

Мою тираду строго остановила Мария Чульдумовна:

— Стих у вас хороший, а мысли плохие. В Облепиховом лесу все дело. Дорога к нему закрыта.

— Как закрыта? Почему? Внуки ж оттуда только вернулись, так? — спросил я.

— Все так,— сказала хозяйка.— А для вас пути нет: под обвалом Облепиховый. Они до самого верху дошли. Над горой вторая гора висит — из снега. Ясно?

— Вторая гора,— подтвердил один из внуков.— С часу на час поползет. Нельзя вам туда.

— Что делать будем? — растерянно спросил я Эрко.

За него ответила Мария Чульдумовна:

— Все будем делать, что положено. Завтракать будем. Эрко будет стих списывать — бумага приготовленная. Потом соберем вас в обратный путь.

Я посмотрел на Эрко. Он объяснил, что план у Марии Чульдумовны, к сожалению, правильный. Если к Облепиховому никак не пройти, стало быть, надо восвояси собираться. Ну, а перед тем, как двинуться, заправиться просто необходимо.

— Жаль,— сказал я.— Очень жаль, что не сможем побывать в том лесу. Распалил мое любопытство, а теперь на попятную?

Эрко признался, что он во всем виноват. Проводником был никудышным, много верст вчера лишних дали, но дело в общем-то поправимое, никуда он от нас не денется, этот Облепиховый лес.

— Приезжай к нам летом или, еще лучше, под осень — полный порядок будет. А сейчас давай завтракать — нас уже ждут, смотри.

Мы сели к полыхавшему во всю силу огню.

— Все, как вчера, будет, учти,— сказал Эрко.— Сперва чай, потом бараний суп, потом снова чай.

Так или, вернее, почти так все и было. Почти, потому что в самый разгар трапезы появилась на горизонте запеченная голова барашка и в дыму поплыла сразу ко мне. Фикуса рядом не оказалось.

Но я вдруг поймал себя на мысли о том, что начал помаленьку привыкать к местным обычаям и порядкам, входил постепенно во вкус.

Когда завтрак был закончен, а стихи Эрко «списаны» на лист белейшей, неизвестно откуда взявшейся тут бумаги, началась примерка лыж. Это последнее действо продолжалось недолго: крепления «самоходов» так ловко устроены, что подогнать их под любую ногу — дело минут.

Мне стало даже чуть грустно оттого, что все так быстро шло к финишу. Поворачивался не спеша, еле-еле. Эрко же, с учетом вчерашнего опыта, обеспокоенно поторапливал:

— Не выспался, да? Ничего, сегодня всласть отоспимся!

Заметив, что даже заманчивая перспектива эта не прибавила мне «динамики», Эрко сказал:

— Им еще надо обратно вернуться, учти.

— Кому? — не понял я.

— Кому, кому? Богатырям, как ты их окрестил. Они ведь провожать нас пойдут до самого дома.

— Ни в коем случае! — категорически запротестовал я.— Ни в коем! Что мы, дети малые?

— Я думаю, возражать бесполезно,— спокойно, но твердо ответил Эрко.— Поняли, какой из меня проводник, подстраховку устроят, уверен. Да и лыжи дали нам не свои, значит, возвратить должны, теперь понятно?

— Теперь да,— согласился я и стал двигаться проворнее.

Минут через двадцать мы, распрощавшись с Марией Чульдумовной и Шойданом, сопровождаемые эскортом из их внуков, двинулись в путь.

Братья шли впереди, мы за ними. Теперь передо мной целых три богатыря было. Лыжня после них доставалась моим «самоходам» глубокая, укатанная. Метель, хоть уже не такая яростная, но всё время набрасывалась на нас — то спереди, то сбоку, то сзади. Замести лыжню, однако, не поспевала и поспеть не могла. Мы шли ходко, уверенно, без задержек. Даже проламывались через кустистые заросли не с такими трудностями, как накануне. Привык, закалился, думал я про себя. А они вообще народ вон какой бывалый, опытный. Даже сплоховавший было вчера Эрко сегодня нравился, по-моему, не только мне, но и самому себе. Сквозь порывы ветра слышалось его бодрое:

— Жми на все педали!

Так бы вот идти нам и идти, так бы катить и катить. Но всему, как говорится, свой край подходит. Так и тут. Часа через два шедшие впереди вдруг остановились, да так резко, что мы с Эрко наскочили на них.

— Привал? — спросил я.— Привала устраивать не надо, мы не устали. Да и дорога под горку пошла.

— Надо,— сказал один из братьев.— Минут пять отдохнем и будем прощаться.

— Дальше не пойдете? Ну и правильно! — воскликнул я.— Тут уж мы не заблудимся в любую метель.

— Дальше он один вас поведет,— уточнил свою мысль один из пастухов и положил руку на плечо своего младшего брата.— Мне, однако, возвращаться пора. Старики там не управятся одни в такую погоду. Они под Белым камнем сейчас. Кошару латают. Вдвоем не сладить, там и четверых-то мало.

— Тогда возвращайтесь оба и немедленно! — Я решил взять инициативу в свои руки.— Слышите? Сию минуту!

— Командиром этого отряда дед меня назначил,— твердо, хотя и с улыбкой ответил старший из братьев.— Командовать буду я. Он вот проводит вас до самого дома. А это с собой возьмите, бабуля велела.— Он вручил мне и Эрко какие-то свертки, тщательно укутанные в тряпицы и перевязанные бечевой.

— Что это? — спросил я.

— Так, на память о лесе, в который попасть не смогли.

Я не вытерпел, тут же на ветру разорвал бечевку, выпростал из ста одежек бутылку темно-зеленого стекла, плотно закупоренную.

— Нет, нет! Спасибо, возьмите обратно, при ваших морозах вам скорее сгодится... Мы непьющие,— попробовал было запротестовать я.

— Бери! — категорически перебил меня Эрко.— Масло это. Облепиховое. Понял? Ангиной болеть никогда не будешь. Я беру.— Он решительно затолкал свой сверток за пазуху.

Мне пришлось подчиниться. Мы расстались с одним из братьев, крепко пожав друг другу руки.

А еще часа через два распрощались и со вторым— в низине показались первые, курившиеся дымком домики Кызыла, где нас ждали, где о нас волновались.

Вот и вся нехитрая эта история. Нехитрая, теперь уже давняя, но вспоминаю ее до сих пор. Во всех подробностях.

И все дышит горячим своим дыханием, полыхает передо мной костер в занесенной снегами юрте Марии Чульдумовны. И все видятся мне через трепещущее его пламя озаренные, словно вызолоченные, смугловатые, обожженные морозом и ветром лица пастухов, охотников и поэтов. Лица тех, с кем свела тогда судьба. Свела совсем ненадолго. С одними всего на несколько коротких дней, с другими и вовсе на несколько часов. Жаль, что пролетели, промчались те дни, те часы так быстро, так неостановимо.

Жаль...